Первая ночь - Леви Марк - Страница 18

• Предыдущая
• 18/69
• Следующая

Китаец остановился и смерил меня взглядом, как диковинную зверушку. Я начал объяснять, что приехал предъявить ему паспорт Кейры, чтобы он отменил вынесенный приговор и подписал бумаги на ее освобождение. Переводчик старался как мог, но дрожащий голос выдавал страх перед высоким чипом. Судья терял терпение. Мне не было назначено, он назавтра улетал в Пекин за новым назначением, должен был закончить дела и не мог говорить со мной.

Я вышел из себя — усталость брала свое — и преградил ему путь.

— Вам обязательно проявлять жестокость и равнодушие, чтобы заставить себя уважать? Просто вершить правосудие недостаточно? — спросил я.

Мой провожатый изменился в лице, смертельно побледнел, категорически отказался переводить и оттащил меня в сторону:

— Вы окончательно утратили рассудок? Не знаете, с кем говорите подобным топом? Если я переведу то, что вы сказали, ночевать в тюрьме будем мы с вами.

Увещевания не возымели действия, я оттолкнул его, кинулся за удалявшимся по коридору законником и снова заступил ему дорогу:

— Когда откроете сегодня вечером шампанское, чтобы отпраздновать с женой повышение по службе, скажите ей: я стал таким могущественным и важным, что судьба невинной женщины больше меня не волнует. Когда будете есть пирожки, подумай те о ваших детях, поговорите с ними о чувстве чести, о моральном достоинстве, о самоуважении, о том мире, который оставите им в наследство, о том мире, в котором ни в чем не виноватые женщины могут гнить в тюрьме, поскольку судьям недосуг вершить правосудие, передайте им все это от моего имени и помните о нашем с Кейрой незримом присутствии!

Переводчик пытался силой оттащить меня, умоляя замолчать. Судья взглянул на нас и наконец-то снизошел до разговора:

— Я учился в Оксфорде и свободно владею вашим языком. Ваш переводчик прав — вы дурно воспитаны, но смелости вам не занимать.

Он взглянул на часы:

— Дайте мне паспорт и ждите здесь, я вами займусь.

Он выхватил у меня из рук документы Кейры и торопливо направился назад в свой кабинет. Пять минут спустя за моей спиной появились полицейские, надели на меня наручники и увели manu milinari[1]. Совершенно растерявшийся переводчик семенил следом, обещая утром оповестить о случившемся посольство. Агенты приказали ему отойти и, не церемонясь, втолкнули меня в тюремный фургон. После трех часов тряски по ухабам я попал во двор тюрьмы Гартар, в которой не оказалось ни капли той монастырской величественности. которая привиделась мне в кошмарах.

У меня отобрали сумку, часы и ремень, сняли наручники и под конвоем отвели в камеру, где я познакомился с товарищем по несчастью, совершенно беззубым китайцем лет шестидесяти. Мне хотелось узнать, за какое преступление он попал в Гартар, но мы вряд ли сумели бы объясниться. Он занимал верхнюю койку, я лег внизу, и все было в порядке, пока по коридору не начала прогуливаться жирная крыса. Я не знал, какая судьба мне была уготована, но мы с Кейрой воссоединились, пусть и в тюрьме, и эта мысль помогала мне держаться в мрачном месте, где все звезды были красными и красовались они на фуражках тюремщиков.

Час спустя дверь открылась, и мы с сокамерником последовали за другими заключенными в столовую. В огромном зале цвет моей кожи произвел фурор. Все глазели на меня со своих мест, я готовился к худшему, но, вволю натешившись, заключенные вернулись к еде, если таковой можно было назвать пиалу бледного бульона с горсткой риса и несколькими волоконцами вареной говядины. Я взглянул поверх голов на другую, отделенную решеткой половину зала, где обедали арестантки. Сердце забилось сильнее — Кейра наверняка сидела где-то среди этих женщин. Как дать ей знать, что я здесь, не привлекая внимания охранников? Разговаривать было запрещено: моего соседа по столу наградили ударом дубинки по затылку только за то, что попросил соседа передать ему солонку. Я пытался угадать, как накажут меня, потом не выдержал, вскочил, выкрикнул «Кейра!» и тут же сел.

Наступила гробовая тишина. Охранники оглядывали ряды столов, но так и не смогли определить, кто осмелился нарушить правила. А потом вдруг в этой мертвой тишине родной голос позвал меня по имени: «Эдриен».

