Портрет дамы с жемчугами - Кикути Кан - Страница 26

• Предыдущая
• 26/63
• Следующая

Во время десерта председатель Верхней палаты князь Т., который славился своим красноречием, держась с особой серьезностью и достоинством, произнес тост:

– Я считаю для себя большой честью от имени всех присутствующих поздравить молодых с законным браком и пожелать им счастливой жизни. Господа! Прошу каждого из вас осушить бокал за их безоблачное счастье!

Говоря это, князь чокнулся с министром связи. После этого все трижды прокричали «банзай» [28] в честь домов Сёды и Карасавы.

Барон поднялся, чтобы поблагодарить за поздравление, но лицо его вдруг побледнело, он пошатнулся и как подкошенный рухнул на пол.

Неожиданный обморок барона расстроил торжество. Правда, расторопные лакеи быстро перенесли барона в другую комнату, но волнение гостей не улеглось. Рурико, забыв обо всем, подобрав свое нарядное фурисодэ, подбежала к отцу и стала заботливо за ним ухаживать.

Едва дождавшись конца десерта, когда был подан кофе, распорядитель церемонии виконт Сугино поблагодарил гостей за оказанную новобрачным честь. Гости же, давно ждавшие этого момента, шумным потоком хлынули в вестибюль. В громадном, залитом ярким электрическим светом зале осталось всего несколько человек.

К счастью, у барона был просто легкий обморок и он пришел в себя еще до приезда доктора, однако стал еще более мрачным и на все вопросы Рурико и Сёхэя отвечал молчанием.

Через некоторое время он решил, что пора возвращаться в свой опустевший дом. Провожая взглядом скорбную фигуру отца, Рурико чувствовала, как болезненно у нее сжимается сердце от жалости. Когда отец сел в автомобиль, Рурико прильнула к дверце и тихонько произнесла:

– Крепитесь, отец, я скоро вернусь! Верьте мне. Отец кивнул головой и едва слышно ответил:

– Смотри сдержи слово и помни, какой позор пришлось тебе сегодня пережить.

Автомобиль бесшумно покатился по улице.

Затем подали большой автомобиль «фиат», недавно выписанный Сёдой из Италии, который должен был отвезти молодых к месту их вечного соединения. Муж (да, теперь он уже был для Рурико мужем) предложил Рурико занять место в автомобиле рядом с ним.

Сёхэю очень хотелось заговорить с Рурико, но зубы ее были плотно сжаты. Она просто покорила Сёхэя своей красотой. Робко посматривая на нее, Сёхэй наконец решился нарушить молчание:

– Я вижу, вы чем-то опечалены. Но прошу вас, не бойтесь меня! Я не такой бездушный, каким представляюсь рам. Я сознаю свою вину перед вами и перед вашим отцом и, чтобы искупить ее, готов сделать все, что в моих силах. Умоляю вас, не смотрите на меня как на врага. Верно, судьбе было угодно, чтобы вы стали моей женой.

Сёхэй, переходя иногда на деревенский жаргон, говорил тихо и вежливо, как никогда и ни с кем еще не говорил. В его голосе звучала мольба. Но Рурико в ответ не проронила ни слова. Несколько минут длилось тягостное молчание.

– Мне стыдно, но должен признаться, что с того самого момента, как я увидел вас у себя в саду на празднике, невзирая на свой возраст, ха-ха!… Я… И в то же время я невольно нанес оскорбление вашему отцу! В этом я глубоко виновен перед вами.

Стараясь отыскать путь к душе Рурико, Сёда произнес обычные для такого случая слова и отвесил ей низкий поклон.

Согнав с лица мелькнувшую было ироническую улыбку, Рурико отвечала:

– Весьма польщена вашими словами, но неужели вы обратили на меня свой благосклонный взор?!

В полумраке ясно можно было видеть, как мило улыбнулась Рурико Сёхэю, чем окончательно привела его в восторг. Сёхэй успокоился и вдруг почувствовал, что слегка захмелел от выпитого шампанского. Ощущение это все усиливалось. Его круглое лицо расплылось в глупой улыбке, и он сказал:.

– Ах, вот как! Я не знал, что вам лестно мое внимание, и, по правде сказать, беспокоился!

Вне себя от радости, Сёда полностью перешел на деревенский жаргон и говорил высоким, тонким голосом, так не вязавшимся с его тучной фигурой.

