Поворот к лучшему - Аткинсон Кейт - Страница 25

Зато хоть наркотики не употреблял (пока). В этом она была совершенно уверена. Немного порнографии в виде журналов — едва ли Арчи мог от нее что-то скрыть, она была беспощадна, собаку съела на подобных вещах, она была матерью. Несколько вполне безвредных порножурналов — для четырнадцатилетнего подростка это нормально, разве нет? Реализм лучше драконовских мер. До интернет-порно дело еще вроде бы не дошло, если только он не обзавелся кредитной картой, хотя особого труда это не составляло, тем более он разбирался в компьютерах, правда не так хорошо, как его друг Хэмиш Сандерс. Для четырнадцатилетнего подростка Хэмиш пугающе хорошо сек в компьютерах. У мальчишек это врожденное. Хэмиш настраивал Луизе широкополосный интернет, и она не сомневалась, что этот парень — хакер. Прирожденный лжец и говнюк. Луиза сама была прирожденной лгуньей, но ее ложь носила практический, а не злонамеренный характер. Во всяком случае так она себе говорила.

Когда Арчи впервые привел его в дом, Хэмиш выдал: «Здравствуйте, мисс Монро. Можно я буду называть вас Луизой?» — и она так удивилась, что не ответила: «Нет, нельзя, маленький засранец». Хэмиш был новым приятелем сына, его исключили из школы для богатеньких, и родители запихнули его в Гиллеспи. Луизе пока не удалось выяснить, за что его исключили. «За всякое разное», — сказал Арчи.

«Арчи, а твоя мамаша — фараон что надо, — подслушала она однажды. — Такая крутая. Супер».

Она понятия не имела, какой хакер из самого Арчи. Пусть себе воруют базу данных Пентагона или разоряют транснациональные корпорации, хотя, скорее всего, они просто взламывали почту какого-нибудь бедняги из Сингапура или Дюссельдорфа.

Тот случай с кражей в магазине, похоже, был единичным. Все дети воруют. Луиза в детстве тоже воровала. «Вулворт» так и упрашивал посетителей набить карманы всякими мелочами: конфетами, карандашами, брелоками для ключей, губной помадой, — у Луизы ничего бы этого не было, не воруй она потихоньку. Когда она подросла и устроилась в «Вулворт» подрабатывать по субботам, то всегда покрывала маленьких воришек. Но ее собственный сын — другое дело. Делай, как я говорю, а не так, как делала я сама.

Впрочем, не все так плохо: у Арчи были друзья (такие лоботрясы-готы, как и он сам, но друзья есть друзья) и он был жив. С детьми это самое главное. Об их смерти и помыслить нельзя. Нельзя думать о том, что может нечаянно осуществиться, — это как вуду, а с ним надо уметь обращаться.

— Как в школе? — Неизменный вопрос с тех пор, как ему исполнилось пять. — Что делали сегодня?

На это никогда не давалось вразумительного ответа. «Мы рисовали дерево, на обед был яичный крем, один мальчик упал и поранился». Никакой информации об учебе. Интересно, их там вообще чему-нибудь учат? Теперь даже такие пикантные новости из него приходилось выдавливать по капле.

Арчи что-то пробурчал.

— Что?

— Всякое разное. — Он уставился в пол.

Она не могла вспомнить, когда сын в последний раз смотрел ей в глаза.

— В школе ты делал «всякое разное»?

— Ага.

— А нельзя поподробнее?

— Гм. — Арчи сделал вид, что задумался, но не мог скрыть рассеянности. Неужто наглотался чего-нибудь? — Проходили, что для нас сделали фашисты, — наконец выдал он.

— Думаю, ты немножко неправильно все понял.

Ей так хотелось затеять с ним настоящий скандал, шумную ссору, но он был на это не способен; если она начинала кричать, он просто затихал, терпеливо дожидался, пока она закончит, и спрашивал: «Я могу идти?»

Зазвонил телефон. Она заранее знала, что это с работы. У нее был выходной, но сейчас не хватало людей, всех скосил грипп, — она весь день ждала этого звонка. Разговаривая по телефону, она наблюдала за Арчи. Тот играл в гляделки с котом — нечестное соревнование, учитывая, что у Мармелада была катаракта и он уже начал врезаться в стены и мебель не реже самого Арчи. Особой любви к животным Арчи не проявлял, но она никогда не видела, чтобы он кого-нибудь мучил. Он не потенциальный психопат, напомнила себе Луиза, а обычный четырнадцатилетний мальчишка. Ее малыш. Она положила трубку.

— Мне нужно идти. Происшествие в Крэмонде.

— Знаю я, что это за происшествие, — сказал он. — Это значит, что кого-то убили.

