Пангея. Книга 2. Подземелье карликов - Колодан Дмитрий Геннадьевич - Страница 18

— Аш куэро? — спросила девчонка.

— Кенгуру, — ответил Вим. — В смысле «я не понимаю». Но дай минутку…

Существует известный предмет — «Попугай», он позволяет владельцу говорить на любом языке. Раньше Вим хотел заполучить этот артефакт — в путешествиях штука незаменимая. Но, странствуя по времени, на предметы нельзя полагаться. На них тоже действуют законы сохранения: в конкретный момент времени любой артефакт может существовать только в единственном экземпляре. И никогда нельзя предугадать, останется ли он у тебя или попросту исчезнет. Вим же предпочитал обходиться без костылей, которые можно подпилить.

Главное — понять: артефакты не волшебные палочки. Средство для достижения цели и не более. В их свойствах нет ничего сверхъестественного, они оперируют силами и законами, существующими в мире. Практически все, что дают артефакты, можно получить и без их помощи. Конечно, это требует несравнимо больших усилий, но тем не менее.

Взять, например, «Единорога», который позволял решать в уме сложнейшие математические задачи. Обычный человек не станет этим заниматься, он возьмет калькулятор. Но при должной тренировке возможно многое. Вим знал семилетнего мальчика, который перемножал в уме десятизначные числа. Да и Ферма доказал свою теорему безо всяких единорогов.

Телепортация «Змейки»? Индийские йоги легко справлялись с этой задачей — утром пили чай в Калькутте, а спустя пять минут их видели в Дели. «Кот»? Сколько предсказателей будущего обходились без него? «Кролик»? Его не было ни у Клеопатры, ни у Елены Троянской. Даже такой невероятный предмет, как «Зеркало», позволявший разрушать горы и поворачивать реки вспять… А на другой чаше весов — теллурическое оружие, разработкой которого занимались тамплиеры.

То же и со способностями, которые давал «Попугай». Дар глоссолалии упоминался и в исторических документах, и в легендах. Никаких попугаев не хватит на всех, кто им обладал. У Вима с детства были неплохие способности к языкам — свободно говорил на четырех и знал еще пять. Но это не шло в сравнение с возможностью понимать все языки мира. А раз возможность была, упускать ее он не собирался. Вим отправился туда, откуда и пошли все языки. В Вавилон, в то время, когда там строили знаменитую Башню.

Там, в тесной комнатушке со стенами из красной глины, угрюмый жрец с курчавой бородой два месяца вбивал Виму в голову причудливую науку вавилонской глоссолалии. Знаниями Вим овладел быстро — может, в силу природных способностей, а может, из страха, что еще месяц на диете из воды и пресных лепешек он не протянет. Это потом он стал думать о времени обучения как о лучших двух месяцах своей жизни. И хмурого жреца, которого тогда хотелось убить, поминал исключительно добрым словом.

Как поминал и сейчас, глядя в глаза девочки из каменного века. Они были болотного цвета, один чуть темнее другого.

— Аш куэро? — повторила девчонка, но Вим уже понимал ее. — Кто ты?

Нужно только настроиться, уловить образ и суть языка. И принять их целиком и полностью. Как капля воды содержит в себе Океан, так и одно слово включает в себя весь язык. Конечно, он не выучил внезапно все слова и грамматические конструкции — такое невозможно. Вим их даже не слышал; если бы его попросили записать транскрипцию звуков нового языка, он бы не справился. То, что он слышал, звучало на его родном языке, на нем же он и отвечал. Перевод происходил бессознательно.

— Тише, — сказал Вим. — Без паники. Только не кричи — твой медведь и так на меня косо смотрит. Я тебя не обижу, я хочу помочь…

Девочка моргнула.

— Ты кайя? Ты говоришь на языке людей реки. Ты из рода Рыси, да?

— Ну, — смутился Вим. — На самом деле я не из рода Рыси…

— А из какого ты рода?

— Рода? — Вим задумался. — Тут запутано… Мать из карел, русская наполовину. Отец — немец, но, если копнуть, там и датчане, и поляки, и черт в ступе.

— Что? — Девчонка заморгала.

— Не бери в голову, — отмахнулся Вим. — Ты не ранена?

— Ранена? — На лбу девчонки появились складки.

— Ты лежала без сознания, — объяснил Вим. — То есть, если ты спала, прости, что разбудил… Но в твоем возрасте спать на сырой земле вредно.

Девчонка продолжала хмуриться.

— Оолф, — проговорила она. — Я была в пещере Вечной Охоты. Я… Меня сбил бизон! Он бежал прямо на меня и…

Она принялась себя ощупывать, а потом начала вытаскивать из-под одежды свалявшиеся комья бледно-зеленого мха.

— Бизон, — повторила девчонка. — Я сушила мох для костра. Бизон ударил, но мох меня защитил.

Она попыталась подняться, но, застонав, упала на спину.

— Защитил, да не очень, — сказал Вим. — Не двигайся. Нужно тебя осмотреть.

Медведь уставился прямо на Вима, но нападать пока не собирался.

— Ты знахарь? — спросила девчонка.

— Нет, конечно. Но кое-что смыслю. Так больно?

Он надавил девочке на бок. Она не вскрикнула, но Вим заметил, как увеличились ее зрачки.

— Боль острая или скорее тупая?

— Тупая…

— Отлично. А так?

Осмотр был более чем поверхностным. Но, похоже, девчонке крупно повезло. Ее сбил бизон, а у нее ни одного перелома — отделалась сильным ушибом. Родилась в рубашке, не иначе.

— Кстати, меня зовут Вим, — сказал он. — Кое-кто называет меня Снусмумрик, но боюсь, тебе это прозвище ничего не скажет.

— Вим?

— Ага. Полностью меня зовут Вильгельм. Дурацкое имя, знаю, отец придумал. В честь одного из братьев Гримм и Гауфа. Вим — так короче… А тебя как зовут?

— Меня? — Взгляд девочки стал отстраненным. — У меня нет имени. Можешь звать меня Белкой.

— Нет имени? — удивился Вим.

Под пристальным взглядом коричневозеленых глаз ему стало немного не по себе.

— Я не прошла испытания, — сказала девочка. — Я должна была стать взрослой и получить имя… Но прилетели грохочущие птицы, сожгли селение и унесли людей-кайя.

— Грохочущие птицы? — Вим нахмурился. — Что значит «грохочущие птицы унесли людей»?

— Они пришли с неба, — сказала Белка. — Большие, как мамонт. Крылья растут у них из головы, и машут они ими быстро-быстро. На этих птицах прилетели люди в черных шкурах — они забрали всех кайя.

— Погоди… — Вим вытащил из нагрудного кармана куртки блокнот и карандаш. — Крылья из головы?

— Они грохочут, — сказала Белка. — И хвосты, длинные и тонкие…

Вим неряшливо нарисовал небольшую картинку.

— Похоже? — спросил он, демонстрируя рисунок Белке.

Девчонка с ужасом уставилась на его художества.

— Рисую я не очень, — сказал Вим, оправдываясь. — Но

в целом…

— Ай-я!

В руке у Белки неожиданно оказался нож — вытянутая острая каменная пластинка с обернутой мехом рукояткой. Резким движением девчонка выбила блокнот из рук Вима и тут же набросилась на рисунок, нанося удары ножом. Миг, и блокнот превратился в бумажные лохмотья.

— Эй!

Вим вскочил на ноги. Глаза девочки сверкали. На секунду Виму показалось, что она готова наброситься и на него. Сейчас в сравнении с Белкой даже медведь не казался страшным.

— Э… — Вим замялся. — Зачем ты убила мой блокнот?!

Проклятье… Теперь блокнот годился лишь на растопку. И где теперь искать другой? До того, как китайцы изобретут бумагу, ждать еще несколько тысяч лет. Придется делать заметки на полях книг, а этого Вим не любил.

Белка приподнялась.

— Я убила страшную птицу…

Вим щелкнул языком. Да уж… Убила птицу! Но в какой-то мере так и было — представления о единстве предмета и его изображения характерны не только для примитивных племен каменного века. Эта мысль не покидала человечество на протяжении всей истории. Жрец вуду, втыкающий иголки в куклу врага, или сопливая девчонка перед плакатом поп-звезды обращались к одной идее. А раз предмет и образ едины, то и манипуляции с образом должны относиться к предмету. Дориан Грей смог умереть, лишь убив свой портрет.

Вим поднял блокнот. Куда больше его смутил сам рисунок.

— Грохочущие птицы, значит… Боевой вертолет в каменном веке? Очень мило.