Экслибрис - Кинг Росс - Страница 34

• Предыдущая
• 34/102
• Следующая

Только спустя несколько минут я заметил один шкаф. Он стоял в углу комнаты, маленький застекленный шкаф с диковинами того сорта, которые используют владельцы подобных заведений для привлечения посетителей. Но со своего места я видел, что данная конкретная коллекция еще жалче, чем в других кофейнях: подобному колдовскому набору не поверит даже самый доверчивый клиент. Но я от природы любознателен, хотя я и не легковерен, — и потому встал и подошел к шкафу.

Он стоял в самом темном углу, и никто, кроме меня, не обращал ни малейшего внимания на эту унылую, пыльную экспозицию. На карточках дрожащим почерком и с ошибками были написаны названия тех невдохновляющих предметов, что, казалось, стыдливо съежились за стеклом. Я склонился вперед и прищурившись рассматривал их через очки. Поеденный червями обрывок ткани претендовал называться фрагментом савана Эдуарда Исповедника [96], а соседняя карточка, лежавшая под ничем не примечательной, полусгнившей веткой дерева, гласила, что сия ветвь с того дерева, по поверхности которого скользнула стрела, убившая короля Вильгельма Рыжего [97]. А еще более неприметный экспонат, также согласно ярлыку, объявлялся фрагментом усыпальницы Себерта, короля саксов.

Я едва не прыснул от смеха при виде таких фальшивых исторических ценностей, но тут на глаза мне попалась еще одна карточка. Пожелтевшая и согнувшаяся, она стояла у задней стенки шкафа, и в ней утверждалось, что несколько квадратных дюймов обтрепанной парусины являются фрагментом грот-марселя «Бритомарта», корабля, принимавшего участие в Оринокской экспедиции 1617 года, возглавляемой Уолтером Рэли. Насупив брови, я вновь склонился вперед. Сомнительно, чтобы этот обрывок был более подлинным, чем остальные, но он напомнил мне об одном патенте, хранившемся в гробу Понтифик-Холла, патенте на строительство «Филипа Сидни».

И наконец я заметил последний экспонат выставочного шкафа, пожалуй самый ужасный. Он также располагался у задней стенки и напоминал отрезанную человеческую голову. Вздрогнув, я опять наклонился вперед, чтобы получше разглядеть этот жуткого вида раритет, свидетельствовавший, должно быть, о каком-то варварском языческом обряде. Голова производила ужасающее впечатление. Спутанные каштановые волосы свисали на бледный лоб, а из-под него таращились два запавших глаза — причем один смотрел в потолок, а другой — в пол. Левое веко полуопущено, словно подмигивает, а губы — карикатурно толстые и ярко-красные, как у шлюхи, — изогнуты в циничной и многозначительной усмешке. И только до меня дошло, что голова-то не настоящая, а сделана из воска и бархата, как я опять невольно вздрогнул — на сей раз прочитав карточку, приколотую под выступающим подбородком и написанную той же по-детски неуверенной рукой, что и остальные:

Автоматическая Голова из Королевства Богемия, некогда принадлежавшая Его Императорскому Величеству Рудольфу II.

Еле передвигая ноги, я дополз до моего столика, замети в, что за окнами уже потемнело и облачка каминного дыма проплывали под потолочными балками. Дрожащей рукой я поднес ко рту чашку с кофе. Интересно, может ли эта страшная голова быть подлинной, в отличие от других экспонатов. Неужели она каким-то образом попала сюда из Понтифик-Холла? Возможно, с помощью солдат Кромвеля или какой-то другой банды грабителей.

Я просидел за столиком еще с полчаса, чувствуя себя еще более уставшим и встревоженным и время от времени бросая взгляды на восковой череп, который, казалось, подмигивает мне, самодовольно и многозначительно, из-за своей стеклянной дверцы. Чашка кофе вовсе не взбодрила меня, как я надеялся, а подействовала крайне раздражающе. Когда слуга пробегал мимо моего столика, я, однако, успел спросить его, показав на шкафчик, как приобрели этот экспонат. Но он заявил, что знать не знает, когда тот появился в «Золотом роге». По правде говоря, он выглядел таким удивленным и озадаченным, что создавалось впечатление, что он едва ли не впервые заметил выставочный шкафчик, не говоря уж о его самом ужасном обитателе.

