Детство Лермонтова - Толстая Татьяна Никитична - Страница 69

• Предыдущая
• 69/95
• Следующая

За помещичьими угодьями виднелось село, где было домов полтораста. Семьсот крестьян работали на одного помещика.

За версту от дома, в лесу, в нескольких потаенных местах, вырыты были теперь заросшие травой и кустарником большие ямы. На дне одной ямы был вырыт подземный ход, по которому можно было ползком добраться до пещеры, незаметной на лесных поворотах. Об этих норах говорили, что, судя по местности, там в старину обитали и таились разбойники, а потом, во время пугачевщины, спасался помещик с семьей.

Афанасий Алексеевич родился позднее и не знал наверное, кто из помещиков спасался в этих норах, но на всякий случай не велел эти норы засыпать, дипломатично говоря, что со временем они и сами осыплются. Таинственные подземелья волновали воображение Миши; он представлял себе разные сцены, дополняя их рассказами, слышанными в усадьбе.

Когда возвратились в Тарханы, бабушка напомнила, что приближается Мишенькин день рождения, и спросила его:

— Чего тебе хочется, драгоценный мой? Что тебе подарить?

Миша задумался и наконец ответил:

— Ты, может быть, не захочешь мне сделать такой подарок… Бабушка, разреши мне один день поуправлять имением!

Бабушка рассмеялась и разрешила. Ей даже понравилось, что Мишенька захотел похозяйничать. Он настойчиво спросил:

— Мне можно будет сделать так, как я хочу?

— Ну разумеется! — согласилась бабушка.

Миша заволновался и сел писать; сосредоточенно и долго писал он что-то и прятал свои записи, а некоторые даже сжег на свечке.

На этот раз день рождения, восьмой год рождения Миши, праздновали не так торжественно, как в прошлом году, но опять так же съехались гости — родственники и соседи, — и весь тарханский дом был наполнен веселыми голосами приезжих.

Утро торжественного дня началось выходом в домовую церковь, куда собрались не только гости, но и крестьяне, в этот день освобожденные от работы.

Когда служба кончилась и бабушка занялась разговорами с поздравителями и со священником, мальчик быстро вышел на паперть, вынул из кармана большой сложенный лист бумаги, развернул его и громко воскликнул:

— Дорогие крестьяне!

Вокруг мальчика тотчас же образовалась толпа, и все притихли, желая услышать, что им хочет сообщить Михаил Юрьевич. А он, волнуясь, твердо объявил:

— Сегодня день моего рождения. Бабушка разрешила мне один день управлять имением, как я хочу. Поэтому объявляю свою волю…

И он сказал, что намерен подарить крестьянам Долгую рощу, для того чтобы они ее срубили и выстроили себе новые дома.

Выслушав речь Михаила Юрьевича, крестьяне удивились и замерли. Переглядываясь между собой, они стояли молча и переминались с ноги на ногу. Дядька Андрей Соколов и Христина Осиповна, ошеломленные неожиданной речью Мишеньки, тоже молча стояли за ним, не зная, как им поступить: ведь Христина Осиповна знала, что Арсеньева действительно дала внуку такое разрешение.

Но вот Миша передал крестьянам развернутый лист, на котором было написано детской рукой: «Дарю рощу Долгую тарханским крестьянам, чтобы они построили новые дома. Михаил Лермантов». Миша достал карандаш и предложил крестьянам расписаться. В полном недоумении и в тишине крестьяне нерешительно подходили к листу бумаги, положенному на ступень лестницы, и ставили на ней кресты. Увидев множество поставленных крестов, Миша очень удивился и спросил, почему они не пишут буквами, а ставят кресты. Но его успокоили, что каждый свой крест знает, а грамоте никто в деревне не обучен.

Тем временем вышел старик с длинной седой бородой, поклонился мальчику в пояс и сказал:

— Который год я на свету живу — скоро сто лет мне стукнет, ежели не помру, — а такой речи от бар еще не слыхивал. Вот тебе мое стариковское слово: не знаю, кто тебя надоумил и выполнит ли бабушка твою волю, а за то, что ты о своих мужичках подумал, большое тебе спасибо, низкий поклон!

Миша радостно и сердечно расцеловался с дедом. Но тут Христина Осиповна спохватилась, взяла его за руку и стала тащить домой.

