Банджо - Кертис (i) Джек - Страница 71
- Предыдущая
- 71/78
- Следующая
Школа оказалась не просто памятником Джиму Криспусу и не просто учебным заведением — она давала надежду всем тем, кто, несмотря на свою неграмотность, жаждал видеть своих детей образованными, хотел, чтобы у их детей был шанс найти свое достойное место в жизни.
У дорожки, ведущей ко входу, рядом с бассейном, была установлена простая гранитная плита, на которой было выбито: “Школа Джима Криспуса” и суфийское изречение: “Постигай мудрость”.
— Я думаю, люди приходят издалека, чтобы поглядеть на это чудо, — сказал Солтц.
— Я надеюсь, они видят не только архитектуру, — откликнулся Гэс. На площадках, покрытых зеленой травой и густо засаженных деревьями, шумно играли дети. Маленький мальчик, забравшийся на дерево, помахал Гэсу и Соленому, когда они медленно проезжали мимо, и Гэс приветственно махнул рукой в ответ и радостно, широко улыбнулся: — Будь благословенно, дитя!
Когда они приехали на вокзал, Гэс не позволил Солтцу провожать его к поезду. Он хлопнул своего старого друга по плечу и сказал:
— Береги себя, Соленый и... не нарушай правил движения.
Схватив свои вещи, Гэс выпрыгнул из машины и исчез в дверях вокзала. Солтц даже не успел проронить первую слезу.
— Додж-Сити! Додж-Сити! — выкрикивал проводник. — Следующая остановка — Додж-Сити!
Он подошел к Гэсу и приветливо сказал:
— Вам выходить, сэр.
Поезд остановился. Гэс, неся в руках саквояж и футляр с “банджо” внутри, сошел по стальным ступеням вагона на платформу, выложенную кирпичом. Странно, вот он вроде вернулся домой. Что при этом нужно чувствовать? Наверное, каждому, кто уезжал надолго из места, которое можно назвать “домом”, знакомо чувство, возникающее при возвращении. Все вокруг узнаешь, но все-таки все кажется другим и незнакомым.
Гэс купил одну из газет, которые продавал какой-то старик. На первой же странице его взгляд остановил кричащий заголовок: “Агентами ФБР в перестрелке убит Диллинджер. Его предала женщина в красном”.
— Продала, а не предала, — сказал Гэс вслух и брезгливо отбросил газету.
Однако, читай — не читай, грядет день охотника. Это чувствуется во всем. Старых одиночек убирают — чтобы сохранить в неприкосновенности синдикат. Агенты ФБР, устраивая засады и разделываясь с современными робингудами, легко добиваются сенсационной известности как “борцы с преступностью”. Но при этом не трогают синдикат, остающийся в тени — а ведь именно он пожирает и разлагает общество изнутри.
Ну и что делать в такой ситуации, спрашивал себя Гэс, садясь в такси. Таковы правила драки. Но добровольно никто не уходит. Таких как я, передающих дело другому, очень немного.
— Поехали в старую гостиницу, — сказал Гэс.
— В какую именно?
— “Отдых Ковбоя”.
— Боюсь, такой гостиницы у нас теперь уже нет. Я никогда и не слышал о такой. Наверное, снесли.
— А “Додж-Хаус” еще стоит?
— Да, сэр. Это не очень шикарная гостиница, но там чисто и вполне прилично.
Через несколько минут старенькое такси остановилось перед гостиницей. Все было знакомо, только на том месте, где над дверью когда-то располагалось полукруглое витражное окно, висела большая уродливая надпись: “Комнаты сдаются от 50 центов”.
На крыльце гостиницы была установлена скамейка-качалка, стояли другие скамейки, на которых в теплые дни наверняка сидят старики и глазеют по сторонам.
Гостиница оказалась уютной и удобной, как старые ботинки; комната, которую он получил, была большой и чистой, с высоким потолком, заклеенным, как и стены, обоями.
На следующее утро Гэс позавтракал бифштексом и яйцами в ресторане “Дельмонико” и вернулся к гостинице. Сел на скамейку, надеясь увидеть среди прохожих знакомое лицо, или что-нибудь, что приободрило бы его. Но Великая Депрессия поразила Додж-Сити точно так же, как и Канзас-Сити, как Нью-Йорк, как всю страну. Худые старые фермеры, одетые в латаные-перелатаные комбинезоны, неприкаянно бродили по улицам; на женщинах были древние платья, вытащенные со дна сундуков; а на то, что дети ходят босиком, уже никто не обращал никакого внимания.
Ко всем прочим бедам Канзас постигла засуха. Пшеница, уже начавшая всходить, выгорела, постоянные ветры срывали верхний плодородный слой почвы.
