Обитель драконов - Хьюз Норман - Страница 26

Он перевел дыхание. Палома лишь покачала головой, ибо в том, что провозглашал Амальрик она услышала больше, чем он, возможно, желал. И это сравнение с хищником не пришлось ей по душе. Ведь барон говорил, на самом деле, не об Ордене. Он говорил о себе самом!

А ведь когда-то они вместе были детьми, и он плакал у нее на плече из-за убитого щенка…

На Естасиуса, однако, слова молодого человека произвели совсем иное впечатление.

— Отлично! Отлично сказано, мой юный ученик! Ночной стороной… О, да! Нам выпала нелегкая доля жить в Темные времена — но это и огромное счастье, друзья. Ибо именно нам с вами доведется увидеть рассвет!

— Мудрейший, о чем вы?.. — начал было Гертран. Старик засмеялся в ответ.

— Неужели ты думаешь, я сорвался с места и устремился сюда лишь из простой прихоти, чтобы проверить, как идут у вас дела в столице? Или чтобы отчитать слишком много возомнивших о себе юнцов? Мне было… знамение, дети мои. Я узрел Реликвию, что возвращается к нам!

— Ре… реликвию… — Советник от волнения начал заикаться. — Неужели мы наконец…

— Да, да, — торжествующе перебил его Естасиус. — Не знаю, как это произошло, ибо вам известно не хуже меня, что Марцеллий умер, не успев отправиться в путь, а наш посланец не сумел отыскать наследника… Однако священная реликвия ныне ближе к нам, чем за все эти двадцать лет. Она совсем рядом — я чувствую это!

— Старческий голос дрожал от волнения. У Паломы что-то екнуло внутри. Она могла бы поспорить на тысячу золотых, что именно по этой реликвии ее добрый друг Конан пару седмиц назад бодро предлагал рубануть мечом… Откуда такая уверенность, она не имела понятия, но сомнений не было ни тени. У нее в руках оказалось именно то, за чем охотился Орден Кречета!.. А Естасиус продолжал: — Когда Глаз займет свое место, все изменится. Вы еще увидите это!

— Вы… — Гертран запнулся, в голосе его слышался страх. — Так вы хотите поднять Меч, чтобы вновь вести Кречета на битву?

Старец долго молчал, прежде чем дать ответ.

— Ты о Коринфии? — неожиданно спросил он.

— Верно ли я понял, что тебя тревожит именно это? Ведь ты возражал еще пять лет назад, когда туда впервые отправился Амальрик. Винцан доносил мне, как вы с ним спорили об этом. И насчет Скавро… я отлично помню, что ты говорил в прошлом году. Тебе ведь все это не по душе, миротворец? Ты предпочел бы достигать своей цели только с помощью сладких словес и золота?

— Тон его был исполнен ядовитого презрения. Но советник возразил неожиданно твердо:

— А что в том дурного? Сколько можно проливать кровь, калечить невинные души — и во имя чего? Пустых идеалов? Тех самых сладких словес, в которых вы упрекаете меня?! А разве эта ваша Реликвия — не прекрасная сказка? Только вот умирать за нее вы предлагаете вполне реальным людям!

Палома ожидала, что Естасиус взорвется от ярости — но он ответил неожиданно спокойно, почти ласково:

— Я не гневаюсь на тебя, мой друг, ибо знаю, что миг твоего прозрения близок. Кречет сам отверзнет тебе очи… Я не глупец и не пустой мечтатель, и даже не выживший из ума старик, каким бы тебе хотелось меня видеть. Гертран! Реликвия — это единственная реальность. Что же касается коршенских планов… не знаю. Поход на Восток через Коринфию — это была идея Винцана, ты знаешь, с каким жаром он отстаивал ее. По мне же, теперь, когда наше сокровище вернулось в Немедию, захватывать Коршен больше нет нужды. У нас и правда недостает сейчас сил для большой войны… Я буду говорить об этом с Винцаном, возможно, он согласится со мной.

— Но он твой преемник…

— Да. И когда меня не станет — вы будете делать то, что он велит, — жестко отрезал старик. — И довольно об этом! Теперь я хотел бы узнать вот что…

…Дальнейший разговор не представлял интереса для Паломы, поскольку она ничего не знала о тех людях и событиях, что обсуждали мужчины. Впрочем, беседа их не затянулась надолго. Вскоре Естасиус сказал Гертрану:

— На сегодня хватит, день был долгим, и я очень устал.

