Скульпторша - Уолтерс Майнет - Страница 37

• Предыдущая
• 37/86
• Следующая

Айрис аккуратно провела кончиком сигареты по ободку пепельницы. Роз не рассказала ей ничего нового, ничего такого, о чем не успела догадаться сама Айрис, причем уже давно. Просто Айрис никогда не говорила с подругой на эту тему, и все по той простой причине, что Роз не разрешала ей говорить. Сейчас Айрис задумалась: что же послужило причиной того, что колючая проволока наконец рухнула? Разумеется, сам Руперт тут ни при чем, что бы ни говорила при этом Роз.

— И как же ты собираешься выйти из этой тюрьмы? Ты уже приняла какое-нибудь решение? — поинтересовалась она.

— Нет еще.

— Возможно, тебе надо поступить так, как Олив, — мягким голосом произнесла Айрис.

— Что ты имеешь в виду?

— Позволить войти в свою жизнь кому-нибудь еще.

Олив ждала у двери камеры в течение двух часов. Одна из надзирательниц, проходя мимо, удивилась, увидев Олив стоящей, и остановилась сама, чтобы перекинуться с ней парой слов:

— У тебя все в порядке, Скульпторша?

Толстая женщина перевела на нее взгляд.

— Какой сегодня день недели? — потребовала она ответа.

— Понедельник.

— Именно так я и думала, — сердито отозвалась Олив.

Надзирательница нахмурилась.

— Ты уверена, что у тебя все в порядке?

— Да.

— Ты ждала свидания?

— Нет. Я проголодалась. Что у нас к чаю?

— Пицца. — Убедившись, что с заключенной все в порядке, тюремщица двинулась дальше. Ответ Скульпторши вполне удовлетворил ее. Редко выдавался такой час, когда Олив не испытывала чувства голода, а угрозами лишить ее пищи тюремные власти научились контролировать ее поведение. Один раз тюремный врач попытался убедить Олив в пользе диеты. Он ушел из камеры потрясенный и больше никогда не пытался повторить свою попытку. Олив жаждала пищи так же, как некоторые наркоманы жаждут получить свою порцию героина.

В конце концов, получилось так, что Айрис застряла у Роз на неделю и заполнила зал ожидания жизни подруги своим ярким и веселым багажом. Она постоянно звонила своим клиентам и в Англии и за границей, завалила все столы в квартире цветными журналами, замусорила пол пеплом и заполнила дом охапками цветов, которые, как правило, забывала прямо в раковине, потому что для них уже не хватало ваз. Айрис оставила после себя целые горы немытой посуды, но зато, если ничего другого не делала, постоянно потчевала Роз неиссякаемым потоком свежих анекдотов.

В следующий четверг Роз попрощалась с подругой, ощущая некоторое облегчение и еще большее сожаление по поводу расставания. Помимо всего прочего, Айрис сумела доказать ей, что одинокая жизнь эмоционально и духовно убивает человека. Теперь Роз поняла, что мозг способен охватить лишь ограниченное количество информации, а одержимость возникает только в том случае, когда твои идеи остаются неосуществленными, а планы не встречают сопротивления извне.

То, что натворила Олив в своей камере, удивило всю тюремную администрацию. Начальника поставили в известность о произошедшем за десять минут до начала смены, и еще десять потребовалось для того, чтобы как-то отреагировать. Понадобилось восемь тюремщиков, чтобы справиться с Олив и утихомирить ее. Они уложили ее на пол и дружно навалились всем грузом, после чего Скульпторша успокоилась. Правда, один из них потом вспоминал это событие так:

— Мне казалось, что нам нужно справиться с самцом африканского слона.

Олив устроила в камере настоящий погром. Ей удалось даже сломать унитаз, швырнув в него металлическим стулом, который, изогнутый и искореженный, был обнаружен среди обломков фарфора. Несколько памятных вещиц, украшавших ее стол, были безжалостно уничтожены, а все предметы, которые можно было поднять, она неоднократно била о стены камеры. На полу нашли и обрывки большого плаката с изображением Мадонны.

Ярость Олив, несколько сбитая седативными препаратами, все же продолжалась еще некоторое время, до самой ночи. Женщину перевели в холодную камеру без мебели, где ее пыл должен был со временем остыть.

