Выбери любимый жанр

Темная любовь (антология) - Кинг Стивен - Страница 15


Изменить размер шрифта:

15

ТЕЛО — ОНО НЕ ЛЖЕТ, говорит Адель. НО ОН В СВОЕ ТЕЛО ЗАКОВАН. ОН БЫЛ ВСЕГДА, ДЛЯ МЕНЯ — БЫЛ, ТОЛЬКО ОН ЗАКОВАН. ОН ДОЛЖЕН ОСВОБОДИТЬСЯ. Я ХОТЕЛА ПОМОЧЬ — НЕ ВЫШЛО. ПРИДЕТСЯ ПОПЫТАТЬСЯ ТЕБЕ. ПУСТЬ ОН БУДЕТ СВОБОДЕН.

"…ВСЕ, ты свободна", — говорит он, тело ее — как вихрь, нога взлетает, выше, еще выше, выше уровня плеча, нет, ты глянь, какие сухожилия, какая гибкость, какая растяжка! Есть же разница меж тяжестью и ветром, меж плотью и пером, между любовью и голодом, она говорит "Послушай", — говорит — ПОСЛУШАЙ МЕНЯ, и лицо Адели заливает светом, словно огненная роза на фотографии расцвела, свет из сердца рвется вовне, и она двумя руками сгребает с полок дурацкие статуэтки, яшму и хрусталь, лягушат и солдат — на пол их, что не на пол — те об стены, вверх-вниз осколки, блестят — сверкают, разбей все, пусть летит, пусть валится, а он орет, он рвется к ней, пытается схватить, словно к танцу пытается присоединиться, но нет, ОН ЗАКОВАН, я поняла, я знаю, кричит она Адели, лицу на блестящей картинке, "я все знаю", и он вновь подбирается к ней — и тогда она бьет, как можно сильнее бьет, ногой с размаху, ну, прямо каратистский удар, яростный, точно в пах, чтобы упал, чтоб повалился, чтобы валялся на полу, сжавшись, скорчившись, обхватив свой член, червяк красный, червяк на дороге, дергается в панике, в ужасе, в отсутствии земли.

ТЕЛО — ОНО НЕ ЛЖЕТ, говорит Адель.

И Эдвард захлебывается, задыхается влажным всхлипом, и тогда она бьет опять, еще, еще сильнее, сильнее, медленно бьет, неторопливо. "На пуанты", — шепчет она, и улыбается фотографии, поправляет пальцами резинку на костлявом крестце, бьет…

Бэзил Коппер

Блистание полированных лезвий

1

Понедельник

Устраиваюсь понемногу. Комната не очень. Маленькая, грязноватая кровать на редкость бугристый матрас. Два пыльных окошка выходят в узкий проулок, и выступающие этажи домов напротив затемняют комнату, так что она кажется еще темнее и теснее. В разгар лета в ней, конечно, невыносимо душно, а зимой нестерпимо холодно. К счастью, жаркая пора уже позади, а до зимы я, возможно, перееду. Хозяйка пансиона, фрау Маугер, обделена красотой, и вид у нее алчный, однако на меня она смотрит как будто без особой злобности, а за комнату берет не чересчур дорого. Быть может, здесь произошло что-нибудь ужасное. Увидим. Надо будет поспрашивать других жильцов.

Пока я видел только высокую бледную девушку в темном платье. Волосы у нее стянуты в узел на затылке, что подчеркивает невзрачность ее лица. Она призраком проходит по коридору, останавливаясь, чтобы посмотреть по сторонам большими испуганными глазами. Меня ей бояться нечего: подобный тип меня совсем не привлекает. Когда я договаривался с фрау Маугер об условиях, она упомянула, что девушка эта — швея в одном из самых больших домов дамских мод в городе, но теперь болеет и вынуждена оставаться дома. Ей нечем платить врачу, и она опасается, что потеряет место.

Что же, такова нынешняя жизнь. Дела повсюду обстоят скверно. И Берлин, видимо, отличается от других городов только тем, что он больше и шумнее. Днем я некоторое время потратил на то, чтобы распаковать свои вещи. У меня всего лишь коричневый кожаный чемодан и большой бумажный пакет. Чемодан, хотя и потертый, отличного качества, и фрау Маугер, наверное, учла это ведь когда я только вошел, она посмотрела на меня с большим подозрением. Да, конечно, я ничем не примечателен и не привлекаю в толпе ничьего внимания, но, пожалуй, для выполнения того, что мне, может быть, придется сделать, это преимущество. Мое пальто поношено, каблуки стоптаны, но я попробую занять ваксы у соседа-жильца. Денег у меня немного, и расходовать их надо осмотрительно.