— Конечно, мой господин. Позвольте, я провожу вас в ваши покои?

— Нет. Амальрик проводит меня. А ты ступай, Гертран, оставь нас ненадолго. Мы продолжим завтра поутру.

Когда тяжелые двери парадного зала затворились за советником, воцарилось долгое молчание. Палома облегченно вздохнула: похоже, скоро у нее будет шанс незамеченной ускользнуть отсюда. Хвала Митре!..

Однако любопытно, о чем Старейшина Ордена собирался говорить с бароном Торским?!

Амальрик до сих пор хранил совершенно необъяснимое молчание… Совершенно на него не похоже!

Однако этому нашлось еще более поразительное объяснение.

— Благодарю тебя, сын мой, — мягким голосом, совершенно непохожим на тот раздраженно-воинственный тон, каким он говорил с Гертраном, произнес старик. — Ты верно понял мою просьбу — и не стал принимать участие в этом разговоре. Я всегда отдавал должное твоему уму, но всякий раз ты еще более вырастаешь в моих глазах. Спасибо. Ты помог мне исполнить задуманное наилучшим образом.

— Могу ли я узнать — что именно? — почтительно осведомился молодой человек.

Естасиус сухо засмеялся.

— Окажи мне высшее доверие, не задавай вопросов. Тем более, скоро ты и сам сумеешь все понять. Обещаю, что не буду долго томить тебя неведением. Ты — не Гертран, мне нет нужды лукавить с тобой.

— Гертран… — В голосе Амальрика слышалось сомнение. — Вы как будто недолюбливаете его, мейстер, однако… Он умный человек. И предан Ордену, несмотря на то, что его взгляды не всегда совпадают с вашими.

— О, да! Умный — это верно, мне и в голову не пришло бы отрицать очевидное! Однако он умен… и одновременно прост. В отличие от тебя, сын мой. Именно поэтому, несмотря на то, что, как тебе кажется, твои взгляды расходятся с моими еще сильнее… О, не отпирайся, молю, не надо этого оскорбленного вида, мальчик!.. Все это лишь иллюзия, когда-нибудь ты поймешь… Так вот, несмотря на все это, именно ты — истинный Сын Кречета. Как птенец, едва оперившись, ты стремишься вылететь из гнезда — но непременно вернешься, рано или поздно. Что же касается твоего столичного друга, такого умного и такого простого, он всегда останется лишь солдатом. Тем, кто исполняет приказы. И невысказанную волю тех, кто эти приказы отдает. Как бы он сам ни был уверен в обратном…

— А я, значит…

— А ты сейчас останешься здесь. Я уйду — а ты останешься ненадолго. Чтобы проводить твою подружку, которая, сдается мне, уже устала от наших заумных разговоров. Но она слышала все, что я желал, чтобы она услышала. И на сегодня этого довольно. Доброй ночи, мой мальчик. Доброй ночи…

Послышался шум отодвигаемого кресла. Шорох шагов. Скрип затворяемой двери.

Палома сидела не шелохнувшись — даже когда затянутая в черное фигура Амальрика выросла перед ней.

— Так ты была здесь — все это время?! Она подняла на него глаза.

— Ну да. Ты же не думаешь, что я влезла в окно к концу вашего разговора.

Барон Торский коротко засмеялся.

— Зачем он это устроил?

— Я думала, ты мне скажешь об этом! — Палома в изумлении тряхнула головой. — Боги, а я-то думала, он просто усталый, выживший из ума старик…

Амальрик пожал плечами.

— Так думали многие. И жестоко раскаялись в своей ошибке.

Она не стала больше спрашивать его ни о чем, поскольку спросить хотелось только об одном — о Коршене, пять лет назад, — но почему-то она была уверена, что он не ответит.

В молчании он проводил девушку до дверей ее покоев, и лишь у самого порога внезапно произнес:

— Все это… странно. Как будто что-то ведет нас. Какая-то сторонняя сила. И я не уверен, что она желает нам добра…

С этим трудно было не согласиться. Вот уже который день Палому мучило то же ощущение, и для нее облегчением было узнать, что она не одна.

— Каждый из нас выбрал по жизни извилистую тропу — не мудрено, что на ней кружится голова. Порой я сожалею о прямых путях…

Он кивнул с пониманием и сочувствием. Но сказал лишь:

— А я — никогда.