На грани победы-1: Завоевание - Киз Грегори - Страница 47

• Предыдущая
• 47/58
• Следующая

В чем еще он был уверен — что Тахирай в большом замешательстве. Она не только не отвечала на его прикосновения — иногда она даже не узнавала их.

Если бы, подумал он, если бы можно было спасти ее без светомеча…

Но это было невозможно. Так думал даже безрассудно-безумный Вуа Рапуунг, иначе они ни за что не стали бы протискиваться сквозь эту километровую тонкую кишку.

Тахирай продержится еще пару дней. Должна продержаться. А он проползет через что угодно, чтобы спасти ее.

Мускулы дрожали, даже когда он подпитывал их Силой, но Энакин продолжал спускаться.

Когда он наконец оказался в полости, достаточно большой, чтобы там можно было свободно плавать и ничего при этом не задевать, то молча отпраздновал это событие, принявшись растягивать и сгибать руки, хлопать ими и махать ногами. Это были самые приятные ощущения, которые он мог себе представить в тот момент. С минуту Энакин не думал ни о чем, кроме этого бесхитростного ликования, но затем тьма, таившаяся в его сознании, напомнила ему, что если пещера никуда не ведет, придеться лезть обратно наверх по этой ситовой штуке. Он достал свой кристалл-светляк и велел ему ожить.

Стал виден Рапуунг, он плавал рядом и казался водяным чудовищемрептилией.

Позади него Энакин увидел выходное отверстие трубы, пробитое в каменной поверхности, которая изгибалась вокруг них, образуя пещеру неопределенной величины. Энакин нашел направление силы тяжести и полез по склону вверх, держась одной рукой за его поверхность. Одновременно он тянулся наружу с помощью Силы, чувствуя, как вода медленно долбит камень и находя скрытые резонаторы — полости, где царил воздух.

Энакин думал, что был счастлив оттого, что выбрался из трубы. Залезть на сырой камень, сорвать с себя гнуллит — это было безгранично приятнее. Он сидел, мокрый и задыхающийся, пока Вуа Рапуунг вылезал из воды за его спиной.

— Надеюсь, дело того стоит, — проворчал Рапуунг.

— Так и будет.

— Лечи свое оружие, и хорош прятаться в этой яме.

— Сейчас приступаю, — сказал Энакин. — Но сначала, Вуа Рапуунг, расскажи мне кое о чем. Ты действительно считаешь, что знаки твоего позора — дело рук формовщицы? Что она сделала это, потому что ты отверг ее любовь?

— С кем ты разговаривал?

— Так говорят другие Опозоренные. Они видели меня с тобой.

Лицо Рапуунга перекосилось, как будто он проглотил самую противную вещь в мире, но воин утвердительно дернул головой.

— Наша любовь была запрещена. Мы оба знали это. Сначала никого из нас это не волновало. Мы надеялись, что Йун-Тксиин и Йун-К'аа сжалятся над нами, пренебрегут гневом Йун-Йуужаня и дадут нам особое разрешение. Раньше такие вещи случались, и неважно, какие глупости ты слышал.

Его губы скривились.

— С нами этого не произошло. Мы ошибались.

— И ты порвал с ней.

— Да. Любовь — это безумие. Когда рассудок начал возвращаться ко мне, я понял, что не могу нарушить волю богов. Я сказал ей об этом.

— И ей это не понравилось.

Рапуунг фыркнул:

— Она стала богохульствовать. Она сказала, что никаких богов нет, что вера в них — это предрассудки и что мы вольны делать все, что захотим, до тех пор, пока мы сильны.

Он отвернулся от Энакина.

— Несмотря на ее ересь, я никогда никому не собирался говорить о ее словах. Она в это не верила. Она боялась, что я донесу на нее или что однажды наши запрещенные встречи привлекут внимание ее начальства. Она честолюбива, Межань Куад. Она злая. Она сделала так, чтобы я выглядел как Опозоренный, потому что знала, что тогда никто не поверит моим словам, что все, что я скажу, будет принято за бред лунатика.

— Почему она просто не убила тебя? — спросил Энакин. — Почему не подсунула тебе какой-нибудь яд или смертельную заразу?

— Она слишком жестока для этого, — прорычал Рапуунг. — Она ни за что не даст мне освобождение в смерти, если может меня вместо этого унизить.

Его глаза сконцентрировались на светляке.

— Что еще говорили другие Опозоренные? Они назвали меня безумцем, да?

— Собственно говоря, да.

— Я не безумец.

Энакин тщательно взвесил слова своего ответа.

