Волшебный дневник - Ахерн Сесилия - Страница 30

• Предыдущая
• 30/67
• Следующая

Я думала, мне это по душе. Если не считать первый месяц после смерти папы – ведь это я нашла его, поэтому мне задавали много вопросов, поили чаем, хлопали по спине, пока я с рыданиями делала заявления полицейским; а потом в клетке у Барбары, где Лулу было приказано не спускать с нас глаз, в результате для меня все свелось к ежечасному горячему шоколаду и дополнительным порциям зефира, – но особого внимания я не получила. Если не считать повышенного внимания со стороны Артура и Розалин, то в следующем месяце я превратилась в Золушку.

Помнится, я сразу невзлюбила Сьюзи, новую ученицу в нашем классе, но потом узнала, что ее брат играет в регби за «Лейнстер», и сразу же подсела к ней на уроке математики и целый месяц проводила у нее уик-энды, пока брата не исключили из команды, когда он поломал чью-то машину, выпив слишком много водки и «Ред Буллов». Желтая пресса разделала его под орех, и он потерял спонсоров из компании, производившей контактные линзы. Никто больше не хотел его знать. И через неделю я тоже бросила Сьюзи.

Не могу поверить, что написала это. Самой противно.

Как бы там ни было, Уэсли переменился в лице, когда я рассказала ему о папином самоубийстве. Наверное, нужно было сказать что-нибудь другое, например, папа погиб на войне или – не знаю – что-нибудь по-обыденнее. Неужели прозвучало бы странно, если бы я добавила: «Кстати, насчет самоубийства. Я пошутила. Папа умер от сердечного приступа. Ха-ха-ха».

Нет. Может быть, и нет.

Кто такой этот чертов Уэсли? Я посмотрела на дату. Опять завтра. Итак, завтра я встречусь с Уэсли. Наверное, он поднимется по стене Форта-Розалин, чтобы поздороваться со мной?

Посмотрев ночью самый фантастический из моих снов, я проснулась гораздо более усталой, чем была вечером. После такого сна мне хотелось лишь одного: лежать и лежать в постели все утро – или весь день. Увы, не получилось. Говорящие часы стукнули в мою дверь, прежде чем войти.

– Тамара, уже половина десятого. Мы едем на десятичасовую службу, а потом на рынок.

Я не сразу сообразила, о чем говорит Розалин, но потом промямлила, мол, я не церковный человек и не жду, когда на меня прольется ведро со святой водой. Однако это был неправильный ход. Розалин быстро оглядела мою комнату, видимо, желая убедиться, что за ночь на стенах не появились адские рожи, и не стала со мной спорить, наоборот, как будто обрадовалась, ведь, по ее словам, оставшись дома, я могла приглядеть за мамой.

Аллилуйя!

Я слышала, как зашумел мотор, представила Розалин в двойке, с брошью и в шляпке с цветами, хотя видела, что шляпок она не носит. Представила Артура в цилиндре, сидящего в «кадиллаке», и весь мир, разрисованный сепией, пока они ехали на воскресную службу. Я была до того счастлива остаться дома, что у меня даже не мелькнуло мысли: а вдруг Розалин не хотела, чтобы нас видели вместе в церкви или на рынке? Чуть позже эта мысль пребольно кольнула меня в сердце. Тем не менее она не помешала мне опять заснуть, и не знаю, сколько я проспала, пока не услышала гудок автомобильного клаксона. Не обращая на него внимания, я попыталась вернуться в свои сны, однако сигналы становились все громче и продолжительнее. Тогда я сползла с кровати и распахнула окно, собираясь наорать на обидчика, но вместо этого рассмеялась, так как увидела сестру Игнатиус, втиснутую в желтый «фиат-чинквеченто» с еще тремя монахинями. Она сидела сзади, около открытого окошка, и чуть ли не всем телом высунулась в образовавшуюся дыру, как будто ей вдруг захотелось рвануть навстречу солнцу.

– Ромео, – позвала я.

– У тебя такой вид, будто ты лезла сквозь зеленую изгородь.

Потом она сделала попытку увезти меня на воскресную службу. Из этого ничего не вышло. Тогда одна из сестер стала втаскивать ее обратно. Едва сестра Игнатиус уселась внутри, как машина помчалась прочь, не снижая скорость и не обращая внимания на знаки. Все-таки я увидела, как сестра Игнатиус машет рукой, и сквозь автомобильный грохот услышала: «Спасибо за книиииииигу!» – когда монахини скрывались за углом.

