Детство Лермонтова - Толстая Татьяна Никитична - Страница 81

• Предыдущая
• 81/95
• Следующая

— За него деньги дай! Он будет большой человек!.. Великий человек! — повторила она таинственно и почтительно. — Только пусть себя бережет — ему судьба умереть от злой женки…

— Уйди! — закричала Арсеньева.

Она испугалась. Желая отделаться от старухи, она вынула из кошелька еще один золотой и бросила его на землю. Цыганка наклонилась искать монету; тем временем Арсеньева велела внуку сесть на линейку, подхватила под руку дрожавшую Христину Осиповну и подсадила ее. Кучер взмахнул кнутом, и они быстро отъехали.

Их догнали мосье Капе, доктор Ансельм, Марья Акимовна, Дарья и Андрей. Они все уселись на ходу и велели кучеру ехать как можно быстрей и завернуть в первый же попавшийся переулок.

Миша молчал. Самолюбивая улыбка, неожиданно проступивший румянец и отблеск гордости в глазах оживили его лицо. Любуясь внуком, Арсеньева не могла отвести от него взора. Миша, почувствовав на себе этот взгляд, сказал утвердительно:

— Дай бог, чтобы это надо мной сбылось, хотя бы я и стал несчастлив!

Бабушка возразила:

— Я не хочу, чтобы ты был несчастлив!

Она обернулась, желая поглядеть на Христину Осиповну, которая опиралась спиной о спину Арсеньевой и тряслась мелкой дрожью так, что зубы ее стучали; она не могла разжать рта, руки ее судорожно перебирали одежду.

— Что с тобой? — с беспокойством спросила Арсеньева. — Тебе худо?

Христина Осиповна упала бы на бок, но с одной стороны у нее сидел Андрей, с другой — Дарья. Они с испугом посмотрели на лицо бонны и подхватили ее под руки.

Когда подъехали к дому и все встали, забыв о ее болезни, Христина Осиповна осталась без опоры и, как кукла, повалилась на бок. Глаза ее были открыты, но неподвижны.

Ее внесли в дом и уложили в постель. Она лишилась дара речи, пыталась что-то сказать, но не могла.

Ночью Миша проснулся от резкого запаха лекарств. Он присмотрелся. Луна светила в окно. Кровати доктора Ансельма и мосье Капе были пусты. В соседней комнате слышалась суета. Миша потихоньку отворил дверь и заглянул в бабушкину комнату. Бабушка сидела в кресле и неудержимо плакала, а у кровати Христины Осиповны стояла Дарья со свечой в руке и, понурившись, сидели доктор Ансельм и мосье Капе. Андрей, сумрачно хмурясь, собирал пузырьки с лекарствами. Миша понял: Христина Осиповна умерла.

Он почувствовал сильное сердцебиение и едва дошел до своей кровати. Мальчик начал вспоминать, как Христина Осиповна ухаживала за ним в дни его бесконечных детских болезней, и острая жалость и нежность к ней, почти родной, пронизала его. Подумать только: никогда она больше не будет вязать чулок, никогда не скажет ему: «Фуй, шанде, Михель»… Нет. Нет, не то… Миша стал думать о том, что Христина Осиповна была как бы его второй бабушкой, и заплакал горько и мучительно. И зачем это люди умирают?

Утром он встал с воспаленными глазами, но сдержанно и молчаливо присутствовал на всех печальных церемониях, а на похоронах мужественно утешал бабушку.

Это происшествие случилось в конце лета, и Арсеньева, огорченная потерей преданного ей человека, велела собираться в дорогу, тем более что брат Александр торопился домой.

Перед отъездом Арсеньева долго говорила со своей племянницей Марьей Акимовной Шан-Гирей. Дело в том, что климат Кизляра был вреден для ее мужа, Павла Петровича, — он болел лихорадкой; в Пятигорске же обосновываться не желал, потому что не ладил с властной тещей своей, Екатериной Алексеевной. Марья Акимовна желала бы купить имение, но за недорогую цену. Арсеньева вспомнила про Опалиху, которую так давно собиралась продавать Полина Аркадьева Савелова, и обещала постараться уладить это дело. Миша был доволен, что Аким Шан-Гирей будет учиться вместе с ним.