Я пишу эти заметки, чтобы запечатлевать мои мысли и действия, и впоследствии они могут оказаться важными. Не написать ли в газеты? В Кельне, где я оставался три месяца, это вызвало некоторое внимание. К счастью, знакомый предупредил меня, что полицию заинтересовали мои крамольные взгляды, и я вовремя уехал. Здесь следует быть осторожнее и ни в коем случае не привлекать к себе излишнего внимания. Во всяком случае, сначала. Отец всегда говорил, что я обладаю сверхъестественной хитростью, что я способен предвидеть то, что еще только произойдет. Бедняга. Какой трагичной была его смерть! И никто не сумел понять, как это произошло.

К голой штукатурке стены возле моей кровати пришпилен пропыленный календарь. По какой-то причине листки первых месяцев не были оторваны. Я их оторвал и использую обороты как писчую бумагу для моих беглых заметок. Теперь я чувствую себя много лучше и открыл дальнее окно, чтобы легкий ветерок освежил духоту комнаты. Сразу стало приятнее. Встав на один из набитых конским волосом стульев — их в комнате изобилие, — я вижу мощенный булыжником проулок внизу и провожаю взглядом нескольких прохожих.

Теперь я вернулся к кровати, делаю пометки на календаре и довожу его до нынешнего дня. Все предыдущие я зачеркнул, а понедельник обвел кружком, так что знаю, где я теперь. Хотел бы я знать, почему никому не удается ухватить время и вынудить его остановиться — или вернуть те или иные события, как можно проделать в уме? Надо думать, мудрецы и ученые нашего общества должны бы располагать убедительными и несложными объяснениями. Мне это представляется таким простым, тем не менее указанный процесс постоянно от них ускользает.

Перестаю писать. Дело близится к вечеру, запах капустного супа медленно пропитывает воздух. И я понимаю, что очень голоден. Я ничего не ел после завтрака — двух крохотных булочек и чашки скверного, плохо промолотого кофе. Достаю бумажник и кошелек из искусственной кожи. Запираю дверь изнутри и пересчитываю свои денежные ресурсы. На ближайшее время марок достаточно, ну, а дальше? Остаться на вечер дома и попробовать здешнюю стряпню? Пожалуй, не стоит. Ароматы, поднимающиеся из кухни, мало соблазнительны для такого привереды, как я. Но надо быть осторожным. Небольшое кафе на тихой улице и еда попроще. Во всяком случае пока.

Пожалуй, завтракать я могу тут; обедать всухомятку, а что-нибудь существенное приберегать для вечера. Посмотрим. Но мне надо следить за здоровьем. Катрин говорила, что я выгляжу чересчур тощим и испитым даже для студента-медика. Где-то она теперь? Милая девушка, хотя и сама худышка. Но она помогла мне в решающую минуту и сделала мое пребывание в Кельне гораздо приятнее, чем оно иначе было бы.

Голова еще побаливает. Вероятно, виновато сквернейшее вино, которое вчера вечером я выпил на Bahnhof.[3] Самое дешевое, какое там имелось, конечно, но выгадывать на вине и тому подобном — плохая экономия. Пища не столь важна, поскольку у молодых людей пищеварительная система на редкость вынослива, но скверное вино вызывает головную боль и сильно расстраивает нервы. Прибрав комнату, я зажигаю лампу и осматриваюсь с некоторым удовлетворением. Да, она выглядит более цивилизованной теперь, когда почти все мои вещи расставлены и разложены по местам, благо их мало.

Фитиль горит ровно, но я встряхиваю лампу и убеждаюсь, что керосина в ней почти нет. Снаружи еще светло, однако здесь почти полная темнота, и мне понадобится лампа, чтобы делать заметки и читать. Надо попросить фрау Маугер либо налить в нее керосина, либо разрешить мне держать небольшой его запас в одной из металлических канистр, которые, как я заметил, хранятся у нее в кладовой. На них на всех белой краской написаны номера. Несомненно, номера комнат. Всего их двенадцать. Так что если все комнаты заняты, жильцов должно быть двенадцать. Возможно, это будет иметь значение.

Теперь я кладу мой чемодан на кровать, открываю его и осматриваю содержимое с большим тщанием. К счастью, замки у него очень крепкие и не стандартного образца, так что можно не опасаться за него, если кто-нибудь войдет в комнату во время моего отсутствия. У фрау Маугер, разумеется, есть ключ, и служанка будет убирать комнату, а потому мне надо следить, чтобы мои записи были хорошо спрятаны. Надежные замки — вот решение вопроса. Они обеспечивают укромность и скрывают от посторонних глаз то, что для них не предназначено. А меблированные комнаты и пансионы изобилуют любителями совать нос не в свои дела. У меня был друг… но я отвлекся. История очень длинная и отнимет слишком много времени и бумаги, если я запишу ее сейчас. Быть может, когда-нибудь, когда я прославлюсь, я даже напечатаю ее. Она, бесспорно, заслуживает того, чтобы ее рассказать — ее могут даже счесть чересчур неправдоподобной для вымысла.

вернуться

3

вокзал (нем.)

15
Перейти на страницу:
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело