Магия отступника - Хобб Робин - Страница 6

Однако она не погибла. Из упавшего ствола пробилось новое, молодое деревце. А рядом с пнем я встретился с ее призраком. Мой враг остался жив, и прячущийся во мне спек по-прежнему ее любил.

Как древесный страж, она враждовала с моим народом и не скрывала надежды, что мне каким-то образом удастся повернуть вспять поток «захватчиков» и навсегда прогнать гернийцев из лесов и гор мира спеков. По ее указанию чума спеков охватила и продолжала терзать мою страну. Тысячи людей заболевали и умирали. Грандиозный замысел короля натолкнулся на препятствие; строительство дороги, ведущей на восток, замерло. Следуя всему, ему меня когда-либо учили, я должен был ненавидеть ее как врага.

Но я ее любил. С такой невероятной нежностью, какой никогда не испытывал по отношению к другим женщинам. Подобному чувству не было разумных причин, но я ничего не мог с собой поделать.

Я одолел последний крутой подъем и, выбравшись на гребень холма, поспешил к ней. И с каждым шагом росло нетерпение затаившейся части моего «я». Но, увидев ее пень, я в смятении остановился.

Он омертвел, подернувшись серебристым налетом. Даже неповрежденная часть, изогнутая упавшим стволом и сохранившая часть ветвей, сделалась серой и тусклой. Я не видел древесной женщины, не мог ее почувствовать. Молодой отросток, потянувшийся вверх, когда пал ствол, по-прежнему стоял, но едва-едва.

Я пробрался по мертвым веткам к лежащему бревну и юному деревцу. Когда страж рухнул, в зеленом пологе леса осталась огромная прореха, и теперь сквозь нее падали желтые солнечные лучи, пронзающие обычный лесной сумрак и освещающие росток. Когда я тронул его зеленые листочки, они оказались вялыми и дряблыми. Некоторые, на концах веток, побурели по краям. Деревце умирало. Я положил руки на стволик. Мои ладони как раз смогли его обхватить. Однажды во сне, притронувшись к этому деревцу, я почувствовал, насколько оно полно ее жизни и сути. Теперь же мои ладони ощущали лишь сухую, согретую солнцем кору.

— Лисана!.. — тихонько позвал я.

Я обратился к ней настоящим именем и затаил дыхание, ожидая ответа. Но ничего не почувствовал.

Сквозь дыру в лесном пологе просочился легкий ветерок, взъерошил мне волосы и закружил пылинки в луче солнца, в котором я стоял.

— Лисана, пожалуйста! — взмолился я. — Что случилось? Почему твое дерево умирает?

Ответ пришел ко мне таким ясным и четким, как будто она произнесла его вслух. Прошлой ночью я смог выбраться из тюрьмы, потому что корни дерева пробились сквозь камень и известку. Когда я перелезал через них, я чувствовал присутствие Лисаны. Неужели ее корни проросли весь путь отсюда до Геттиса, а потом взломали ради меня стены? Это невозможно.

Магия вообще невозможна.

И всякая магия имеет свою цену. Лишь несколько дней назад Эпини стояла тут, около пня Лисаны, и они призвали меня во сне. Оглядываясь назад, я понимал, что Лисана была тогда более эфемерной, чем обычно. И более раздражительной. Она враждебно держалась с Эпини и была жестока со мной. Я попытался вспомнить, как выглядело ее деревце. Его листья были поникшими, но это не обеспокоило меня — день выдался жаркий.

Уже тогда ее корни, должно быть, продирались сквозь глину и песок, камни и почву, тянулись к Геттису и тюрьме, где меня держали. Уже тогда она тратила всю магию, какую могла призвать, и все собственные силы на мое спасение. Мне следовало сообразить, что происходит, когда я почувствовал ее слабое присутствие в камере. Почему она так поступила? Магия ли заставила ее пожертвовать жизнью, чтобы спасти меня? Или это было ее собственным решением?

Я прижался лбом к тоненькому стволу. Ее присутствия совсем не чувствовалось, и я предположил, что оставшейся в юном деревце жизни оказалось недостаточно, чтобы поддерживать Лисану. Она умерла, а меня терзало сознание того, что я помнил нашу любовь, — но ни единой подробности о том, как она зародилась. Мне снились наши встречи, но, как обычно случается со снами, после пробуждения удавалось удержать лишь пестрые обрывки воспоминаний. Слишком призрачные и хрупкие, чтобы вынести яркий свет дня. Они не ощущались настоящей памятью, хотя испытываемые чувства, несомненно, принадлежали мне. Я прикрыл глаза и попытался оживить в памяти эти картины из снов. Мне хотелось хотя бы вспомнить нашу любовь. Лисана дорого за нее заплатила.

