Мост дружбы - Казанцев Александр Петрович - Страница 30

• Предыдущая
• 30/120
• Следующая

И она принялась целовать знакомые предметы, гладила рукой лакированное дерево ширмы, прижималась щекой к старой, склеенной статуэтке.

Отец стоял, скрестив руки на животе, а его аккуратно подстриженные усы вздрагивали. Незаметно он провел по ним пальцем.

Потом Кими-тян встала, подошла к отцу и припала к его плечу.

— А мама… мама… — тихо всхлипнула она.

Отец привлек дочь к груди и стал быстро-быстро гладить ее гладкие, нежно пахнущие волосы.

Наконец Кими-тян выпрямилась.

— Ну вот… а я плачу, — сказала она слабым голосом, стараясь улыбнуться.

Они пошли дальше. На полу теперь были циновки. Отец отодвинул ширму, отчего комната стала вдвое больше, и сел на пол.

— Окажи благодеяние, садись, моя маленькая Кими-тян. Или, может быть, ты сначала хочешь надеть кимоно, чтобы почувствовать себя совсем на родине?

— Ах, нет! Я дома, дома… Я тоже попробую сесть, только я разучилась. Это смешно, не правда ли? Так совсем не сидят в Париже, а костюмы там носят такие же, как на тебе. Как постарела Фуса-тян! Она ведь правда хорошая? Ты стал знаменитым доктором? Сколько теперь ты принимаешь больных? А как перестроили дом напротив! Его не узнать. Кто теперь в нем живет? Почему никто не лаял, когда я въезжала? Неужели Тобисан умер?

— Конечно. Собаки не живут так долго. Ведь сколько прошло лет! Все волнует тебя… Как высоко вздымается твоя грудь! Так дыши глубже розовым воздухом страны Ямато. Я вижу, что ты не забыла здесь ничего и никого.

— Никого, никого!

И вдруг Кими-тян опустила свои миндалевидные глаза, стала теребить соломинку, торчавшую из циновки.

Отец улыбнулся:

— Я знал, знал! Мы все ждали и встречали тебя. Он лишь не посмел стеснять нас в первые минуты встречи.

Японец хлопнул в ладоши. Отодвинулась еще одна фусума, и за ней показалась женщина с черным лоснящимся валиком волос на голове.

— Передай господину Муцикаве, что госпожа О'Кими ждет его…

— Муци-тян, — тихо прошептала девушка.

Отец поднялся навстречу молодому японцу в широком керимоне и роговых очках, появившемуся из-за отодвинутой ширмы.

О'Кими порывисто вскочила. Она не смела поднять глаз.

Муцикава еще издали склонил голову, произнося слова приветствия.

О'Кими протянула ему свою крохотную руку. Он сжал ее обеими руками.

— Усуда-сан мог бы выгнать меня. Я жду вас со вчерашнего вечера, — сказал он.

— Вчера вечером? — Девушка подняла глаза. — Тогда я еще не села в поезд… А почему вы носите очки?

— Японцы, японцы… — заметил улыбающийся Усуда. — Они слишком часто бывают близорукими.

— О так, Усуда-сударь! — почтительно отозвался молодой человек. — О'Кими-тян… Мне можно вас так называть? Извините, я так понимаю вас, понимаю, как вы стремились из чужих, далеких краев на родину, чтобы остаться здесь навсегда.

— О, не совсем, не совсем так! — сказал Усуда. — Конечно, я не хочу, чтобы моя маленькая Кими-тян рассталась с родиной, но еще больше не хочу, чтобы она расставалась теперь со мной.

— Позвольте спросить вас, Усуда-си: разве вы предполагаете уехать отсюда?

— О, не пугайся, мой мальчик! Выставка в Нью-Йорке откроется только через несколько месяцев. Однако я пройду в сад. Я велел вынести туда стол, чтобы наша Кими-тян могла дышать запахом вишен.

— Да-да, вишни, вишни… — тихо повторила девушка.

Усуда вышел, украдкой взглянув на смущенных молодых людей.

Они стояли друг против друга и неловко молчали.

— Вы совсем стали европейской, — робко начал Муцикава.

— Правда говорят, что вы храбрый? Вы летчик?

Муцикава кивнул:

— Но это совсем не храбрость; это профессия, извините.

— Вы всегда были храбрым. Вы дразнили даже полицейских. Помните, как вы забросили мой мяч на середину улицы, прямо к ногам полицейского?

— Я тогда убежал, не помня себя от страха.

Молодые люди оживились. Они стали вспоминать свое детство.