– Для меня нет большего счастья, чем знать, что вы вышли за меня по доброй воле и даже рады этому! Для вас я ничего не пожалею! Готов отдать все свое имущество, ха-ха!… – говорил Сёда, чувствуя себя на вершине блаженства и с вожделением поглядывая на белевшую в полумраке шейку стыдливо потупившей голову Рурико. – Теперь я буду работать в три, в пять раз больше, чем до сих пор! Я вас осыплю бриллиантами. Вот увидите, ха-ха-ха!…

Сёда мог сейчас сказать все что угодно, только бы заслужить ее улыбку, ее благосклонность!

Было десять часов. Три автомобиля следовали друг за другом в вечернем сумраке. В первом ехали новобрачные, во втором – Минако, в третьем – служанки. От парка Хибия до Пятой улицы через Миякэдзаку было не более трех минут езды.

Когда поддерживаемая Сёдой Рурико вышла из автомобиля у подъезда роскошного особняка, сердце ее учащенно забилось. Нервы были напряжены до предела, как у разведчика, проникшего в штаб неприятельской армии. Ее рука, которой касался Сёхэй, дрожала, и Рурико никак не могла унять дрожь.

Когда Рурико вслед за Сёхэем хотела войти в переднюю, какой-то юноша, с идиотским видом стоявший впереди встречавших их многочисленных слуг, подошел к Сёхэю и крикнул капризным голосом:

– Отец! Дай подарок, дай подарок!…

Сёхэй, чувствуя неловкость, отмахнулся от него, сказав:

– Ладно, ладно! Потом дадим тебе много подарков! А теперь поздоровайся со своей новой мамой!

Взяв юношу за руку, Сёхэй увлек его за собой, а тот непрестанно оглядывался, внимательно и с удивлением рассматривая Рурико.

– И ты, Минако, иди сюда! – позвал Сёхэй дочь, познакомил ее с Рурико, а затем представил и сына. Обычно надменное лицо Сёхэя выражало сейчас сильное смущение. – Это мой сын! Видите, какой он? Боюсь, он доставит вам много хлопот. Но я все же прошу вас присматривать за ним. Он глуповат, но сердце у него доброе и простое. К тому же он очень послушный. Эй, Кацухико, скорее поклонись маме!

Пристально смотревший на Рурико юноша словно очнулся и сказал:

– Это не мама! Мама давно умерла. Мама была некрасивая, а эта госпожа красивая, такая же, как Мина-тян [29]. Это не мама, правда, Мина-тян? – обратился он к сестре, как бы требуя подтверждения своим словам.

Густо покраснев, Минако сказала, поучая брата:

– Нужно говорить «мама»! Госпожа изволила стать женой отца.

– Что ты! Жена папы! Папа хитрый, он говорил, что женит меня, а еще до сих пор не нашел мне невесты.

Кацухико говорил, как капризный ребенок, не получивший обещанного подарка.

Слушая его, Рурико вспомнила, что Сёхэй хотел сделать ее своей игрушкой и отдать в жены своему сыну-идиоту.

При мысли об этом в сердце Рурико с новой силой вспыхнули ненависть и отвращение к мужу.

Было уже около одиннадцати часов, когда Кацухико и Минако разошлись по своим комнатам. Скоро молодые должны были отправиться в свои покои. Сёхэй, который из кожи вон лез, чтобы угодить Рурико, вдруг, как бы спохватившись, сказал:

– Совсем забыл! У меня есть свадебный подарок для вас.

С этими словами он вынул из сейфа пачку документов.

– Это долговые обязательства вашего отца, по-моему, здесь все, я преподношу их вам.

Сёхэй протянул Рурико расписки на сто пятьдесят тысяч иен с таким видом, словно эта сумма для него ровно ничего не значила.

Рурико перевела взгляд с мужа на расписки, несколько минут постояла в раздумье, потом спросила:

– Нет ли у вас спичек?

– Спичек?… – удивился Сёда.

– Да, спичек.

– Ах, спичек! Сколько угодно!

Он достал с полки коробок и положил на стол перед Рурико, поинтересовавшись:

– Что вы хотите делать?

Не отвечая, Рурико подошла к железной печке и опустилась на корточки, подбирая рукава своего уже в третий раз смененного наряда из темно-лилового шелка.

– Газ действует? – Рурико ласково улыбнулась.

От радости, что она обратилась к нему без прежней официальности, Сёхэй расплылся в улыбке.

• Предыдущая
• 26/63
• Следующая