Бабуля - Кинг Стивен - Страница 5
- Предыдущая
- 5/7
- Следующая
Ну конечно же, когда дышишь на зеркало, оно запотевает. И в кино доктор подносил его ко рту человека, потерявшего сознание, чтобы проверить, жив ли он. Великолепная мысль! Джордж побежал в ванную и принес зеркало. Он поднес его к самому беззубому рту, почти касаясь губ, и стал считать про себя. Он досчитал до шестидесяти, убрал зеркало и стал внимательно рассматривать его поверхность. Никаких изменений. Ни малейших. Бабуля мертва.
Джордж обнаружил, что он испытывает некоторое сожаление, и даже сам слегка себе удивился. Все мучившие его сомнения отступили на задний план. Возможно, она была ведьмой. А может быть, ему это только показалось, иллюзия, бред, цепь совпадений… Какая теперь разница? Важно одно: она умерла, но все конкретные жизненные вопросы блекнут и исчезают перед пугающим ликом Смерти. Новая для Джорджа взрослая печаль охватила его. Такие переживания оставляют неизгладимый след в душе человека, и только по прошествии многих и многих лет обнаруживает он, как важны для формирования его личности были ощущения, испытанные в далеком детстве, особенно ощущение смерти ли бренности всего земного — пугающее и незабываемое…
Джордж взглянул на Бабулю. Закат раскрасил ее лицо причудливыми переливами бордового с оранжево-красным. Мальчик поспешно отвернулся и пошел в ванную относить зеркало. Теперь надо позвонить. Джордж постарался сосредоточиться, чтобы все сделать правильно. В мозгу его сразу возникла приятная мысль: когда Бадди начнет приставать к нему, дразнить и обзывать щенком, он ответит спокойно: «Я был дома ОДИН, когда умирала Бабуля— и я сделал все необходимое». Вот так-то.
Во-первых, позвонить доктору Арлиндеру. Набрать номер и сказать: «Моя Бабуля умерла. Будьте добры, скажите мне, что мне надо делать дальше?» Нет, не так. «Я думаю, Бабуля умерла». Это будет лучше. Никто не ожидает, что ребенок разбирается в этих вещах, поэтому лучше не говорить категорично… Или так: «Я уверен, что Бабуля умерла». Уверен! Самое точное слово… А потом рассказать о зеркале и предсмертном хрипе. И доктор Арлиндер придет, пощупает ей пульс — и что там еще делают доктора? — скажет, что Бабуля мертва, и добавит: «Ты был молодцом, Джордж. Ты действовал решительно и верно.
Позволь тебя поздравить!» А Джордж ответит что-нибудь скромно и с достоинством.
Он сделал два глубоких вдоха, прежде чем снять трубку. Сердце его учащенно билось, но страх, перехватывающий горло, отпустил. Худшее уже произошло. В каком-то смысле это даже легче, чем сидеть на кухне в постоянном напряжении, смотреть на часы, ожидая маму, и знать, что в любую секунду из комнаты может послышаться пронзительный голос… Он снял трубку… телефон не работал. Ни голосов. Ни гудка. Джордж стоял, ошеломленный, с готовыми уже заранее словами: «Простите, миссис Додд, но я должен вызвать доктора», ставшими ненужными теперь… Абсолютная тишина. Звенящая, мертвая тишина — как там, в комнате, где лежит Бабуля. Лежит так спокойно. Так тихо.
Опять мурашки по коже и комок в горле. Джордж переводил взгляд с чайника на плите на чашку с пакетиком трав для Бабули. Никакого чая. Никогда.
Он вздрогнул, повернулся опять к телефону и стал лихорадочно нажимать на рычаг, прислушиваясь, нет ли сигнала. Бесполезно. Мертвая тишина. Мертвая, как…
Джордж с силой бросил трубку на рычаг, и телефон жалобно звякнул. Он спешно схватил трубку: а вдруг все включилось, как по волшебству? Но тщетно: никаких звуков.
Его сердце, казалось, готово выпрыгнуть из груди. «Я один в этом доме. Один с ее мертвым телом». Он медленно прошел по кухне, постоял минуту-другую у стола, затем включить свет. В доме становилось сумрачно, скоро зайдет солнце, и настанет ночь. Джорджа пугала эта мысль: ночь, мертвое тело, одиночество. Господи, когда вернется мама? Все, что осталось ему — ждать. Мама скоро придет, и все будет о'кей. Это лучше, что Бабуля умерла. Иначе он сошел бы с ума от страха в ожидании ее пронзительного крика, и она могла потребовать ужин, могла свалиться с кровати… Господи, как это ужасно — сидеть одному в темноте и думать о странных вещах… Видеть переплетение колеблющихся теней на стене и думать о смерти, о мертвом морщинистом теле, видеть, как сверкают в темноте мертвые глаза, как вращаются они, и скрипит половица, будто кто-то крадется по дому, прячась в черных углах, переходя из тени в тень… В темноте мысли ваши замыкаются на одном, и можете пытаться думать о цветах на лужайке, о Деве Марии или золотом призере Олимпиады в 440 году — все равно мысли вернутся к невидимой тени, опасной, огромной туше с клешнями и пристальным взглядом мертвых слепых глаз.
