Прощай, Россия! - Кьеза Джульетто - Страница 35
- Предыдущая
- 35/61
- Следующая
«Заявление» – вновь представленное Ельцину осенью 1996 года в качестве документа для размышления (хотя в то время у российского президента были другие заботы) – определяло шоковую терапию как «экстремистский» подход, уже «показавший свою неэффективность как с экономической, так и с политической точки зрения». Стратегия радикальных реформаторов описывалась как «попытка достигнуть капитализма в один прыжок благодаря принципам laissez faire, мгновенному сокращению сферы влияния государства и форсированной приватизации экономики». Конечно, из этого получилось и кое-что положительное, что в общем-то неизбежно при отмирании планового хозяйства. Цены приблизились к мировым и даже превзошли их по многим пунктам. Предприятия получили стимул действовать самостоятельно (те, которых еще не задавили). Открылся простор индивидуальной инициативе (для тех немногих, кому удалось избегнуть рэкета, и, главное, легионов государственных бюрократов, получивших возможность систематически обирать народ).
Но (еще одно полезное замечание одного из подписавших «Заявление») «радикальные» реформаторы на самом деле не достигли даже главной своей цели – прекращения государственной поддержки предприятий. Рванувшись в недостижимой цели, они немедленно столкнулись с трясиной системы. Пять лет спустя российская экономика еще не избавилась от устаревших производств и монополий как в промышленности, так и в сельском хозяйстве. Реформаторы рассчитывали на скорое рождение широкого слоя предпринимателей, который, однако, не появился по той простой причине, что он не мог сформироваться без поддержки государства. Люди перетерпели шок, не испытав никакого преобразовательного воздействия. Структурного оздоровления не произошло. Реальная экономика прогнулась под собственной тяжестью, а коррупция в государственных структурах и криминальная мафия внедрились во все сферы социума. Результатом стала атмосфера, не способствующая ни политической и экономической стабильности, ни тем более зарождению здорового предпринимательства.
«В то же время, – говорится в „Заявлении», – приватизация в сочетании с распространением коррупции в конце концов снизила жизненный уровень, приведя к обнищанию большинства населения. Социальные преимущества (потенциальные. – Дж. К.) отразились только на узком круге лиц, начавших быструю ликвидацию предприятий для достижения немедленной личной выгоды. Неисчислимые природные ресурсы, которые могли бы способствовать развитию, могут быть расхищены (в настоящее время их разграбление уже произошло. – Дж. К.). Страна теряет богатства и через утечку капитала за границу, и через экстравагантный импорт предметов роскоши…»
Все это уже произошло, и теперь мы имеем дело не с предсказаниями, а со свершившимся фактом. Остается добавить, что вышеописанные тенденции еще далеко не исчерпали себя. Они продолжают и будут продолжать развиваться потому, что Россия – самая богатая природными ресурсами страна в мире, и потому, что на горизонте пока что не видно силы, способной что-то изменить. Но мне хотелось бы завершить эти размышления попыткой ответа тем, кто, видя, что в красивых речах певцов российского капитализма не все складно, все же твердят, что «корабль плывет», что люди, даже не получая зарплаты, как-то выживают. Этим наблюдателям кажется, что существует теневая экономика, невидимые доходы, что нам, иностранцам, видно далеко не все. И вообще, откуда столько пессимизма?
Особенно тем, кто побывал только в Москве, рассказы о переживающей крах стране кажутся преувеличенными и тенденциозными. Но это не так. Роль столицы ничуть не изменилась с советских времен – это витрина. За ней скрывается страна не просто непохожая, но противоположная и противопоставленная ей. Это – остров, отличающийся от моря как земля от воды. В советские времена причины были иными, а результат – тот же, даже более заметный и вызывающий. Тогда режим показывал гостю то, что тот «должен» был увидеть. Это был вопрос пропаганды. Пропаганда умерла, но в силу обстоятельств министерства, интеллигенция, банки и власть по-прежнему прописаны в Москве. Считается, что 70% всех финансовых ресурсов России обращается и тратится в столице.
