Портрет дамы с жемчугами - Кикути Кан - Страница 22

• Предыдущая
• 22/63
• Следующая

– Я хочу последовать примеру Юдифи!

В Рурико точно вселилась душа древней героини.

– Успокойся, Рурико! – увещевал ее отец. – Честь для девушки превыше всего, и пожертвовать ею непростительное легкомыслие. Это можно сделать лишь ради спасения своего народа. Но пожертвовать собой лишь для того, чтобы отомстить негодяю, – все равно что променять чистое золото на дорожную пыль!

– Но, отец, – возразила Рурико, – в современном обществе любой негодяй, если только у него есть деньги, обладает поистине королевским могуществом. Борясь против Сёды Сёхэя, я буду бороться против того социального зла, которое в нем воплотилось, против неравенства и несправедливости, против того общественного строя, в котором деньги решают все, против взглядов, укоренившихся в сознании современного человека, который преклоняется перед силой золота.

Барон больше не возражал, чувствуя, что переубедить дочь ему не удастся.

– Да, отец, Юдифь решила пожертвовать своей честью. Но лишь потому, что ее врагом оказался Олоферн, и ей нужно было его очаровать. Я же, выйдя замуж за Сёду, не стану его женой. Пожалуйста, отец! Умоляю вас! Отпустите меня хотя бы на три месяца, самое большее – на полгода, и вы увидите, что я уничтожу его, уничтожу морально, не прибегая к помощи оружия.

От прежней застенчивости Рурико не осталось и следа. В этот момент она была похожа на богиню мести.

– Рури-сан, ты сегодня сама не своя, – сказал отец. – Дай мне время подумать. И сама хорошенько подумай, прежде чем действовать. Совершить в наше время такую нелепость…

– Нет, отец! – не сдавалась Рурико. – Я перехитрю его и жестоко отомщу. Мы должны действовать его же методами. С силой денег надо бороться особыми средствами. Я верю в себя, верю в то, что смогу уничтожить этого негодяя. И вы мне верьте, отец, Рурико не станет действовать слепо под влиянием минутного порыва.

Рурико была в таком возбуждении, что отец перестал возражать ей.

Так в жарких спорах незаметно пролетела короткая летняя ночь. Наступил рассвет.

– Ха-ха-ха! – громко хохотал Сёда, сидя в кресле и запрокинув голову. – Воображаю, в каком состоянии сейчас барон!

– Нехорошо вы все же поступили, преследуя такого кристально честного человека. Ничего не подозревая, я исполнил вашу просьбу, отнес барону картину, а теперь раскаиваюсь. Карасава-сан сделал мне столько добра!

Киноситу мучили угрызения совести.

– Я понимаю вас, – сказал Сёда, – более того, сочувствую вам. Я сам не питаю никакой злобы к барону, а поступил так, повинуясь какому-то странному капризу. Все началось с пустяка. Но такой уж у меня характер: не успокоюсь, пока не доведу начатое дело до конца. Вы думаете, мне так уж хотелось досадить барону или заполучить его хорошенькую дочь? Ничего подобного! – И Сёда снова расхохотался. Лицо его побагровело, одутловатые щеки вздрагивали от смеха. Он походил сейчас на торговца, успешно завершившего сделку. – Помните, – продолжал Сёда, – вы говорили, что Карасава никогда не совершит бесчестного поступка. А что оказалось? Что человек, нуждающийся в деньгах, способен на все. Не правда ли? Самая зыбкая в мире вещь – это нравственность, не подкрепленная золотом. Бескорыстие, чистота, мораль – понятия прекрасные, но лишь при надежной экономической гарантии. Без денег это пустые слова.

Седа продолжал смеяться, чувствуя себя наверху блаженства.

– Боюсь, как бы барон не покончил самоубийством. Это вполне вероятно, – с тревогой сказал Киносита, и лицо его приняло болезненное выражение.

– Хм… самоубийством… – Сёда поморщился, но тотчас же беззаботно сказал: – Ерунда! Не так-то легко умереть. Погодите, они еще придут ко мне извиняться! Тогда я оставлю их в покое. Ведь в этой истории для меня главное – самолюбие.

– А если бы он согласился выдать за вас свою дочь?

– Я все равно не женился бы. Чересчур велика разница, чуть ли не двадцать шесть лет. Зачем давать пищу для разговоров! И так все твердят: нувориш, нувориш! Так что сам я на ней не женился бы. А вот сыну она прекрасная пара. Я сказал об этом барону.