Подумав о возвращении домой, я пожалел, что так опрометчиво отпустил извозчика. Обратная дорога на Флит-стрит явно сопряжена с опасностями. Я осознавал, что мне придется идти пешком, поскольку невероятно, что на эту улицу завернет какой-то наемный экипаж, особенно после наступления темноты. Пробираясь к выходу из кофейни, я пытался отогнать мысли о всевозможных неприятных встречах, рождавшиеся в моей голове.

Именно тогда я сделал последнее открытие этого вечера. Оказавшись у двери, я заметил рекламное объявление, приклеенное к стене рядом с дверным косяком. Тут не было ничего необычного, ведь стены этой кофейни пестрели всевозможными видами подобных объявлений. Попивая кофе, я успел ознакомиться по меньшей мере с парой десятков засиженных мухами театральных афиш, торговых предложений, непристойных стишков, напечатанных на порыжелых плакатах, — вперемежку с рисунками, также непристойными, вырезанными на скамьях и столах или намалеванными на деревянных балках. Поэтому я готов был пройти мимо, не удостоив особым вниманием это объявление, но так как мне пришлось отступить в сторону, пропуская новых посетителей, мое внимание привлек его жирный текст, оттиск медной печатной формы:

Несколько посетителей протиснулись к столикам, а потом еще несколько протиснулись мимо меня, выйдя на вечернюю улицу, а я все стоял, задумчиво глядя на это объявление. Книжный аукцион? у меня возникло ощущение, будто я наткнулся на книги Гомера или Вергилия в джунглях Гвианы. Мне казалось, я знаю всех, кто имеет отношение к книготорговле Лондона, включая организаторов аукционов, но мне еще не приходилось слышать о человеке по имени Пикванс, если, конечно, это его настоящее имя. Интересно, какие же «разнообразные и редкие» издания он собирается продавать и какого рода коллекционеры появятся на торгах. Но самое интересное, почему он решил устроить аукцион в «Золотом роге». Впрочем, все это можно довольно легко выяснить, поскольку до девятнадцатого июля, дня аукциона, осталось всего два дня.

Эльзас выглядел почти умиротворенным, когда я вышел на мощеную дорожку, вечерний воздух казался прохладным и свежим в сравнении с адским климатом «Золотого рога». Но эта иллюзия быстро исчезла. Вскоре я уже почуял ароматы Флита, а минуту спустя меня грубо оттолкнули, едва не сбив с ног, четверо или пятеро мужчин — все при шпагах или с кинжалами на боках, — важно шествующих к двери кофейни. В темноте маячили еще какие-то мрачные фигуры. Эльзас тупо и неотвратимо пробуждался к жизни. Я содрогнулся при мысли о предстоящем мне сейчас путешествии.

Но через два дня мне предстоит вернуться сюда. Осознав это, я обернулся и бросил последний взгляд на вывеску с золотыми рогами, увенчанными соответствующей надписью, едва различимую в угасающем свете и казавшуюся набором таинственных блестящих иероглифов. Я вдруг почувствовал уверенность в том, что существует определенная связь между рукописью, которую я ищу, и «разнообразными и редкими» изданиями доктора Пикванса.

Возвращение в «Редкую Книгу» в итоге прошло без приключений. Следуя вдоль дорожной колеи, я спустился к реке и нашел лодочника, дремавшего на веслах возле одного из угольных причалов. За два шиллинга он согласился отвезти меня вниз по течению, учитывая, что начался очередной отлив. Он вставил весла в уключины и, проворчав что-то, оттолкнулся от берега, а я уже спокойно сидел в его ялике и смотрел на цепочку удалявшихся прибрежных огней. Медленно проплывали мимо силуэты зданий и шпилей; какая-то лодка обогнала нас. Наши весла размеренно опускались и поднимались, опускались и поднимались, и зачерпнутый их лопастями мелководный ил шлепался обратно в воду. Островерхая крыша «Золотого рога» отступила вдаль, уменьшилась в размерах и исчезла из виду. А спустя пару минут я уже видел луну, встающую над дымовыми трубами домов Лондонского моста. Прикрыв глаза, я почувствовал, что ялик скользит между каменными быками и ныряет, невесомый, в пять футов гудящей темноты и водяных брызг, беспорядочно прорезающих воздух.

• Предыдущая
• 34/102
• Следующая