Бродяги Дхармы - Керуак Джек - Страница 21

• Предыдущая
• 21/44
• Следующая

В понедельник на сортировочной станции в Сан-Хосе я ждал вечернего Зиппера – он должен был появиться в полпятого. Оказалось, у него выходной, пришлось ждать «полночного призрака» до половины восьмого. Тем временем, как только стемнело, я развел в густой высокой траве возле путей маленький индейский костерок, разогрел банку макарон и поужинал. Приближался «призрак». Сочувствующий стрелочник посоветовал мне лучше пока не пытаться, потому что на разъезде стоит охранник с большим фонарем, он заметит и позвонит в Уотсонвилл, чтобы меня выкинули из поезда. «Зима, ребята балуются, вскрывают вагоны, бьют стекла, бутылки бросают, портят поезд».

С оттягивающим плечи рюкзаком прокрался я на восточный конец станции, миновав охранника, подстерег «призрака» на выезде и успешно вскочил на него. Я открыл спальник, снял ботинки, подложил их под скатанное пальто и великолепно проспал всю дорогу до Уотсонвилла; там прятался в траве до самого сигнала отправления, вскочил опять и на сей раз заснул уже на всю ночь, мчась вдоль невероятного побережья, и О, Будда, лунность твоя, и О, Христос, звездность твоя над морем, над морем, Серф, Тангейр, Гавиота, поезд несется под восемьдесят миль в час, а я, теплый, как гренок, лечу в своем спальнике домой встречать Рождество. Проснулся я только около семи утра, поезд замедлил ход, вползая на сортировочную Лос-Анджелеса, и первое, что я увидел, обуваясь и готовясь соскочить, был железнодорожный рабочий, он помахал мне и крикнул: «Добро пожаловать в Эл-Эй!»

Но надо было поскорее выбираться отсюда. Глаза слезятся от густого смога, солнце жарит, в воздухе вонь, настоящий ад этот ваш Эл-Эй. Кроме того, я подцепил от кодиных детей простуду, какой-то калифорнийский вирус, и чувствовал себя весьма погано. Собирая горстями воду, капающую из холодильных вагонов, я умылся, сполоснул рот, причесался и пошел в город – в полвосьмого вечера надо поймать Зиппер, товарняк первого класса, который довезет меня до Юмы, Аризона. Провел отвратительный день в ожидании, пил бесконечный кофе на скид-роу, на Саут-Мэйн-стрит, семнадцать центов.

С наступлением сумерек я уже караулил свой поезд. На приступочке сидел бродяга, наблюдая за мной с неподдельным интересом. Я подошел поболтать. Он оказался бывшим моряком из Патерсона, штат Нью-Джерси, и вскоре достал клочок бумаги, который, как он сказал, перечитывает иногда в товарняках. Я заглянул в бумажку. Это была цитата из Дигхи Никайи, слова Будды. Я улыбнулся; я ничего не сказал. Бродяга попался разговорчивый, причем непьющий, странник-идеалист, он сказал:

– А чего еще делать-то, мне нравится, приятнее кататься по стране на товарняках и разогревать консервы на лесном костре, чем разбогатеть, иметь дом и работу. Я доволен. Знаешь, у меня раньше был артрит, я годами в больницах валялся. Потом нашел способ, как вылечиться, вот с тех пор странствую.

– Как же ты вылечился? Я сам тромбофлебитом маюсь.

– Правда? Тогда и тебе поможет. Просто надо каждый день стоять на голове минуты три, ну, может, пять. Я каждое утро, как просыпаюсь, первым делом, в лесу, у реки или прямо в поезде, подстилаю коврик, встаю на голову и считаю до пятисот – это же так и будет три минуты, или нет? – Его очень заботил именно этот вопрос, будет ли три минуты, если досчитать до пятисот. Странно. Должно быть, в школе его волновала отметка по арифметике.

– Должно быть, около того.

– Делай так каждый день, и весь твой флебит как рукой снимет, точно так же, как мой артрит. Мне, между прочим, сорок лет. И потом, пей перед сном горячее молоко с медом, у меня вот всегда с собой баночка меду, – он достал из котомки баночку и показал мне, – разогреваешь молоко с медом на костре и пьешь. Запомни, две вещи, и все в порядке.

– О'кей. – Я поклялся следовать его совету, ибо это был Будда. В результате через три месяца флебит мой пропал начисто и больше не проявлялся. Поразительно. Несколько раз я пытался рассказать об этом врачам, но они, очевидно, сочли меня ненормальным. Бродяга Дхармы, бродяга Дхармы. Никогда не забуду я этого интеллигентного еврея, бывшего моряка из Патерсона, штат Нью-Джерси, кто бы он ни был со своим клочком бумажки, чтоб читать по ночам в гондолах, у капающих холодильных вагонов, затерянный в индустриальных дебрях Америки, все еще волшебной страны – Америки.