Луизе хотелось, чтобы эта идея вызывала в нем поменьше восторга.

— Не исключено, — согласилась она.

Мартина подташнивало. Он съел слишком много мятных леденцов и ничего больше, кроме скромного тоста за завтраком, но это было еще утром, в другой жизни.

Он вышел на улицу подышать воздухом. Почитал расписание автобусов, посидел на бордюре, пока не зарядил дождь, потом вернулся внутрь и нашел больничную часовню. Она оказалась приятно безликой и позволяла отдохнуть от постоянного мельтешения народа, судя по всему обязательного элемента больничной жизни. Мартин так и носил с собой пожитки Пола Брэдли. В его черном портпледе из дешевого дерматина было что-то необъяснимо мужественное. Стенки сумки ввалились, словно щеки, за которыми нет зубов, но ее тяжесть предполагала наличие внутри кирпича или Библии. Он поставил портплед на соседнее сиденье.

Любопытство Мартина к незнакомцу, которого он так стоически дожидался, неуклонно росло, и чем дольше он ждал, тем больше его захватывала интрига. Он подумал, что из всего этого вышел бы неплохой рассказ, даже роман, серьезный, не про Нину Райли. Сюжет закручивается вокруг приехавшего в город таинственного незнакомца. Нет, это как в фильме «За пригоршню долларов». Вокруг человека, чей день пошел не по плану, — он привык сохранять инкогнито, но невольно оказывается в центре драматических событий. Сюжет реалистичный и в то же время захватывающий (Мартин по опыту знал, что это весьма редкое сочетание). Куда направлялся Пол Брэдли до того, как его судьба изменилась? Такая мелочь. Кто-то выходит на дорогу перед твоей машиной. Незнакомая девушка спрашивает: «Хотите кофе?» Любая мелочь может навсегда изменить жизнь.

Действительно ли он забрел в часовню от нечего делать? Или потому что знал, что здесь — самое тихое место в больнице? Не искушение ли заглянуть в портплед манило его, точно скрытая непристойность? Разве знание — не награда за искушение? Ева, непокорная жена Адама, об этом знала. Как и непокорная жена Синей Бороды, безымянная, подобно воображаемой супруге Мартина.

Он сам с собой играл в прятки. Неужели он настолько глуп? Тогда в Санкт-Петербурге он поддался искушению, и к чему это привело? Знание — не всегда благо. Спросите у Евы. Рыться в чужих вещах плохо — как ни крути, это моральный абсолют, — но мысль уже засела у него в голове, и теперь от нее не избавиться. Они с Полом Брэдли были повязаны, Мартин спас ему жизнь, как знать, может, этот поступок — лучшее, что ему суждено сделать. Разве эта связь не давала ему право узнать больше? Можно устоять перед искушением, можно сказать себе: «Нет, я не войду в деревянную дверь, чтобы купить Людмилу или Светлану», а потом снять девицу из палатки с матрешками. «Мартин, ты бесхребетный, малодушный задротыш». Очередное цветистое высказывание его отца, по какому же это было поводу? Он не мог вспомнить, наверное, когда он ушел из кадетов, потому что не осилил полосу препятствий. Девушку звали Ирина, у нее была очень белая кожа. Ирина называла его Марти.

Или это мог бы быть роман о ком-то вроде Мартина, о человеке, с которым никогда ничего не происходит. «Человек, с которым ничего не случалось». Неожиданно он оказывается втянут в чужую жизнь, он находит в сумке нечто, что навсегда изменит его мир. Вранье. Он постоянно врал себе. Кое-что с ним все же случилось. Однажды. Происшествие. С ним случилась девушка из палатки с матрешками. Всего один раз. Но одного раза было достаточно.

В часовне было пусто. Он несколько раз в этом удостоверился. Наверное, он бы чувствовал себя так же, если бы собрался мастурбировать в общественном месте, хотя это, конечно, исключено. Страх быть пойманным! Потом небрежно, как будто ему понадобилось что-то достать из своей собственной сумки, он потянул за молнию и обнажил нутро портпледа. Несессер, смена белья и какая-то коробка — вот и все. Как и портплед, коробка была неприметная и черная, но сделана из твердого пластика, бугристого, как апельсиновая корка, и с металлическими застежками. Что поделаешь. Он заглянул в сумку и не нашел ничего, что прояснило бы, кто такой Пол Брэдли, — только черную пластмассовую коробку, одну загадку внутри другой. Может, в этой коробке еще одна коробка, а в той — еще одна, и так далее, как в тех русских куклах. Как в его русских куклах, прелюдии к мимолетному ухаживанию и увенчавшему его акту с девушкой из палатки с матрешками. Разве это не было уроком — не лезь, куда не следует?