Нашествие нежити - Кейн Джефри - Страница 13

• Предыдущая
• 13/58
• Следующая

— Да, я обратила внимание. Типичное бредовое состояние.

— Как только вы закончите с вашими анализами, мы переведем его в специально оборудованный номер в «Бельвю». Я позабочусь, чтобы все было в лучшем виде.

— Хорошо… если так нужно. И большое спасибо за образцы.

— Ну, это-то как раз было легче всего.

— Да, я застала по телевизору кусочек вашей… беседы с Гордоном.

— И не говорите! Мэр Лими еще задаст мне за это.

— Ну, ладно. Еще раз спасибо, пора приниматься за дело.

Кендра тут же распорядилась отвезти Штрауда и Леонарда в изолятор и подключить аппаратуру. Натан смотрел вслед удалявшейся по коридору доктору Клайн и думал о том, сколько же в этой темноволосой женщине твердости, выдержки и красоты. Она тем временем продолжала энергично командовать:

— Времени в обрез! Немедленно в изолятор! И помните о мерах предосторожности, ребята! Давайте, давайте!

У Натана накопилась тысяча вопросов к безмолвным Штрауду и Леонарду и еще тысяча вопросов к бушующему Вишневски… ни на один из которых, как он предполагал, ответа не будет.

Комиссар повернулся и решительно вышел из больницы. Усевшись в ожидающий его лимузин, налил себе и залпом проглотил хорошую порцию неразбавленного виски. Взял телефонную трубку и набрал служебный номер мэра. В этот самый момент, как всегда некстати, объявился Перкинс, и Натан шуганул своего помощника грубоватым окриком:

— Оставайтесь там, Лойд. У меня секретный разговор.

Этот удар он должен был принять на себя один, без посторонних ушей.

— Думаю, наши новости вам известны? — спросил он мэра Билла Лими.

Лими, хитрый ирландец и прирожденный политикан до мозга костей, был, как обычно, сдержан и уклончив.

— Что говорят врачи из эпидемиологического центра? Нашли что-нибудь?

— Они делают все, что могут, Билл.

— Должен сказать, Джим, что, с моей точки зрения, ты и твои друзья археологи выглядели сегодня малость глуповато и очень смешно.

— Вот спасибо так спасибо, Билл. До самой смерти не забуду.

— Зачем ты затеял свару с Гордоном, да еще перед телекамерой, Джимми? Такие вещи никогда еще никому не помогали.

— Мэр… Билл, Вишневски обезумел, Леонард и Эйб Штрауд в коме. Что будет твориться в городе, если Гордон усугубит ситуацию?

— Гордон пользуется сильным влиянием в этом городе, Джимми. Я тебя не раз предупреждал.

— Настолько сильным, мистер мэр, чтобы удалить меня с поля?

— Какого черта, Джим, мы здесь не в футбол играем.

— Да, сэр. Скорее в «Монополию», я угадал… сэр? Мэр долго молчал.

— Нам придется разрешить людям Гордона возобновить работу. Речь идет о множестве рабочих мест, Джимми.

— Если оставить все как есть, Билл, на каждого рабочего Гордона придется по такому бедолаге, как Штрауд и Леонард, которые будут в отключке прикованы к больничной койке.

— Ну, не надо, Джим, пожалуйста. Ты же сам знаешь, что человек в коме не может голосовать.

— Хотя если найти способ доставить его к избирательной урне…

Мэр добродушно рассмеялся.

— Ну, ладно, Джим. Давай приезжай ко мне. Гордон явится с минуты на минуту, и я собрал муниципальный совет на экстренное заседание, куда пригласил и всех своих консультантов. Попробуем как-нибудь уладить это дело.

— Ах, ну да, конечно… уладить.

— А вот этого не надо, Джим. Мне Гордон нравится не больше, чем тебе, поверь мне. Но только, Джим, ты и сам знаешь, как проигрывают выборы из-за самых обычных пустяков, вроде опозданий поездов или плохой погоды, как будто мы ею можем управлять… И эта… эта эпидемия лишь еще одна такая же не зависящая от нас неожиданность…

— Да, ведь в этом же году предстоят выборы, что может быть важнее!

— Если меня скинут, Джим, то и тебе не удержаться. Так что избавь меня, пожалуйста, от высокопарной чепухи.

— Да, сэр.

— И захвати с собой Перкинса.

Едва сдерживая себя, Джеймс Натан некоторое время молчал, до боли стиснув зубы, потом ровным бесстрастным голосом произнес:

— Мы сию же минуту выезжаем, ваша честь.