И в этом сосредоточенном прикосновении я вдруг ощутил, как след ее сущности мимолетно коснулся меня. Слабейший, словно луна, истаивающая на ущербе. Бессильным жестом она велела мне отстраниться, но я лишь прижался к деревцу сильнее.

— Лисана? Неужели я ничем не могу тебе помочь? Если б не ты, я был бы уже мертв.

Я ощущал шершавость ее ствола лбом и так крепко обхватил деревце, что кора впивалась мне в ладони. Внезапно ее образ сделался более четким.

— Уходи, мальчик-солдат! Пока еще можешь уйти. Я отдала свою сущность этому дереву. Оно поглотило меня и стало мной. Но это не значит, что я могу сдерживать его потребности. Жить хотят все, но мое дерево хочет жить отчаянно. Уходи!

— Лисана, пожалуйста, я…

Раскаленная вспышка боли обожгла мою ладонь, отдавшись в запястье.

— Отойди! — вскрикнула она и с неожиданной силой оттолкнула меня прочь.

Я не упал — дерево уже слишком сильно вцепилось в меня. Из кожи лба выдернулись впившиеся в нее корни, и кровь багряной пеленой хлынула мне в глаза. Я заорал от ужаса и отчаянным рывком отпрянул от ствола. Из отдернутых ладоней неохотно высвободились красные от моей крови корешки. Они извивались и тянулись ко мне, словно голодные черви. Спотыкаясь, я отошел от дерева, затем стер рукавом кровь со лба и глаз и в ужасе уставился на истерзанные руки. Кровь сочилась из полудюжины ранок и стекала на землю, и с каждой каплей мох вокруг меня вздымался и вздрагивал. Крошечные древесные корни выползали из почвы и, извиваясь, тянулись к блестящей, словно алые ягоды, россыпи. Я прижал окровавленные ладони к рубашке и попятился.

У меня кружилась голова — от ужаса или потери крови. Деревце Лисаны попыталось съесть меня. Мои израненные руки ныли до запястий. Я задумался было, как глубоко корни впились в плоть, но отбросил эти мысли, когда меня накрыла волна головокружения. Я заставил себя отойти еще на пару шагов назад. Меня мучили слабость и тошнота — и подозрение, не сделали ли со мной корни что-то помимо того, что проткнули кожу и напились моей крови.

— Отойди подальше, Невар. Еще. Вот так. Уже лучше.

Древесная женщина казалась туманным подобием себя прежней. Я мог видеть сквозь нее, но ощущение присутствия стало сильнее. У меня все еще кружилась голова, но я повиновался, прохромав подальше от деревца.

— Сядь на мох. Дыши. Скоро тебе станет лучше. Каэмбры иногда питаются живыми существами, а чтобы те не сопротивлялись, одурманивают их. Ты сделал глупость. Я предупреждала тебя, что дерево в отчаянии.

— Разве это дерево не ты? Почему ты так со мной поступила?

Я чувствовал себя больным и преданным.

— Это дерево не я. Я живу его жизнью, но я — не оно, а оно — не я.

— Оно пыталось меня съесть.

— Оно пыталось выжить. Все пытаются выжить. И теперь оно сумеет. В каком-то смысле это справедливо. Я взяла его силы, чтобы помочь тебе. А оно отняло твои, чтобы спастись.

— Значит… теперь ты будешь жить? — Мой разум ухватил лишь самую суть.

Она кивнула. Я с трудом различал ее в ярком солнечном свете, но все же заметил печаль в ее глазах, плохо вяжущуюся с нежной улыбкой.

— Да, я буду жить. Столько, сколько проживет дерево. Я потратила большую часть накопленного, чтобы добраться до тебя в той камере, и мне потребуется немало времени, чтобы восстановить силы. Но того, что ты дал мне сегодня, пока хватит. Теперь я смогу дотянуться до солнца и воды. Пока со мной все будет хорошо.

— В чем дело, Лисана? Что ты недоговариваешь?

Она рассмеялась — звук, который я скорее ощутил, чем услышал.

— Мальчик-солдат, как тебе удается знать так много и в то же время не знать ничего? Почему ты упорно остаешься разделенным надвое? Как ты можешь смотреть и не видеть? Никто этого не понимает. Ты используешь магию с беспечной властью, какой я прежде не встречала никогда. Однако не видишь правды у себя под носом.