Ангел для сестры - Пиколт Джоди Линн - Страница 32

• Предыдущая
• 32/82
• Следующая

Семерка как раз закончил складывать стаканы.

– Все. Тебе хватит.

– Он называл меня Бриллиантом, – вспомнила я, и этого было достаточно, чтобы расплакаться.

Бриллиант – это просто камень, подвергшийся влиянию высокой температуры и огромного давления. Исключительные вещи всегда прячутся там, куда никто и не думает взглянуть.

Но Кемпбелл взглянул. А потом бросил, напомнив мне, что увиденное не стоило его времени и усилий.

– У меня тоже когда-то были розовые волосы, – сказала я Семерке.

– А у меня когда-то была нормальная работа, – ответил он.

– И что случилось?

Он пожал плечами.

– Я выкрасил волосы в розовый цвет. А с тобой что случилось?

– А я отрастила свой цвет.

Семерка вытер стойку, на которую я нечаянно разлила текилу.

– Никто не ценит того, что есть, – произнес он.

Анна сидела за кухонным столом одна с большой миской хлопьев. Она широко открыла глаза, увидев своего отца со мной, но больше никак не отреагировала.

– Ночью был пожар, да? – спросила она, шумно вздохнув.

Брайан пересек кухню и обнял ее.

– Да, сильный.

– Поджигатель?

– Вряд ли. Он поджигает пустые здания, а там был ребенок.

– Которого ты спас, – угадала Анна.

– Точно. – Он посмотрел на меня. – Я хотел отвезти Джулию в больницу. Поедешь с нами?

Она посмотрела в миску.

– Не знаю.

– Эй! – Брайан поднял ее подбородок. – Никто не собирается запрещать тебе видеться с Кейт.

– Но никто особенно и не обрадуется, увидев меня там, – сказала она.

Позвонил телефон, и Брайан снял трубку, послушал кого-то, а потом улыбнулся.

– Отлично. Отлично. Конечно, я приеду. – Он передал трубку Анне. – Мама хочет с тобой поговорить.

Затем извинился и пошел переодеваться.

Поколебавшись, Анна взяла трубку. Она ссутулилась, пытаясь создать кусочек личного пространства.

– Алло? – И тут же обрадованно спросила: – В самом деле? Правда?

Спустя некоторое время она повесила трубку. Села, взяла еще ложку хлопьев и оттолкнула тарелку.

– Это мама звонила? – поинтересовалась я, садясь напротив.

– Да. Кейт пришла в себя, – ответила Анна.

– Это хорошая новость.

– Наверное.

Я оперлась локтями на стол.

– А почему это может быть плохой новостью?

Но Анна не ответила.

– Она спросила, где я была.

– Мама?

– Кейт.

– Ты разговаривала с ней о своем судебном иске, Анна?

Не обращая на меня внимания, она взяла коробку с хлопьями и начала обрывать пластиковую обертку.

– Несвежие, – сказала она. – Всегда остается воздух или плохо запечатывают коробку.

– Кто-нибудь сказал Кейт о том, что происходит?

Анна прижала коробку, пытаясь закрыть ее, как показано на картинке, но у нее не получалось.

– Мне ведь эти хлопья даже не нравятся.

Когда она сделала вторую попытку, коробка выпала из рук, и все содержимое рассыпалось по полу.

– Черт! – она залезла под стол, пытаясь собрать хлопья руками.

Я тоже опустилась на пол рядом с Анной и наблюдала, как она ссыпает хлопья в коробку. На меня она не смотрела.

– Мы купим для Кейт еще, когда она вернется домой, – осторожно заметила я.

Анна остановилась и взглянула на меня. Без обычной замкнутости она выглядела совсем девчонкой.

– Джулия, а если она меня ненавидит?

Я убрала прядь волос с ее лица.

– А если нет?

– Вывод такой, – рассуждал Семерка вчера. – Мы никогда не влюбляемся в тех, в кого нужно.

Я посмотрела на него, достаточно заинтригованная, чтобы собраться с силами и отлепить лицо от барной стойки.

– Я не одна такая?

– Нет, черт возьми. – Он отодвинул в сторону чистые стаканы. – Ну, подумай: Ромео и Джульетта пошли против системы, и видишь, чем это закончилось? Супермен влюбился в Луизу Лейн, хотя ему, конечно, больше подходит Женщина-Кошка. Доусон и Джои[21] – продолжать? Не говоря уже о Чарли Брауне[22] и рыжеволосой малышке.