– Вы хотите женить на ней сына? – воскликнул Киносита и умолк, не в силах больше произнести ни слова.

Дело в том, что сын Сёды, двадцатидвухлетний Кацухико, был слабоумным, и даже Киносита, предавший своего благодетеля-барона, с отвращением думал: «Какая жестокость выдать Рурико замуж за идиота».

Седа между тем говорил:

– Да и нет никакой необходимости мне жениться на ней! Достаточно того, что она будет покорна моей воле и узнает, что значат в жизни деньги. Пусть узнают это все наглецы!

Седа говорил надменно и самоуверенно. Как раз в этот момент в дверь громко застучали.

– Телеграмма! Телеграмма!

От резкого стука дверь затрещала, и Сёда, сидевший, небрежно развалясь в кресле, смутился.

– Эй, Кацухико, перестань! – крикнул он, подавляя смущение, с деланным смехом и укоризной. – Это гость пришел!

Но сын не слушал, продолжая колотить в дверь и кричать:

– Телеграмма!… Телеграмма!

– Ах, онии-сама [21]! Что вы делаете! Пойдемте скорее отсюда! – донесся ласковый женский голос.

– Это телеграмма! Ведь это же телеграмма! Настоящая телеграмма!

– Это не телеграмма, а визитная карточка! Ее нужно немедленно передать отцу!

Дверь беззвучно открылась, и в ней показалась девушка лет шестнадцати, смуглолицая, с живыми глазами, очень миловидная. Видимо, стыдясь за брата, она покраснела и вежливо поклонилась Киносите:

– Отец, пожаловал гость!

Скромная и изящная, она ничуть не походила ни на своего надменного отца, ни на слабоумного брата, а скорее напоминала овечку, попавшую в волчье логово.

– Это моя дочь! – обратившись к Киносите, с гордой улыбкой сказал Сёда, но тут же лицо его помрачнело, когда он взглянул на сына, тупо водившего глазами по комнате.

– Мина-сан! – ласково попросил он дочь. – Отведи скорее брата к себе и попроси Сугино-сан пройти!

– Как видите, он совсем глуп, – снова обратился Сёда к Киносите. – А такая безупречная, умная мадемуазель, как дочь Карасавы, сможет присматривать за ним, не правда ли? – И Сёда снова расхохотался, приняв свой обычный, самодовольный вид. В это время в комнату вошел виконт Сугино, сопровождаемый служанкой.

– А-а, Сёда-сан! Все же я победил! Они выкинули белый флаг!

– Белый флаг! Вот как! – с восторгом воскликнул Сёда, радуясь, словно выигравший сражение генерал.

– Они оказались гораздо слабее, чем мы предполагали! – заметил Киносита.

– Эта мадемуазель не выдержала… Испугалась, что отца посадят в тюрьму. Что же, вполне естественно для любящей дочери, у которой нет никого, кроме отца, – говорил Сугино. – Нынче утром я получил от нее письмо. Она согласна войти в семью Сёды, если вы прекратите возбужденное против ее отца дело и аннулируете его долговые обязательства.

– Вот как! Хм!…

Седа улыбался, как людоед, почуявший запах крови.

– Правда, мадемуазель ставит одно условие. Радуйтесь, Сёда-кун! Это вполне стоит того, чтобы удвоить обещанную мне вами награду! Итак, мадемуазель пишет, что уж если войдет в семью Сёды, то лишь на правах законной жены главы дома, могущественного финансиста, а не его отпрыска. Я в точности передаю ее слова. Если хотите, могу показать письмо.

И виконт с торжествующим видом извлек из кармана листок бумаги.

Седа взял в руки письмо, как берет военачальник отсеченную в бою голову врага, которую ему принесли в качестве трофея, и по его лицу расплылась блаженная улыбка.

Жадно пробежав его глазами, Сёда разразился неудержимым хохотом.

– Самые стойкие женщины на поверку оказываются слабыми. Я ведь раздумал было на ней жениться, но теперь, видно, ничего не поделаешь, придется помолодеть! А все обязательства барона, примите это во внимание, Сугино-сан, я преподнесу моей будущей супруге в качестве свадебного подарка. Да! Вручу их ей в день нашей свадьбы. И дам двадцать тысяч на предсвадебные расходы! Да! Да! Кроме того, я должен вас отблагодарить! На радостях, что ему удалось сломить сопротивление прелестной и благородной, как принцесса, девушки, Сёда потерял голову.

• Предыдущая
• 22/63
• Следующая