Еще пару часов я подремала, наслаждаясь покоем и полной свободой, когда не слышно многозначительного постукивания кастрюль в кухне или шума пылесоса около моей двери, потому что Розалин постоянно чистила ковер в коридоре.

В какой-то момент я вспомнила, что Розалин сказала о маме. Она назвала маму лгуньей. Неужели они враждовали? Неужели Артур и мама враждовали? Внешне мама казалась абсолютно счастливой, когда мы приехали в этот дом. Что же изменилось? И если изменилось, то что? Надо постараться улучить минуту и все же поговорить с Артуром наедине.

В одиннадцать часов я заглянула к маме. Она все еще спала, хотя это было необычно для нее, но, поднеся руку к ее носу, я убедилась, что она жива. Рядом с кроватью стоял оставленный Розалин поднос с завтраком. В кухне я пожевала апельсин, потом прошлась по дому, беря в руки разные вещи, изучая немногие фотографии в гостиной. Артур держит в руках громадную рыбину, Розалин в синем платье придерживает шляпу, едва не унесенную ветром, и смеется. Розалин и Артур стоят рядом, но не прикасаясь друг к другу, словно они дети и им приказали в день причастия постоять рядом перед фотографом; руки вытянуты вдоль тела или сжаты впереди – в общем, такие они скромные, что и воды не замутят.

Я сидела в гостиной и читала книгу, которую мне подарила Фиона. Точно в час дня к воротам подъехали Артур и Розалин, и на меня вновь навалилась непомерная тяжесть. От свободы не осталось и следа, в доме появились другие люди, и нам вновь предстояло играть в наши тайны.

О чем я, черт подери, думала?

Мне надо было как следует осмотреться. Мне надо было пойти в гараж и посмотреть, что там есть. Наверняка Розалин врет мне. Надо было позвать врача, чтобы он осмотрел маму. Надо было узнать, что находится напротив через дорогу или хотя бы в саду за домом. Надо было, надо было… А вместо этого я сидела в гостиной и хандрила. Теперь придется ждать целую неделю, прежде чем представится удобный случай.

Пропащий день.

Заметка на память: в будущем не будь дурой и оставляй окно открытым.

До завтра, дневник.

Спрятав дневник под полом, я аккуратно уложила половицу и, взяв из комода чистое полотенце и мой любимый шампунь, от которого уже почти ничего не осталось, но который был незаменим из-за своей комфортности и, впервые в моей жизни, из-за высокой цены, направилась в душ, однако вспомнила, как сестра Игнатиус говорила, будто заедет после службы. Вот была бы отличная возможность проверить дневник на правдивость. Я включила воду, а сама в ожидании притаилась на лестничной площадке.

Наконец в дверь позвонили, и меня бросило в дрожь.

Розалин пошла открывать, и по тому, как изменилась атмосфера в доме, я поняла, что пришла сестра Игнатиус.

– Доброе утро, сестра.

Как я ни изгибалась, все равно видела только спину Розалин. В этот день на ней было платье, подсказанное Фиффес[50], – всё в связках бананов. Ничего, кроме платья, видно не было, так как Розалин постаралась не особенно открывать дверь, словно не желала показывать сестре Игнатиус, что творится у нее за спиной. Если бы не дождь, неожиданно пролившийся с небес, вряд ли сестре Игнатиус удалось бы войти в дом. С крыльца она переместилась в холл и огляделась. Мы встретились взглядами, я улыбнулась ей и опять спряталась.

– Проходите, проходите в кухню, – проговорила Розалин с такой настойчивостью, словно потолок в холле мог в любую минуту обрушиться.

– Мне и здесь хорошо. Я ведь ненадолго. – Сестра Игнатиус не двинулась с места. – Мне просто захотелось зайти и посмотреть, как вы тут. Мы уже несколько недель не виделись.

– О да, и то правда. Извините меня. Артур был ужасно занят на озере, ну а я… у меня невпроворот дел по дому. Пойдемте в кухню?

Розалин старалась говорить тихо, словно в доме спал ребенок.

– Ты, Розалин, прячешь в доме мать с ее ребенком, так расскажи об этом.

• Предыдущая
• 30/67
• Следующая