Все заключенные-мужчины как по команде повернули головы и взглянули на женскую половину, то же сделали охранники и охранницы.

Я встал и пошел к решетке, ты поступила так же. Мы двигались по залу, от стола к столу, в абсолютной тишине.

Охранники были так потрясены, что ни один не шелохнулся.

Мужчины хором выкрикнули «Кейра», женщины в унисон ответили «Эдриен».

До тебя оставалось несколько метров. Ты была очень бледна и беззвучно плакала. Чувства переполняли нас, и мы переплели пальцы, не думая о неотвратимом наказании. В столовой китайской тюрьмы я признался тебе в любви, и ты ответила, что тоже меня любишь. Потом ты спросила, что я тут делаю. Пришел освободить тебя. «Сев в тюрьму?» Под влиянием эмоций я забыл об этой незначительной детали. Времени додумать мысль до конца мне не дали: удар дубинкой по ногам, второй по почкам — и я уже валяюсь на полу. Охранники потащили меня прочь, ты выкрикивала мое имя, я — твое.

Гидра

Уолтер извинился перед Эленой: особые обстоятельства, он ждет новостей из Китая и только поэтому не выключил телефон. Она воскликнула, что он должен немедленно ответить, и Уолтер спустился с террасы ресторана. Звонил Айвори:

— Нет, по-прежнему ничего. Его самолет приземлился в Пекине, и на том спасибо. Если мои расчеты верны, в этот час он посетил следователя и едет в тюрьму; возможно, они с Кейрой уже встретились. Дадим им насладиться друг другом, они это заслужили. Только представьте, как счастливы эти двое! Позвоню, как только Эдриен со мной свяжется.

Уолтер вернулся за стол.

— Увы, — сказал он Элене, — всего лишь коллега из Академии.

За десертом они вернулись к прерванной беседе.

Тюрьма Гартар

Проявленная в столовой дерзость обеспечила мне симпатии заключенных. Я шел по коридору, а они хлопали меня по плечу, протягивая руки между прутьями. Сосед по камере угостил меня сигаретой — ценнейший подарок по тюремным меркам. Я закурил и немедленно зашелся кашлем, ужасно насмешив моего нового товарища.

Матрас на деревянных нарах был едва ли толще одеяла, и боль от ударов дубинкой напомнила о себе, стоило мне лечь, но усталость взяла свое, и я провалился в сои. Всю эту беспокойную ночь мне снилось лицо Кейры.

Наутро звук гонга наполнил стены тюрьмы, будя заключенных. Мой сокамерник встал с койки и натянул висевшие на спинке штаны и носки.

Охранник открыл дверь камеры, сосед взял миску и вышел в коридор. Мне было приказано остаться. Я понял, что наказан за вчерашнее, и впал в уныние: с Кейрой мы не увидимся.

Я не находил себе места, не зная, как наказали ее. Перед глазами стояло бледное, исхудавшее лицо Кейры, и я, законченный атеист, опустился на колени и как ребенок просил доброго Боженьку избавить любимую женщину от карцера.

Со двора доносились голоса выведенных на прогулку заключенных. Меня лишили и этой жалкой привилегии. Я взобрался на табурет, встал на цыпочки, надеясь разглядеть Кейру через узкое окошко. Построенные в шеренги заключенные маршировали по внутреннему двору. У меня закружилась голова, и я рухнул на пол, а когда поднялся, двор был пуст.

Солнце стояло высоко в небе, время, должно быть, близилось к полудню. Вряд ли меня решили уморить голодом, чтобы научить покорности и дисциплине. На помощь переводчика я не рассчитывал, а вот Жанна… Я звонил ей перед вылетом из Афин и пообещал вновь с ней связаться, когда будут новости — как раз сегодня. Возможно, она поймет, что со мной что-то случилось, и догадается предупредить оба посольства.

Я уже совершенно пал духом, когда в коридоре раздались шаги. Охранник вытолкнул меня из камеры и провел по металлическим лестницам в кабинет, где накануне у меня отобрали вещи. Мне вернули все, включая ремень, заставили подписать формуляр и тут же вывели во двор. Через пять минут ворота тюрьмы захлопнулись за моей спиной: я был свободен. Дверца одной из машин на стоянке для посетителей распахнулась, и появился мой переводчик.

• Предыдущая
• 18/69
• Следующая