Перед отъездом с Кавказа в родственной компании много говорили о безвременной смерти брата Аркадия и о его красавице жене, которая так рано осталась вдовой.

Рылеев трогательно утешал Веру Николаевну в постигшем ее горе.

В одном из петербургских журналов, завезенных в Пятигорск из Петербурга, было напечатано стихотворение Рылеева Вере Николаевне Столыпиной:

Стихотворение это все не один раз прочитали и одобрили. У Хастатовых было две книги стихов Рылеева: «Думы» и «Войнаровский». Миша так часто перечитывал их, что выучил наизусть. Хастатовы же сказали, что этих книг перечитывать не будут — довольно того, что раз прочитали. Поэтому они подарили книги Рылеева Мише.

Количество путешествующих родственников увеличилось: Шан-Гиреи тоже решили ехать в Тарханы, потому что Арсеньева с уверенностью обещала им устроить покупку Опалихи, ну, а если не удастся, можно приискать по соседству еще что-либо подходящее. Решили двинуться все вместе.

Накануне отъезда пировали на балконе, и среди гостей была Верзилина с дочерьми. Миша ушел бродить по саду, размышляя, как быть. Ему очень хотелось подарить Эмилии что-нибудь на прощание. Но как он подойдет к ней и как передаст подарок? От этой мысли кровь приливала к вискам и сердце замирало так, что ноги отказывались двигаться. Ведь когда подарок будет передан, Эмилия тотчас же побежит его показывать матери, и все гости и родственники будут дразнить его. Нет, это невозможно пережить… Миша в отчаянии сидел на скамье, и его едва разыскали.

Всю дорогу он был мрачен, и Арсеньева беспокоилась, не заболел ли он. Кавказские лекари сделали все, что могли: здоровье Миши улучшилось, но советовали показать мальчика столичным медикам. Арсеньева решила поскорее наладить дела в Тарханах и выехать в Москву, чтобы посоветоваться с лучшими медиками.

У Гильдебранта — профессора хирургии и известного московского оператора — Арсеньева лечилась давно и очень его уважала. Она даже прочла один из его ученых трудов, а именно: «О средствах сберегать глаза и зрение до глубокой старости». Миша, который не мог равнодушно видеть ни одной книги, прочитал и эту книгу.

В Тарханы приехали в октябре. Юрий Петрович навестил сына и увез с собой Мишу Пожогина, чтобы определить его в кадетский корпус.

По приезде Арсеньева тотчас же написала письмо Савеловой, гостившей у сестры, предлагая ей продать Опалиху. Чтобы поскорее получить ответ, она отправила почтальоном кучера Матвея на лошади, и он через несколько дней привез ответ и доверенность на продажу имения. Предложенная цена оказалась сходной, и вскоре Шан-Гиреи переехали в Опалиху и стали там обставляться и обосновываться.

Теперь в Опалихе, в трех верстах от Тархан, жили Шан-Гиреи. Миша был доволен. Младший брат Акима, Алеша, еще был мал, но Аким любил Мишу. Аким был моложе Миши на четыре года; очень здоровый ребенок, ко всем благосклонный и осторожный, как заяц.

С Катюшей, сестрой Акима, играли дружно, и она не обижалась на шутки своего нового друга. Как-то Катя пробежала мимо, и Миша подставил ей ногу. Катя упала, но, встав, заботливо спросила:

— Тебе не больно? Ведь я споткнулась о твою ногу.

Обезоруженный неизменным добродушием девочки, он охотно играл с ней и с Акимом и терпеливо объяснял им все, чего они не понимали. Не раз Катя, серьезными, преданными глазами заглядывая в лицо своему другу, удивленно говорила:

• Предыдущая
• 81/95
• Следующая