Кошки-мышки с мафией - Трушкин Андрей - Страница 11

• Предыдущая
• 11/31
• Следующая

Факультатива сегодня не будет. У Сергея Антоновича заболели родственники, и он вынужден был срочно уехать. Поэтому его временно буду подменять я.

Он сам вам сказал, что ему уезжать надо? — уточнил я.

Вермишель как-то странно посмотрела на меня и процедила:

Сам. Сергей Антонович уехал вчера в ночь, скорым поездом…

А вы, Вера Михайловна, уверены, что он уехал? — наседал на завуча Толька.

Тут Вермишель почувствовала, что мы устраиваем ей форменный допрос, и возмутилась:

— Что за тон, Затевахины?! Немедленно пройдите в мой кабинет и объясните милиции, что вы там натворили!

Но подниматься в кабинет Вермишели нам уже не было необходимости. Сам майор Сивуха, грузно пыхтя и мерзко улыбаясь, уже спускался к нам сверху. А снизу, с не менее отвратительной рожей, поднимался рецидивист Моченый собственной персоной…

Вот это было, значит, положеньице: майор Сивуха, грузно пыхтя и мерзко улыбаясь, нависал над нами сверху. А снизу поднимался рецидивист Моченый собственной персоной…

Терять нам, сами понимаете, уже было нечего. К тому же "заболеть" или "уехать к больным родственникам" мне во цвете лет, значит, не хотелось. Поэтому я завопил что было сил:

— Колька, атас!!!

В это время со второго этажа на физкультуру мчался 9 "Б". А надо вам сказать, что 9 "Б" — это тот самый класс, про который сочинена школьная поговорка: "Гром гремит, земля трясется девятый "бэ" домой несется!" И хоть неслись они вовсе не домой, железобетонная лестница тряслась от их топота, это точно. Я еще не закончил орать, как девятиклассники просто смели грузного Сивуху с дороги. Только вежливая Леночка Старыгина крикнула ему: — Молодым везде у нас дорога! Остальные же лавиной молча падали на Моченого. Они оттеснили его в сторону и прижали к стене.

Я схватил портфель в охапку, прыгнул на перила и глазом не успел моргнуть, как пролетел мимо вопящих "бэшников" и Моченого. Только я успел обрадоваться, что в перилах не обнаружилось гвоздей, как сверху на меня спикировал Колька.

Вообще-то как там все происходило в деталях, я сейчас точно не вспомню. Это сейчас весело рассказывать. А тогда все было жутко — перекошенная рожа Моченого, будто в замедленной съемке надвигается на нас, мы пытаемся быстро вскочить на ноги, но все движения отчего-то получаются ужасно медленными, словно спросонья. А потом вдруг движение ленты убыстряется, мы, как Чаплин в немых фильмах, бежим в вестибюль, Моченый, расталкивая руками "бэшников", спотыкается и разносит вдребезги стеклянную дверь, а из-за угла, отсекая нам выход на улицу, мчится глава фирмы "Банзай" Косопузов.

Мои ноги, значит, скользят по кафелю, но Колька хватает меня за локоть, поддерживает, и мы стремглав летим в сторону столовки, как два реактивных космонавта.

Теперь вся компания — Косопузов, Сивуха и Моченый — топает за нами по коридору. Можно было бы попробовать выскочить в окно, но на это у нас явно не хватает времени. Не дай Бог какой-нибудь шпингалет заест или сразу не удастся подтянуться на руках, чтобы влезть на высокий подоконник — и нам крышка. Поэтому, не сбавляя хода, мы со свистом рассекаем воздух в сторону столовки. Большая железная дверь гостеприимно распахнута. Только вот кто добежит до нее первым?

Со стороны все это, наверное, сильно смахивало на эстафету, в которую любит играть малышня на уроках физкультуры. Только, знаете ли, когда призом становится не победа команды, а твоя собственная жизнь, ноги начинают двигаться вдвое быстрее.

Так что в этой гонке по коридору мы, значит, победили. Как только мы с Толькой ворвались в буфет, то грохнули Дверью о косяк и задвинули засов. Дальше мы оба знали что делать — из столовой на улицу вела дверь, через которую наши поварихи во время рабочего дня вытаскивали помои, а после — сумки с продуктами.