— Я не хочу! — сурово ответил Миша и старался высвободить руку, но она сердилась и настаивала.

Мише стало неудобно, что Христина Осиповна кричит на него, как на маленького. Ведь крестьяне потеряют к нему уважение, ежели увидят, что гувернантка с ним так обращается! Он хотел уйти без скандала, но Христина Осиповна разошлась и стала кричать по-немецки, что Елизавета Алексеевна ничего не говорила насчет того, чтобы дарить Долгую рощу крестьянам.

Все молчали, прислушиваясь, с надеждой и лаской поглядывая на Мишу и переводя глаза на раскричавшуюся Христину Осиповну. На паперть вышла сама Арсеньева. Миша поднял лист, бросился к бабушке и с торжеством показал ей «документ». Бабушка с недоумением прочитала написанную крупными буквами дарственную и от возбуждения побагровела.

Не сказав ни слова, она раскланялась направо и налево и, сопровождаемая гостями, поспешила домой. Усадив Мишу играть в домино с Марусей Макарьевой, она стала подробно расспрашивать Христину Осиповну и Андрея Соколова о том, что произошло.

Выслушав их, Арсеньева ужаснулась, тотчас же призвала к себе брата Афанасия Алексеевича и заперлась с ним у себя в спальной, а внука к себе не велела допускать.

Миша, смущенный гневом бабушки, убежал от гостей, которые ему задавали разные вопросы, и в слезах пожаловался Юрию Петровичу, приехавшему на день рождения сына, что бабушка своего слова не держит. Отец, сочувствуя Мише, со вздохом поцеловал его.

К торжественной трапезе вышла наконец заплаканная бабушка под руку с Афанасием Алексеевичем. Когда обед был окончен и гости встали из-за стола, все пошли на верхний балкон смотреть, как гуляют дворовые, а бабушка опять вместе с братом удалилась в спальную и велела Христине Осиповне привести Мишу, который и предстал перед ней, суровый и хмурый.

Афанасий Алексеевич строго, как никогда, сказал, что Михаил, очевидно, своим поведением хочет сократить дни своей бабушки, начав бунтовать крестьян. Арсеньева тут же залилась слезами.

Миша возразил, что бабушка дала ему разрешение управлять имением один день так, как он захочет, но Афанасий Алексеевич перебил мальчика, сказав, что он не имел никакого права так действовать, не предупредив бабушку о своем намерении. Ведь бабушка не раз говорила, что после ее смерти он может распоряжаться ее имением как хочет, но ведь к тому времени Миша станет взрослым и поймет, что надо и чего не надо делать. А теперь какое безумство он затеял: вырубить всю Долгую рощу, которая стоит несколько тысяч, и для чего? Чтобы поставить крестьянам новые избы!

Арсеньева неумолчно рыдала. Афанасий Алексеевич просил ее успокоиться и сказал, что бабушка должна теперь расплачиваться за ошибку внука и что теперь ему самому придется выступить с речью перед крестьянами, а Миша должен при этом присутствовать, слушать, что будет сказано, и молчать.

— Иначе я выпорю тебя при всех, ежели ты скажешь хоть слово! — добавил Афанасий Алексеевич таким зловещим голосом, что мальчик побледнел и осекся, только недобрый огонь сверкнул в его глазах.

Втроем они вышли на балкон, за ними побледневшая Христина Осиповна и Андрей Соколов, который нежно и сочувственно держал в своей руке маленькую ручку мальчика.

Крестьяне же с утра волновались и ни о чем другом не говорили, как только о подарке Михаила Юрьевича. Они толпились во дворе невесело, и песни и пляски сегодня не клеились.

Афанасий Алексеевич подошел к перилам балкона и поднял руку. Это было знаком того, что он намеревается говорить, и все крестьяне тотчас же затихли и подошли к дому поближе.

Афанасий Алексеевич громко и четко сказал, что сегодня, в день своего рождения, Михаил Юрьевич пожелал позаботиться о своих крестьянах, но по малолетству своему, не зная законов, не зная, что он является не владельцем, а только наследником имения, распорядился самовластно. Владелец же и хозяин Тархан не он, а помещица Арсеньева Елизавета Алексеевна, которая любит своих крестьян, как мать родная, и имеет о них материнскую заботу и попечение.

• Предыдущая
• 69/95
• Следующая