В полвосьмого прибыл мой Зиппер; пока им занимались стрелочники, я прятался в траве, частично за телеграфным столбом. Тронувшись, он сразу набрал на удивление большую скорость, с тяжеленным пятидесятифунтовым рюкзаком бежал я рядом, пока не увидел подходящий брус; схватился за него, повис, подтянулся и сразу вскарабкался на крышу вагона, чтобы получше разглядеть весь поезд и найти удобную платформу. Пыль столбом и дым коромыслом, но как только поезд вырвался из сортировочной, я увидел, что эта сволочь мне совершенно не подходит, восемнадцать вагонов, и все запечатанные, а скорость уже миль под двадцать, деваться некуда, надо прыгать – или же пытаться удержаться на крыше вагона при восьмидесяти миль в час, что практически невозможно, так что пришлось опять слезать по лесенке, да еще вдобавок лямка рюкзака зацепилась за скобу наверху, и пока я высвобождал ее, поезд пошел уже слишком быстро. Сняв рюкзак и крепко держа его в вытянутой руке, плюнув на все, надеясь на лучшее, в спокойном безумии сделал я шаг в убегающую пустоту – пробежал, шатаясь, несколько футов, только и всего, я на земле, опасность миновала.

Но теперь, углубившись на три мили в индустриальные джунгли Лос-Анджелеса, я оказался один на один с безумной, больной, простуженной, полной вонючего смога ночью, и вынужден был провести ее возле путей, в канаве под проволочной оградой, то и дело просыпаясь от грохота проносящихся мимо локомотивов Южно-тихоокеанской железной дороги и Санта-Фе; к полуночи воздух немного очистился, и дышать стало чуть легче (лежа в мешке, я думал и молился), но скоро туман и смог вновь сгустились, пало влажное белое облако рассвета, в мешке было слишком жарко, снаружи – слишком сыро, ночь напролет сплошной кошмар, разве что на рассвете благословила меня маленькая птичка.

Надо было срочно выбираться отсюда. По совету моего друга я постоял на голове, у проволочной ограды, чтоб не упасть, и почувствовал себя немного лучше. Потом через пути, огородами дошел до автовокзала и сел на дешевый автобус до Риверсайда, двадцать пять миль. Полиция подозрительно поглядывала на мой здоровенный рюкзак. Как далеко было все это от чистоты и легкости нашей с Джефи высокогорной стоянки под мирно поющими звездами!

Понадобилось ровно эти двадцать пять миль, чтобы выбраться из лос-анджелесского смога: в Риверсайде с чистого неба сияло солнце. Въезжая в Риверсайд через мост, я увидел чудесные белопесчаные берега с тонкой струйкой речки посредине и возликовал. Мне так хотелось поскорее заночевать где-нибудь на природе, проверить на практике свои новые идеи. Но на жаркой солнечной остановке, заметив мой рюкзак, подошел какой-то негр, сказал, что он отчасти индеец-могавк, а когда я сообщил ему, что собираюсь спуститься с шоссе и заночевать на песчаном берегу, предупредил: «Нет, сэр, не выйдет дело, тут самая крутая полиция во всем штате, если засекут – точно повяжут. Да, брат, – сказал он, – я бы и сам сегодня не прочь поспать под кустом, но это запрещается».

– Да, тут тебе не Индия, – сказал я горько, но все же решил попытать счастья. То же самое, что и на станции в Сан-Хосе: запрещено, но единственный способ – обойти закон и тайком сделать по-своему. Я рассмеялся, подумав: что, если бы я был Фуке, китайский мудрец девятого века, который бродил по Китаю, непрестанно звоня в колокольчик. Вместо того, чтобы спать на природе, кататься на товарняках и делать то, что хочется, сидел бы я сейчас перед хорошим телевизором вместе с сотней других пациентов в дурдоме, под должным надзором. Я зашел в супермаркет, купил концентрат апельсинового сока, сливочный сыр с орехами и пшеничный хлеб – до завтра должно хватить, а наутро выйду на трассу с другой стороны городка. Было много патрульных машин, откуда на меня подозрительно косились полицейские – холеные, хорошо оплачиваемые, на новеньких машинах, снабженных дорогими рациями, чтобы не дай Бог не вздумал какой-нибудь бхикку заночевать под кустом.

• Предыдущая
• 21/44
• Следующая