— Что за чертовщина с ней приключилась? — удивлялась дежурная надсмотрщица.

— Это известно одному Господу Богу, — ответила другая тюремщица. — Я всегда говорила, что ее надо перевести в Бродмур. Мне плевать на то, что думают о ней психиатры. По-моему, она сумасшедшая. Нельзя оставлять ее среди нормальных людей, да еще заставлять нас приглядывать за таким чудовищем.

Они прислушались к приглушенным воплям, раздававшимся из-за запертой двери.

— Су-у-ка! Сука! Су-у-ука!

Дежурная надсмотрщица нахмурилась.

— Кого она имеет в виду?

Ее коллега поморщилась.

— Полагаю, кого-то из нас. Все же было бы неплохо, если бы ее перевели отсюда. Она пугает меня, и серьезно.

— Ну, завтра она уже будет в полном порядке.

— Вот потому-то мне и делается страшно. По ней не скажешь, чем закончится день. — Она поправила выбившуюся из прически прядь волос. — Ты обратила внимание на то, что она не тронула ни одну из своих новых фигурок? — Она цинично усмехнулась. — Кстати, ты уже видела ее новое творение: мать и ребенок? Так вот, у нее мать душит свое чадо. Это даже неприлично. Полагаю, она хотела изобразить Деву Марию и младенца Иисуса. — Она вздохнула. — Так что мне ей сказать? Если не успокоится, лишим ее завтрака?

— Да. Раньше эта угроза всегда срабатывала. Будем надеяться, что с тех пор ничего не изменилось.

На следующее утро, но только неделей позже, чем планировалось, Роз прошла к одному из инспекторов в конторе социального обеспечения в городе Долингтоне. Он лишь мельком взглянул на ее распухшие губы и темные очки, проявив при этом минимум любопытства, и Роз поняла, что для этого работника такая внешность не должна была вызвать удивление. Она представилась и села на предложенный стул.

— Я звонила вам вчера, — напомнила журналистка.

Он кивнул.

— Вы говорили, что речь пойдет о проблеме шестилетней давности. — Инспектор постучал указательными пальцами по столу. — Должен сразу предупредить вас, что мы вряд ли сумеем помочь. У нас и без того хватает дел, чтобы справиться с текущими проблемами, а вы хотите, чтобы мы начали рыться в архивах.

— Но вы же работали здесь шесть лет назад?

— В июне как раз будет семь, — сообщил инспектор без всякого энтузиазма. — Но этим, боюсь, делу не помочь. Я не помню ни вас, ни вашей проблемы.

— Да вы и не можете помнить меня, — как будто извиняясь, улыбнулась Роз. — По телефону я не смогла вам всего рассказать, чтобы не тратить ваше время. Я не ваш клиент и пришла сюда не с тем, чтобы вы помогли мне отстоять мои права. Я писательница и сейчас собираю материалы для книги об Олив Мартин. Мне нужно побеседовать с кем-нибудь, кто знал ее, когда она работала здесь. Вот поэтому мне не хотелось услышать ваш отказ уже при первом телефонном разговоре.

Инспектор удивленно посмотрел на женщину, но во взгляде читалось и некоторое облегчение, ведь она не была клиенткой, а значит, ему не нужно было возиться со старыми бумагами, чтобы решить ее проблему.

— Да, это та самая толстуха, которая сидела вон там, дальше по коридору. Я даже и не знал, как ее зовут, пока о ней не напечатали в газете. Насколько я помню, мы с ней за все время обменялись всего лишь парой фраз. Да вы сами, наверное, уже знаете о ней больше, чем я. — Он сложил руки на груди. — Вы бы сразу сказали, что вам нужно, и вам бы не пришлось ехать в такую даль понапрасну.

Роз вынула свой блокнот.

— Это неважно. Мне нужны только имена. Я имею в виду тех, кто дружил с ней и часто разговаривал. Может быть, сейчас с вами работает еще кто-то, кто служил еще и в то время?

— Таких немного, но из них никто не был особенно дружен с Олив. После убийств к нам заходили журналисты пару раз, и даже тогда все говорили, что знали ее только по работе, не более.

• Предыдущая
• 37/86
• Следующая