— Мне это безразлично, — сказал он. — И твоя месть меня заботит не больше, чем тебя заботит Тахирай. Но я должен знать, как далеко ты можешь зайти. Ты говоришь, что примирился с тем, что я буду пользоваться светомечом.

— Я сказал это.

— Я собираюсь восстановить его, как я тебе сказал. Чего я не упомянул — я собираюсь восстановить его, используя это.

Он продемонстрировал светляка.

Глаза йуужань-вонга расширились:

— Ты хочешь привить живого слугу к своей машине?

— Светомеч — это не совсем машина.

— Он неживой.

— В определенном смысле — живой, — сказал Энакин.

— В определенном смысле экскременты — то же самое, что и еда; на молекулярном уровне — возможно. Говори внятно.

— Чтоб было внятно, я должен рассказать тебе о Силе, а ты должен выслушать.

— Сила — это то, чем вы, джиидаи, убиваете, — сказал Рапуунг.

— Сила — это нечто куда болшее.

— Почему ты хочешь мне это объяснить?

— Потому что, когда я буду действовать светомечом, я не хочу от тебя никаких сюрпризов, как тогда, когда я зажег огонь. Я хочу покончить с этим здесь и сейчас.

— Очень хорошо. Объясни мне вашу ересь.

— Ты видел, как я использую Силу. Ты должен признать, что она реальна.

— Я видел явления. Это могли быть трюки. Говори.

— Сила генерируется жизнью. Она связывает все на свете. Она во всем — в воде, в камне, в деревьях. Я — рыцарь-джедай. Мы рождаемся с предрасположенностью к Силе, со способностью чувствовать ее, контролировать ее — охранять ее баланс.

— Баланс?

Энакин заколебался. Как объяснить слепому свет?

— Сила — это свет и жизнь, но это также и тьма. И то, и другое необходимо, но их нужно держать в балансе. В гармонии.

— Оставим в стороне глупость самой идеи, — сказал Рапуунг. — Ты говоришь, что вы, рыцари-джиидаи, поддерживаете этот «баланс». Каким образом? Спасая своих товарищей? Убивая йуужань-вонгов? Что, борьба с моим народом приносит баланс в эту Силу? Как это может быть, если ты сам признаешь, что мы в ней не существуем? Ты можешь двигать камни, но не можешь двигать меня.

— В чем-то ты прав, — согласился Энакин.

— Очень хорошо. Если ваше суеверие заставляет вас искать баланс этой таинственной энергии, при чем здесь тогда йуужань-вонги? Зачем вообще волноваться из-за нас?

— Потому что вы вторглись в нашу галактику, убиваете наших людей, отнимаете наши миры. И ты не ждешь от нас отпора?

— Я жду, что воины будут сражаться, принимать боль и смерть, петь окровавленными ртами песнь всеобщего убийства. Так делают йуужань-вонги, и мы так делаем, чтобы принести не баланс, но истину. То, что ты рассказал — это вздор. Скажи мне: йуужань-вонги — часть этой «темной стороны», о которой ты говоришь?

Энакин посмотрел ему в глаза:

— Думаю, да.

— Это тебе говорит твоя магическая Сила?

— Нет. Потому что…

— Потому что мы в ней не существуем. Ни она не является частью нас, ни мы — частью ее. Опять же: почему ты считаешь нас частью вашей «темной стороны»?

— По вашим поступкам, — сказал Энакин.

— Поступкам? Мы убиваем в бою — вы убиваете в бою. Мы убиваем скрытно — вы убиваете скрытно. Ты сражаешься за свой народ — я сражаюсь за мой.

— Это наша галактика!

— Боги отдали ее нам. Они приказали нам принести вам правду. Эта твоя Сила — она для низших существ, не знающих богов.

— Я не могу с этим согласиться, — сказал Энакин.

— И тем не менее хочешь, чтобы я поверил во что-то такое, чего я не могу ни видеть, ни обонять? Просто потому, что ты говоришь, будто оно существует? Ты веришь в богов?

Энакин помедлил и начал заново.

— Ты видел, как я использовал Силу.

— Я видел поразительные вещи. Я не видел, чтобы ты сделал что-то такое, чего мы, йуужань-вонги, не могли бы повторить. Наши довины-тягуны могут перемещать планеты. Наши йаммоски и даже этот низший светляк, что у тебя в руке, могут говорить от разума к разуму. Я признаю то, что вижу — что ты обладаешь способностями, которых у меня нет. Мне нет нужды верить в ваши предрассудки относительно происхождения этих способностей.

• Предыдущая
• 47/58
• Следующая