— Вот и молодец, Джим… Пока.

Абрахам Штрауд очнулся от нестерпимой боли в затекшей шее и спине и прислушался к тихому жужжанию электрокардиографа. Они с аппаратом находились в больничном изоляторе, где в два ряда по тринадцать коек лежало двадцать шесть неподвижных тел.

Штрауд присмотрелся к соседу справа. Застывший и бледный, он напоминал труп. На мгновение Штрауду показалось, что он попал в морг, но ровный гул электрокардиографов, тут и там установленных у коек зомби, успокоил его. Слева от себя Штрауд вдруг узнал профиль человека, которого видел в Египте в хрустальном черепе. Саймон Альберт Вайцель. От неожиданности Штрауд даже сел в койке, обнаружив при этом, что весь опутан проводами и трубками, соединяющими его с хитроумными приборами и капельницами. Пластиковые мешки на последних напоминали нависших над ним с обеих сторон невиданных летучих мышей.

В полной растерянности Штрауд пытался собраться с мыслями, гадая, что привело его сюда к полумертвым жертвам этого… этой штуки в котловане.

Ясно, что на него плохо подействовало пребывание в дезинфекционной камере. Ослепительно сверкающее сияние, ударившее в стальную пластинку в черепе Штрауда, привело его в ступор[17]. А окружающие посчитали, что его постигла несчастная участь других пострадавших, что он заразился той смертельной болезнью, которую распространяет это нечто, притаившееся на мертвом корабле.

Озираясь по сторонам, Штрауд заметил, что только его кардиограф регистрировал более или менее нормальную работу сердца — на остальных экранах светились почти идеальные прямые линии. Он сорвал с себя провода, тянущиеся к аппарату, и зеленая осциллограмма исчезла. Штрауд освободился также от трубок капельниц и спустил ноги на пол, оказавшись лицом к Вайцелю. Он подошел к нему, к этой первой жертве неведомого, терзаемый множеством неразрешимых ответов.

— Так это вы, — прошелестел Штрауд, с трудом проталкивая слова через пересохшее и саднящее горло.

Вайцель лежал словно окаменевший, не реагируя на его голос. Веки его были плотно сомкнуты — как, впрочем, и у всех других пациентов в изоляторе. Очевидно, сестра прошла вдоль рядов безмолвно застывших тел и одетой в перчатку рукой закрыла им глаза. Штрауд вспомнил это ощущение, кто-то и ему опустил веки, пока он лежал в таком состоянии. К счастью, не совсем в таком, как оказалось.

— Что с вами случилось, Вайцель? И что сейчас происходит?

Глаза Вайцеля открылись так стремительно и неожиданно, что Штрауд отпрянул. Но недостаточно быстро, и левая рука Вайцеля взметнулась вверх, ледяные пальцы мертвой хваткой вцепились в горло Штрауда.

За стеклом, отделявшим изолятор от соседнего помещения, повскакали со своих мест и засуетились какие-то люди. Штрауд, едва дыша, позвал на помощь, и кто-то в белом халате закричал ему по внутренней связи:

— Вы только что очнулись! Успокойтесь, все в порядке, успокойтесь же! Что это вы там вытворяете со своим соседом? Сейчас же отпустите его!

Теперь уже и правая рука Вайцеля тянулась к горлу Штрауда, тело старика извивалось и содрогалось, толчками отрываясь от койки, белки глубоко закатившихся под лоб глаз окрасились в жуткий зелено-синий оттенок с металлическим отливом.

Штрауду наконец удалось оторвать душившую его руку от горла, кашляя и хватая ртом воздух, он продолжал звать на помощь. Сводившая тело Вайцеля судорога перекинулась на его лицо, исказив его в страшную гримасу, и тут откуда-то из его груди послышался голос.

Губы Вайцеля оставались неподвижными, как у мертвеца, но голос рвался из его тела сотрясшими его каждый раз пузырями, подобно икоте, по губам Вайцеля побежала омерзительная бурая жидкость. Противоестественный голос звучал из самой глубины его грудной клетки. Но голос не принадлежал Вайцелю. Штрауд почему-то твердо знал это, хотя и никогда раньше не встречался с этим стариком, ничего человеческого в доносившемся до Штрауда голосе не было. Он исходил из корабля и через тело Вайцеля грозил Штрауду. Желаемый эффект был достигнут — Абрахам был действительно потрясен, волосы на голове встали дыбом, по всему телу бежали мурашки.

• Предыдущая
• 13/58
• Следующая