Отбрасывая в стороны стулья, мы ринулись к свободе. Но тут наше везение кончилось — дверь на улицу была заперта! И хоть она была не железной, а деревянной, мы с Колькой на роль Шварценеггера, вышибающего любые преграды кулаком, явно не годились.

Пришлось нам вернуться в зал и оглядеться. После краткого анализа нашего положения мы, значит, поняли, что оказались в осажденной крепости. Слева от нас был запертый выход на улицу. Справа — тарабанили в дверь бандиты. Окна в столовке были забраны решетками.

— Мальчики, немедленно открывайте! — доносился до нас голос Вермишели из-за двери. — Не усугубляйте свое положение! Вы не подчиняетесь органам правопорядка!

Да-а, знала бы она, что это за органы правопорядка, но разве кто в такое без доказательств поверит? А доказательств как раз, равно как и свидетелей всей этой катавасии вокруг "стина", у нас не было. Еще хорошо, что дежурная повариха куда-то, видимо, вышла и столовка была на перерыве. По крайней мере мы могли теперь в относительной тишине обмозговать ситуацию.

Обессиленные, присели мы, значит, с Колькой на скамейку и пригорюнились, как тот Иван-царевич из сказки. Сидели мы так, значит, минуты три, пока, наконец, у меня в башке не прояснилось…

Из рассказа Коли Затевахина

Обессиленные, присели мы, значит, с Толькой на скамейку и пригорюнились, как тот Иван-царевич из сказки. Сидели мы так, значит, минуты три, пока, наконец, у меня в башке не прояснилось, и я набрел на одну интересную мысль…

Слушай, помнишь два года назад какие-то два придурка ограбили наш буфет?

Погоди-погоди, — наморщил лоб Толька. — Это почти перед самыми летними каникулами было? Ну, помню. И чего?

А ты знаешь, как именно его грабанули?

Да обыкновенно — сломали замок и залезли. Милиция потом, наверное, собаку по следу пустила — и дело в шляпе. Вот железную дверь потом сюда…

Ничего подобного! — перебил я Тольку. — Замки-то как раз никто не ломал! Вначале вообще никто не мог понять, как грабители сюда пролезли! Это потом, когда они на рынке пытались толкнуть сервиз и сто общепитовских тарелок, их взяли. И только тогда въехали, как они сюда попали!

Да откуда ты это все знаешь? — изумился Толька.

Оттуда, — туманно пояснил я, но потом решил, что надо Тольке все подробно рассказать, а то он подумает еще, что я все это выдумал. — Ты же тогда на летней практике сачковал? А я каждый день сюда ходил.

Знаем, зачем ты сюда ходил, — буркнул Толька. — Синицына тут ошивалась…

— Да не про то сейчас речь, — рассердился я. — И не перебивай, а то у нас и так времени мало. Короче, мы тогда парты от "наскальных надписей" в кабинете биологии отдраивали. (Надо сказать — это любимое наше занятие на летней практике и на уроках труда. Конечно, когда сорок лбов сидят, например, на уроке физики и от закона Менделеева-Клайперона дуреют, поневоле рука тянется написать что-нибудь вроде: "Кто здесь сидит, того люблю, кладите в парту по рублю". Или — того лучше — переписку завязать. Скажем, наваяешь нечто философское типа:

"Я вас люблю, любовь еще быть может…" И через несколько уроков получаешь ответ: "… а может и не быть…" Ну, а далее все развивается согласно фантазиям авторов из разных классов, которые сидят на этом месте: "Я вас люблю, любовь еще быть может… А может и не быть… А может не любовь?.. А может и не я?.. Мальчики, если хотите целоваться, звоните по телефону…" Короче говоря, какие бы там ни были мотивы, но к концу учебного года все парты во всех кабинетах обычно бывали густо испещрены надписями и рисунками. Так что в мае приходилось все это оттирать и отскабливать с тем, чтобы в сентябре можно было начать все сначала.) Вот вазюкаем мы тогда тряпками, и вдруг к биологичке заходит Вермишель. Ну они, конечно, тут же начали шушукаться. А поскольку я от них недалеко был, то все слышал. Вначале Бионика засюсюкала:

— Ой, Вера Михайловна, я вчера в универмаге такую кофточку видела…

Тут Толька опять грубо меня прервал:

— Ты давай про ограбление, а не про кофточки. Они же сейчас запасной ключ от двери найдут и досказать даже, значит, не успеешь, в чем там дело было.

• Предыдущая
• 11/31
• Следующая