— Хватит же, черт возьми! Джордж обхватил руками голову. Пора прекратить это сумасшествие, вернуться в реальность. Ему же не 6 лет, в конце концов. Она мертва, мертва — и все тут. Она не более опасна, чем… чем этот стол, или стул, или радио, или… «Прекрати панику, Джордж! Заткнись! Возьми себя в руки!» Да, она просто труп — и ничего больше. Джордж подошел к двери в ее комнату. Бабуля лежала все в той же позе, рука свешивается с кровати, рот открыт. Она теперь — предмет неодушевленный, часть мебели; можете положить ее руку обратно в постель, или вылить на нее стакан воды, или включить музыку под самым ухом — Бабуле все равно. Она, как иногда говорил Бадди, ВНЕ этого всего.
Внезапно негромкий повторяющийся стук раздался слева от Джорджа. Он невольно вскрикнул. Это была наружная дверь, всего лишь вторая дверь, которую Бадди поставил неделю назад — она хлопала, под порывами ветра закрываясь и открываясь вновь. Джордж отпер замок внутренней двери и выглянул, чтобы прикрыть плотней наружную. Порыв ветра взъерошил ему волосы. Странно, когда мама уходила, был ясный солнечный день, а сейчас уже совсем стемнело… Джордж подошел к телефону, снял трубку. Ничего. Все та же тишина. Он сел на стул, затем встал и начал нервно расхаживать взад-вперед по кухне, пытаясь взять себя в руки и хоть Сколько-нибудь успокоиться.
Часом позже наступила полная темнота. Телефон молчал. Наверное, ветер, который дул теперь с неистовой силой, повредил линию. Такое уже было. Ничего страшного… Телефон тихо динькнул — далекий призрачный! звук — и снова замолчал. Ветер грозил перерасти в настоящий ураган, он свистел и завывал за окнами, раскачивал деревья… Джордж подумал, что в лагере бойскаутов у ночного костра он расскажет замечательную историю о том, как сидел когда-то один в пустом доме со своей мертвой Бабулей, и ветер быстро гнал по небу облака, черные вверху и внизу белые, чуть тронутые желтизной — как Бабулина сморщенная кожа… Это, как иногда выражался Бадди, классика!
Больше всего на свете Джордж хотел бы сидеть у костра сейчас, чтобы все уже было позади, и flee с открытыми ртами слушали бы его рассказ о своей смелости и хладнокровии. Но — увы — за окнами в полной темноте, бушевал ветер, дом наполнялся странными звуками, и каждый из которых заставлял Джорджа подпрыгнуть на стуле от страха, и мама все не возвращалась… «Она вернется скоро. И все будет о'кей. Скоро вернется… Ты не прикрыл лицо Бабуле! …вернется домой… Не прикрыл лицо!»
Джордж резко вздрогнул, будто кто-то сзади него громко заговорил, и непонимающим взглядом обвел кухню, остановившись на молчавшем телефоне. В кино он видел, что мертвым прикрывают лицо — так полагается, но. Боже, опять войти туда… «Черт с ним со всем! Я не пойду в ее комнату!» Пусть этим занимается кто-нибудь другой. Кто-нибудь из взрослых. Мама, когда вернется домой. Или доктор Арлиндер, когда его вызовут. Кто угодно, но не Джордж. Ему это не нужно. А Бабуле теперь и вовсе безразлично. Так зачем же идти туда, к ней? Голос Бадди ехидно произнес у него в голове: «Оправдываешься, бедняжка. А если бы не боялся, то пошел бы и спокойно прикрыл ей лицо. Ты просто струсил, щенок! Кишка тонка!»
Джордж сидел бы за столом, бесцельно перелистывая свой так и не прочитанный учебник истории. Он понимал, что если не сделает всего до конца, у Бадди будет возможность поддеть его. Он видел себя у костра, описывающим свои приключения. Вот он приближается к концу рассказа, когда на дороге вдали засветились фары их старенького автомобиля — и, как всегда, вовремя появляющиеся взрослые установили торжество порядка и покоя, и все стало на свои места, — но тут из тени выступает темная фигура. Костер вспыхивает чуть ярче, и Джордж узнает своего братца и слышит язвительный голос: «А если ты и правда был так храбр, цыпленочек, отчего ты не прикрыл ей лицо?» Нет, так дело не пойдет. Джордж встал и прошелся по кухне, пытаясь напомнить себе, что Бабуля мертва, и ее ничто уже не потревожит. Ей можно вылить стакан чаю на голову, или убрать подушку, и так далее, и так далее, а она не почувствует, потому что она ВНЕ всего этого, спокойная, холодная, безучастная. Мертвые никогда не встанут, а все остальное — бред, галлюцинации, странные полуночные страхи, глупые навязчивые мысли — как о том, что полированные дверцы шкафа распахнутся в темноте, как о том, что лунный голубоватый свет будет играть на белых костях скелета, как… Джордж прошептал вслух: «Прекрати, неужели ты не можешь остановиться?! Перестань быть ослом!»
- Предыдущая
- 5/7
- Следующая