Когда Кими-тян не смотрела на Муцикаву, она чувствовала себя свободно, но стоило ей лишь бросить взгляд на эту незнакомую ей фигуру взрослого японца с постоянно опущенной, как бы в полупоклоне, головой, и она не могла побороть в себе неприятного чувства стеснения.

Разговор быстро иссяк вместе с воспоминаниями.

Почему же так долго не идет отец? Ей хотелось побыть сейчас с ним.

— Вы хотите посмотреть последние парижские журналы? Там много интересного о Нью-йоркской выставке реконструкции мира. Подождите, я сейчас принесу.

Когда она снова вошла в комнату, Усуда уже вернулся и вполголоса разговаривал с почтительно склонившим перед ним голову Муцикавой.

— Вот, — протянула Кими-тян журнал. — Отец, тебе, наверное, тоже интересно, что мы с тобой увидим в Нью-Йорке. Дом-куб, который будет стоять и качаться на одном ребре. В нем, говорят, будет установлен огромный волчок.

Усуда подошел к дочери и посмотрел через ее плечо.

— Сколько в ней жизни! Не правда ли, Муци-тян?

— О да, Усуда-си!

— А вот еще! Смотрите. Это русские покажут в своем павильоне. Это даже интереснее, чем дом-куб. Вы видели, Муци-тян?

— Ах, мост через Северный полюс?.. — протянул Усуда. — Многие газеты пишут об этом проекте.

Муцикава нахмурился.

— Я так думаю, — сказал он, — американцы, конечно, ухватятся за эту возможность сближения с Европой.

О'Кими быстро взглянула на молодого японца.

— Это сооружение имеет большое значение, мой мальчик, — сказал Усуда. — Меня лично оно интересовало бы прежде всего с коммерческой стороны. И, честное слово, я вложил бы в него деньги.

— Что касается меня, Усуда-си, извините, но я не стал бы тратить свои средства на усиление Америки.

— Ах, не надо! — поморщилась Кими-тян. — Я принесла вам журналы, но я хочу в сад, в наш маленький садик. Он кажется мне больше Булонского леса. Пойдемте. Можно, папа?

Девушка побежала вперед. Усуда следил за ней. Она легко спрыгнула с крыльца. Ее пестрое платье мелькнуло на узенькой аллейке, ведущей к крохотному прудику.

Муцикава внимательно смотрел себе под ноги.

Утром свежего майского дня мистер Медж, высокий, в меру полный, дышащий здоровьем джентльмен с энергичным, благообразным и довольным лицом, вышел в столовую раньше дочери. Он слышал, как она плескалась в ванной.

Войдя в крошечную гостиную, мистер Медж прежде всего открыл окно и всей грудью вдохнул свежий бодрящий воздух, подумав, что днем будет жарко.

Фальшиво насвистывая модную ковбойскую песенку, мистер Медж стал расхаживать по комнате, взяв в руки дистанционное управление телевизором. По всем программам шли утренние передачи и реклама. Наугад остановившись на одной из них и отбивая ногой ритм поп-музыки, сопровождавшей рекламу, он на ходу поглядывал на экран, где ему предлагали приобрести новый компьютер, способный не только сыграть с хозяином в шахматы, но и «думать за него» во время бизнеса. Мистер Медж изобразил сомнение на гладко выбритом лице и усмехнулся. В шахматы он не играл, а на бирже играть мечтал. Однако деньги любой «смышленой машине» он не доверил бы, впрочем, как и любому «смышленому малому». К тому же ему нужен был не столько компьютер, сколько его стоимость в наличных для пополнения его тощего бумажника.

Подойдя к журнальному столику, он принялся перебирать свежие газеты, которые успел вынуть из-под входной двери, но отвлекся вкрадчивым голосом дикторши, убеждавшей воспользоваться кредитом фирмы всего лишь на один день. Но на какой! На полярный! Пока солнце не зайдет на Северном полюсе, вы можете не беспокоиться о выплате долга, любезно улыбнулась в заключение очаровательная леди.

Мистер Медж подмигнул ей и вздохнул. «Ах, этот кредит, эти льготные условия! Как все это знакомо! Его прелестный коттедж на тенистой улице нью-йоркского пригорода Флашинга с тремя комнатами вверху и двумя внизу не будет уже его собственностью, если через неделю он не выплатит очередной взнос в семьсот сорок долларов. Жизнь в кредит подобна часам, которые обязательно остановятся, если их не завести». Владелец коттеджа снова вздохнул. «Ах, эти финансовые затруднения! Как трудно в жизни оставаться честным человеком!»

• Предыдущая
• 30/120
• Следующая