Лодка над Атлантидой - Кернбах Виктор - Страница 15

• Предыдущая
• 15/76
• Следующая

Аута засмеялся.

— Чего ты смеешься? — помрачнел Яхубен.

— Жрецы их обманывают, Яхубен.

— Тогда спроси великого Тефнахта!

Аута неопределенно пожал плечами, ничего не ответив. Они пошли к лагерю. Взошла луна. В ее ослепительном свете виднелись заросли папируса. Аута снова остановился и посмотрел на них.

— Видишь, Яхубен? Они кажутся тебе похожими на коровьи хвосты. Если бы ты только знал, что это такое, то никогда не захотел бы их уничтожать!

— Знаешь, я сейчас вспомнил о Мерибе, который доставляет в нашу крепость папирус. Кажется, так он говорил? — сказал Яхубен. — Значит, все-таки годен к чему-то. А что из него делают? Едят, что ли?

— И едят. Но не только едят. Посмотри на него! Кто его не знает, видит в нем только то, что бросается в глаза. И видит очень немного. Знаешь, папирус имеет цену золота. И не потому, что местные жители его едят, а он ведь неплохой на вкус. Не только за то, что из него делают одежду, ведь из него можно ткать полотно. Кроме того, из него можно сделать много разных ценных вещей. Из ствола папируса добывают вкусный сок: его пьют, и он хорошо освежает в жару. Из стволов его делают обувь, а если взять побольше старых тростинок и покрепче их связать да укрепить между собой, можно построить легкую речную лодку. А особенно польза от коротких хвостов, на которые ты смотришь с таким презрением: из них делают книги,

— Книги?! — Яхубен умолк, раскрыв рот от удивления.

Свежий ночной ветер был влажен и ароматен, и путники с наслаждением дышали им. Так в молчании они подошли к лагерю. Несколько солдат сидело вокруг костра. Один из них пел, другие тихо подпевали ему. Песня была печальная: люди грустили по Атлантиде.

— Какие книги? — спросил Яхубен. — Книги, которые пишут мудрецы?

— Книги, которые пишут те, кто знает, что они пишут.

Яхубен подумал, видел ли он когда-нибудь книги близко. Он вспомнил о Пуареме и Тефнахте.

— Но ведь наш Пуарем не пишет книг?.. Мудрейшего Тефнахта я видел за письмом много раз, но он не пишет книг. Книги — это вроде свитка парусины, а он пишет на воске кинжалом.

— Тефнахт пишет книги о странах и народах, которые он знает. Ты видел, как он пишет на дощечках, покрытых свежим воском, потом же все это переписывается мастерами-рабами черной краской на свиток папируса, а не парусины.

— Тот самый папирус, который только что видели?

— Да… Твой Мериб вез в крепость папирус. Они его не раз привозили к нам. На Атлантиде папирус не растет. Он имеется только в Та Кемете. Когда отправимся домой, с нами поплывет целый корабль, нагруженный только одним папирусом.

Яхубен недоверчиво покачал головой:

— Не понимаю, как это можно сделать свиток для письма из тех палок! А ты знаешь? Ты когда-нибудь видел, как это делают?

— Когда я был здесь рабом, перед тем как попасть на Атлантиду, я сам делал папирус. Нелегкое это дело: нужно терпение, да и возни с ним много. Руки должны быть проворные, если не хочешь по ним получить прутом. Делается папирус вот так. С помощью иглы от ствола тростинки папируса отделяют широкие и тонкие листочки. Из середины идут листочки на святые книги: они самые тонкие. Остальные идут на всякие другие книги. Листочки расстилают, подбирают один к одному, на чуть наклонном столе смазывают водой из реки Хапи, в которой много ила. Вода стекает, а ил остается. Потом другие листки кладут поперек и снова смачивают, чтобы слепить их. После этого осторожно обрезают края, чтобы листы были прямые. Затем их сушат и натирают костью до блеска. Вот и готова книга, остается теперь ее написать.

Яхубен слушал с удивлением, поглядывая краем глаза на прибрежные заросли. Потом он вдруг вспомнил о прерванном разговоре:

— Ты говорил о звезде… Теперь и ты забыл о ней!

— Нет, я не забыл, — сказал, улыбаясь, Аута. — Но возможно, и звезда нам кажется пока чем-то вроде твоего коровьего хвоста или божественного глаза; другого мы ведь о ней ничего не знаем.

Они вошли в лагерь и разошлись по своим палаткам.

Теперь, когда армия Пуарема ждала своих кораблей, подходил к концу период “ахета”. В это время в Та Кемете пробуждалось все живое. Поход проходил в сухое время года “шему”. Растения тогда стояли пожелтевшие. А когда атланты впервые вошли в долину огромной реки, наступило время “ахет”. Река только что начинала вздуваться. В те дни солдаты Пуарема увидели зеленую, густую воду. Попробовали пить ее, по она оказалась настолько отвратительной, что многие плевались. Зеленая вода Хапи прошла к морю довольно быстро, дней за двенадцать, потом появилась красная вода. Вода в Хапи, казалось, смешалась с кровью, и солдаты-атланты со страхом смотрели на нее. Никто не знал, откуда течет эта кровь. Одни считали, что это бог в горах у истоков реки убивает свои жертвы. Атланты не осмеливались пить эту окровавленную воду. Попробовал лишь кое-кто из солдат, которым очень захотелось пить. Да и то глядя на местных жителей, черпавших ее в кувшины. Вода оказалась необычайно вкусной, и весть об этом разнеслась по всей армии: еще никто, даже в Атлантиде, не пил столь вкусной воды.

Яхубен был в числе тех немногих атлантов, кто пил ее первым. Плотно поев, перед тем как улечься спать, Яхубен жадно отхлебнул из кувшина и заметил, что вода имеет необычно приятный вкус.

На второй день в часы отдыха Яхубена разыскал Аута и попросил пойти с ним на берег реки.

Погода была хорошая. Время года “ахет” подходило к концу, и приближалось время года “перт”. Воды Хапи входили в свои берега. Крестьяне и рабы спешили теперь вспахать и засеять еще влажные и черные поля. После вспашки пастухи погнали на засеянные поля стада овец, с тем чтобы те втоптали семена в землю и их не развеял ветер и не выжгло солнце.

Аута и Яхубен любовались этим зрелищем и слушали хвалебные песни, сложенные людьми роме в честь своего божества Хапи:

Когда разливается Хапи, сверкает земля.

Всех людей охватывает радость,

Люди смеются.

У всех будет пища.

Яхубен как завороженный слушал эти песни. Обрывок одной из них запомнился ему, и он тихонько напевал его на языке, на котором она была сложена в Та Кемете. Язык Та Кемета не очень отличался от языка атлантов, однако Яхубен не понял сразу смысла этой песни. Однажды, к удивлению Ауты, солдат запел своим сильным, охрипшим от вина и боевых криков голосом:

Только Хапи в состоянии принести

Доброту, правду в эти людские сердца,

Так как давно говорят, что только из-за бедности

Рождаются на земле злоба и беззаконие.

В тот день, в начале времени года “перт”, когда местные жители более не поют такого рода хвалебных песен, Яхубена вдруг озарил смысл запомнившихся ему слов, которые он все время напевал. Он сразу же повернулся к Ауте.

— Скажи мне, — спросил солдат задумчиво, — песни врут?

— А почему ты спрашиваешь меня об этом? — недоуменно сказал Аута.

— Нет, ты скажи, врут песни или нет, и тогда я тебе раскрою мысль моего сердца.

— Некоторые лгут, — ответил Аута, еще не понимая, в чем дело.

— Я обратил внимание, что, когда поешь, вроде бы не думаешь, о чем поешь… Может быть, это не касается песен, сочиненных самим. Вот я сейчас по-настоящему прислушался к песне, которую только что пел, и решил, что это ложь. Я видел бедных и у нас, и в Та Кемете. Так разве бедняк плохой человек или злодей? Думаю, что нет.

— А ты знаком с бедностью, Яхубен? — неожиданно спросил его Аута.

— Да так, не особенно. Когда был ребенком, я не играл с детьми ремесленников. Отец был солдатом, и еды у нас всегда хватало. Но позже я видел бедняков, которые отдавали последнее другим, более бедным, чем они сами. Я не видел, чтобы бедный убивал богатого, а вот богатый, так тот убивал.

— А тебе не приходило когда-нибудь в голову, что армия Пуарема бедна?

Яхубен удивленно засмеялся:

— Как это так — наша армия бедна? Ты что, смеешься?

— Смеюсь, как видишь. Но бедняками были те люди, которых вы сделали рабами. Так кто же творит беззаконие?

• Предыдущая
• 15/76
• Следующая