– А ты? – спросила я.

Он пожал плечами.

– Я уже сказал. Это происходит со всеми. – Он облокотился о барную стойку и был теперь так близко, что я видела темные корни его розовых волос. – Мою ошибку звали Липа.

– Я бы тоже ушла от того, у кого вместо имени название дерева, – посочувствовала я. – Парень или девушка?

Но ухмыльнулся.

– Этого я не скажу.

– Ну и чем же она тебе не подошла?

Семерка вздохнул.

– Ну, она…

– Ага! Ты сказал она!

Он закатил глаза.

– Да, детектив Джулия. Из-за тебя меня отсюда выгонят. Довольна?

– Не особенно.

– Я отправил Липу обратно в Новую Зеландию. У нее закончилась рабочая виза. Нужно было либо прощаться, либо жениться.

– И что с ней было не так?

– Абсолютно ничего, – признался Семерка. – Она убирала, как домовой. Никогда не позволяла мне мыть посуду, слушала все, что я хотел сказать. Она была ураганом в постели и была без ума от меня. Веришь или нет, но я был для нее единственным. Просто все это было на девяносто восемь процентов.

– А еще два?

– Знаешь, – он начал переставлять чистые стаканы на дальний конец стойки. – Чего-то не хватало. Я не понимал, чего именно, но не хватало. Если рассматривать отношения как живой организм, то одно дело, когда отсутствующие два процента – ноготь мизинца. Но когда их не хватает в сердце – это совсем другое. – Он повернулся ко мне. – Я не плакал, когда она садилась в самолет. Мы прожили вместе четыре года. А когда она уходила, я ничего не чувствовал.

– А у меня другая проблема, – поделилась я с ним. – У моих отношений было сердце, но не было тела, в котором жить.

– И что случилось потом?

– А что еще могло случиться? Оно разбилось.

Самое смешное: Кемпбелла притягивало ко мне, потому что я не была похожа ни на кого в школе Виллера. А меня тянуло к Кемпбеллу, потому что мне очень хотелось как-то привязаться к этому месту. Я знаю, что о нас судачили, его друзья пытались понять, почему Кемпбелл тратит свое время на такую, как я. Не сомневаюсь, они думали, что меня просто ничего не стоит затащить в постель.

Но мы этого не делали. После школы мы встречались на кладбище. Иногда разговаривали друг с другом стихами. Однажды мы даже попробовали разговаривать без буквы «с». Мы сидели спиной друг к другу и пытались прочитать мысли, притворяясь ясновидящими, будто он владел моим разумом, а я – его.

Я любила его запах, когда он наклонялся, чтобы лучше слышать меня, – запах нагретого солнцем помидора или высыхающего мыла на капоте машины. Я любила ощущать его руку на своей спине. Я любила.

– А что, если бы мы это сделали? – спросила я однажды вечером, оторвавшись от его губ.

Он лежал на спине, глядя, как луна качается в гамаке из звезд. Одна его рука была отброшена за голову, а другой он прижимал меня к себе.

– Что сделали?

Я не ответила. Просто поднялась на локте и поцеловала его таким долгим поцелуем, что, казалось, земля под ним поддалась.

– А-а, – прохрипел он. – Это.

– Ты когда-нибудь пробовал?

Он только улыбнулся. Я подумала, что, скорее всего, он спал с Маффи, Баффи или Паффи, или со всеми тремя сразу в раздевалке бейсбольной команды. Или после вечеринки у кого-то дома, когда от обоих пахло папиным бурбоном. Мне было интересно, почему тогда он не пытается переспать со мной. И я решила тогда, что причина в том, что я не Маффи, Баффи или Паффи, а Джулия Романо, которая недостаточно хороша.

– Ты не хочешь? – спросила я.

Это был один из тех моментов, когда я знала, что мы разговариваем не о том, о чем нужно. Я никогда раньше не переходила этот мост между словом и делом и, не зная, что сказать, прижала руку к его брюкам. Он отодвинулся.

– Бриллиант, – проговорил он, – я не хочу, чтобы ты думала, будто я здесь только поэтому.

• Предыдущая
• 32/82
• Следующая