Краем глаза Гэс увидел администратора гостиницы, стоявшего у двери и разговаривающего с пожилым тучным человеком, у которого был вид представителя закона.
Гэс ничуть не удивился — он был уверен, что, хотя о его прибытии и не сообщали заголовки газет, им заинтересуются представители власти. Он был достаточно хорошо известен. Особенно здесь, в этом, городе, где его помнили еще со времен юности.
Шериф направился к Гэсу; подойдя совсем близко, чтобы привлечь внимание Гэса, громко прокашлялся.
Гэсу не хотелось иметь больше никаких стычек с законом, никаких больше кровавых схваток, не хотелось ненависти, не хотелось больше никого расталкивать локтями, чтобы добраться до кормушки. И он придал своему лицу спокойное и дружелюбное выражение. Он заговорил первым; голос его был ровным и спокойным.
— О, шериф Дарби, если не ошибаюсь. Гроувер Дарби?
— Так точно. А вы, если не ошибаюсь, Гэс Гилпин. Гэс, не протягивая руки для пожатия, сказал:
— Отличное утро, а?
— Ладно, нечего нам ходить вокруг да около. Что вас привело в наш город?
— Это мой родной город. Приехал вот — навестить.
— Все ваши родственники уже давно уехали в Калифорнию. Вам здесь нечего делать.
— Почему? На кладбище церкви Святого Олафа есть пара могил близких мне людей, — возразил Гэс. Голос у него был по-прежнему спокойным, примирительным.
— А вы не приехали сводить старые счеты?
— Нет, нет. — Гэс улыбнулся. — Жизнь слишком коротка, чтобы этим заниматься.
Глаза шерифа, полагавшего, что он постоянно находится при исполнении служебных обязанностей, ввинчивались в Гэса. Дарби пытался определить, насколько Гэс правдив и искренен.
— Вот что я вам скажу, Гилпин. Может быть, в Канзас-Сити вы и большой человек, но здесь, в моем городе, вы простой гражданин, не лучше и не хуже, чем все остальные. И если вы задумали устроить здесь что-нибудь такое — бросьте и думать. Чуть что не так — и вы горько об этом пожалеете.
— Это касается и вас, Дарби, — сказал Гэс. — Вы избраны шерифом, чтобы защищать граждан, и я, как гражданин, надеюсь, что защита эта распространяется на меня, как и на всех остальных.
— Насколько мне известно, вам моя помощь никак не нужна.
— Я... ушел от дел. Повесил “кольты” сушиться на солнышке и разобрал свой старый добрый автомат. Вот буду сидеть здесь, поглядывать по сторонам и мирно качаться на этой вашей качалке.
Шериф, ничего больше не сказав, ушел, а Гэс, откинувшись на спинку кресла, закрыл глаза.
В конце той же улицы, на которой стояла гостиница, располагался банк “Вэлли”. Именно в этом банке он когда-то пытался отхлестать хлыстом гадкого, похотливого ростовщика. Но теперь ему казалось, что это произошло не с ним, а с кем-то другим, в прочитанном когда-то давно рассказе. Интересно, жив ли вообще этот Хундертмаркс? Из дверей банка вышла согбенная женщина с тощей птичьей шеей. Она несла ведро с мыльной водой. Окатила водой тротуар перед банком. Потом устало потерла тряпкой медную ручку двери и вернулась в банк, прихватив с собой пустое ведро. Старая уборщица ему кого-то напомнила, но кого, понять он не мог.
Часы на городской мэрии громко пробили полдень. Гэс отправился на прогулку по городу, раскинувшемуся на низких холмах. Он отыскал старый салун, который когда-то содержал Дональд Додж. Но там царило полное запустение. Гэс вспоминал о тех временах, когда в этот салун приходил его брат Лютер; только здесь ему были рады, только здесь он находил приют. Конюшни, расположенные неподалеку, тоже давно были заброшены.
Но по городу по-прежнему ездило много телег и повозок, в которые были запряжены лошади. У большинства фермеров, живущих в округе, это был единственный способ передвижения, не считая собственных ног. А те, кто в свое время, купив трактор, грузовик или машину, не позаботились о том, чтобы сохранить старые телеги, обнаружили, что если запрячь лошадей в грузовичок или автомобиль, то они вполне заменят телегу — в них можно загружать зерно и возить его на старых, лысых шинах на пункты приема. Это выглядело очень забавно и очень печально. Но у фермеров сохранялось врожденное чувство юмора — оно позволяло улыбаться, даже когда сидишь на капоте раскуроченной машины, внутри которой оставался только руль, и погоняешь старых тягловых лошадей.
- Предыдущая
- 71/78
- Следующая