И именно здесь появился такой мэр как Юрий Лужков, несомненно выдающийся по своим деловым качествам и незакомплексованности. Это типичный «хозяйственник» советских времен, ворочающий теперь миллиардами долларов, имеющий дело с мафией без страха замараться, не забывающий о своем обогащении, но и умеющий что-то делать. К тому же, помышляя о президентском кресле в будущем, он ловко поддерживает контакт с «народом». Москвичи знают, что Лужков – единственный, кто воспротивился приватизации по Чубайсу. И ему удалось выбить для Москвы особый ее режим. В результате Москва получила от приватизации (которой, само собой, руководил Лужков) в тысячу раз больше средств, чем все остальные области и республики, вместе взятые. Достаточно одного малюсенького примера: только в 1996 году столица получила от приватизации 6 триллионов рублей (1,2 миллиарда долларов) против триллиона, поступившего в бюджет от приватизации во всей остальной стране. А надо иметь в виду, что в Москве, так же как и везде, все приватизировалось по смешным ценам.
Итак, столица не может служить примером, в том числе и потому – данные официальной статистики – что в ней учителя почти весь прошлый год получали зарплаты в срок, а 76% московских трудящихся она выплачивается с опозданием, вполовину меньшим, чем в остальных областях. Понятно, что и тратить москвичи могут больше (вот вам и объяснение, почему в магазинах столько людей и они не просто смотрят, а покупают), и откладывать что-то удается. Покиньте Москву – и вы окажетесь в совершенно ином мире, где нищета и деградация поражают с силой удара кулаком. Призываю в свидетели Александра Солженицына, который отправился посмотреть российскую глубинку. И он ее увидел. Его полный гнева рассказ невозможно отмести пожиманием плеч, как это уже делается с его философией.
Есть еще одно, более общее соображение, касающееся армии неизлечимых оптимистов (западных и московских), с восторгом и удивлением описывающих наступление капитализма в России. Почему с удивлением? Потому что немногие в свое время осознали, что падение коммунизма в России – явление необратимое и что, так или иначе, и возвращение к власти коммунистов и, тем более, возрождение плановой экономики и административно-командной системы уже невозможны. Страх перед коммунистической реставрацией затуманил глаза и умы. Многие просчеты Запада (и российских радикал-демократов) проистекают из коренного непонимания ситуации, сложившейся к концу 1991 года. А известно, что страх – плохой советчик. Так же как до ее кончины сила коммунистической системы безмерно преувеличивалась, так, впоследствии считалось, что мы присутствуем при тяжелой болезни, хотя на самом деле приборы уже давно зафиксировали клиническую смерть.
Откуда восторг и удивление по отношению к российскому капитализму, о котором ни у кого не повернется язык сказать что-нибудь хорошее, когда он остается наедине с собственным зеркалом? Во всем этом есть какой-то невольный комизм. Можно подумать, что восторгающиеся всерьез полагали, что по смерти коммунизма в России может произойти еще что-то «странное». Что-нибудь вроде «третьего пути» между капитализмом и коммунизмом. Странно. До этого нам столько лет повторяли, что капитализм – единственная реальная альтернатива, единственный «реальный» ответ «искусственной» социалистической утопии. И что правовое государство (выражаясь по-гегелевски) было единственной, неотвратимой судьбой современного общества. «Конец истории», теория, выдвинутая в 1989 году после падения берлинской стены Франком Фукуямой, стала высшим синтезом этой концепции.
Так если после коммунизма мог наступить только капитализм, который в свою очередь был высшей стадией кризиса коммунизма, чему же удивляться, если в России создается капитализм? Он все равно бы наступил, независимо от того, кто у власти. С или без шоковой терапии. Доказательства? Они просты. Когда Черномырдин был назначен премьер-министром, многие западные комментаторы и российские радикал-демократы кричали о поражении реформаторов. Черномырдин и в самом деле был выходцем из наиболее консервативных кругов бывшей советской госбюрократии. Но смотрите, как действовало в последующие четыре года его правительство, состоявшее во многом из тех же бюрократов. Они с подобострастной решимостью применяли рецепты, выписанные МВФ. Короче, нам приходится согласиться с выводом «Независимой газеты»: «Возможно, через десять лет историки придут к заключению, что российская экономика 90-х гг. была потоплена во лжи»67.
- Предыдущая
- 35/61
- Следующая
