Дар Каиссы - Казанцев Александр Петрович - Страница 1

• 1/32
• Следующая

Ветер пронесся над городом. Он столбами закручивал пыль на немощеных улицах, белыми чайками, никогда сюда не залетавшими, гнал над речкой бумажки. В печных трубах домов, не переведенных еще на нейтральное отопление, нечистой силой выл, как в старых русских сказках.

Деревья в городском саду гнулись, трепеща ветками. За далеким лесом на том берегу громыхало. Но дождь не начинался.

Железную урну в городском саду повалило и покатило по чисто выметенной дорожке. За ней гнались два листка бумаги. Один из них застрял на скамейке с изрезанной перочинными ножами спинкой.

Капитан милиции Гусаков тяжелым шагом вошел в кабинет.

— Так вот, капитан, — майор Степин поднял глаза от новой папки с тремя одинаковыми бумажками. — Дело нешуточное. Как-то в погранотряде взяли мы нарушителя. Смотрел ясными глазами и клялся международной солидарностью. И обнаружли при нем всего лишь шахматную задачку. Был у нас один мастак по шахматам, вроде вас, Гусаков. Знаю, вы у заезжего сеансера партию выиграли. Пограничник решил задачку, и кодом она секретным оказалась.. Вот так. Понятпо?

— Ясно, товарищ майор. Посмотреть бы ее.

— Другую задачку покажу. Для того и вызвал. Чепе!

Офицер Гусаков был по партийной линии направлен из армии на следовательскую работу и слыл уже в новом деле докой.

— Вот, — сказал Стенин, вынимая из дела бумажку. — Изучите. Потом куда следует передадим.

В городском саду было по-утреннему тихо, безлюдно. Ничто не напоминало вчерашнего ветра. Дворники подметали дорожки и косились на капитана милиции, грузно шагавшего к обрыву.

В воздухе несло с реки рыбой и чуть попахивало дымком. Это от заводской трубы на том берегу. В глубине сада ее не увидишь из-за разросшихся деревьев, которые сажал здесь в пионерские годы сам же Ваня Гусаков.

Внизу плескались в воде ребятишки, вырвавшиеся на лето из школы. Вот и скамеечка с вырезанными на спинке именами: «Ваня + Катя», «Маша с Юрой». Вечерами здесь сидят влюбленные парочки. Гусаков устроился на скамейке и погрузился в изучение «листовки».

Листок ученической тетради по арифметике. На клеточках старательно заштрихована доска и нарисованы шахматные фигуры (рис.1). Детским почерком сообщалось, что «белые начинают и делают ничью», а также по какому адресу следует прислать правильное решение и отзыв на произведение.

Иван Тимофеевич еще некоторое время посидел, внимательно изучая «листовку», потом направился по указанному в ней адресу.

Дверь открыл мальчик лет тринадцати, с подвижным лицом и поразительно живыми карими глазами.

— Каникулы, значит, — сказал Гусаков, здороваясь.

Мальчик тряхнул запущенными волнистыми волосами.

— Та-ак, — тянул Иван Тимофеевич, оглядываясь вокруг. — Человек я у вас новый, временный. Кто у вас тут проживает, кто прописан и все такое?

— Здесь Куликовы живут. А я — Костя, в седьмой класс перешел.

— Это хорошо, — кивнул Иван Тимофеевич, осмотриваясь в передней. — Адрес тут ваш дан… и будто бы ничью можно сделать.

Мальчик вспыхнул:

— Неужели вы из-за этого? Вы первый! Честное пионерское. Еще никто не решил. Я не думал, что так трудно.

— А там ничьей вовсе и нет, — заявил Гусаков.

— Как так нет? — запротестовал мальчик. — Давайте я сейчас вам покажу. Вы проходите в комнату, я шахматы мигом расставлю…

Иван Тимофеевич сел на стул, рассматривая обстановку чисто прибранной комнаты, Темная полированная мебель. А кровать совсем светлая. Над ней фотография летчика.

Мальчик расставил на шахматной доске знакомую Гусакову позицию:

— Вот смотрите. Черного короля надо запереть, чтобы он не выпустил свою ладью, — 1. КеЗ!

— Это мы понимаем, — кивнул Иван Тимофеевич. — А мы твоего коня пешечкой турнем — 1…d4! He угодно ли убраться?

— Так в этом все и дело. Теперь белые играют 2. Kf5.

Мальчик залез обеими ногами на стул. Встал на коленки.

— Ишь, какой хитрый. Хочет меня на вилку подцепить. Не выйдет, молодой человек. У нас еще есть порох… на базе снабжения. Пожалуйста: 2…h4!

Костя даже подскочил от возбуждения и с размаху поставил коня на g3.

— В этом соль! После 3. Kg3 вам нечего делать (рис.2).

— Как нечего? Взять коня можно, а можно и мимо пешкой проследовать.

— И прекрасно! Если пройдете пешкой, я возьму ладью конем, вы заберете коня, а я встану королем на f2, и вам пат. Заметьте, черным пат! А если возьмете коня пешкой — 3…hg, то 4.Кре2!, и теперь любой ход черных ведет к пату или белым или черным. Еще два пата, всего три! Смотрите: 4…g2 5.Kpe1, и черным еще раз пат. А если 4…Kpg2, то сразу пат, но белым!

Гусаков некоторое время смотрел на доску.

— Так… взаимопат, говоришь? А теперь, чтобы мы с тобой взаимно пат получили и с ничьей разошлись, скажи-ка мне, друг Костя, зачем ты эти листовки придумал?

— Как зачем? — удивился Костя. — Чтобы люди знали. А если бы я картину нарисовал в нескольких экземплярах и по воздуху пустил? Это тоже плохо?

— Вот это мы сейчас и разберем. Выходит дело, устроил ты собственную воздушную газету с бесплатным распространением. Что ж, тебе подписных изданий мало?

— Я боялся в журнал послать. Забракуют еще…

— Ишь, ты! С гонором мы! Неудач боимся!

Иван Тимофеевич подметил, как быстро меняется у мальчика выражение лица. Смущенный, тот поспешно складывал шахматы.

— А я думал, вы решили.

— Я и решил. Еще на скамейке в саду решил. Но не все.

— Решили? Так чего же я вам показывал? Вы уже знали?

— Знал, да не все. А чтобы узнать, и сказал, будто ничьей тут нет. Подзадорил тебя малость.

В передней хлопнула входная дверь. В комнату с кошелкой в руке быстро вошла худощавая, начинающая седеть женщина с усталым лицом, но такими же живыми глазами, как у Кости.

— Здравствуйте, гражданка Кулакова. Я ваш новый участковый уполномоченный. Зашел познакомиться.

— Пожалуйста, садитесь, я сейчас…— и она засуетилась.

— Ты что же, задачку эту сам сочинил? — обратился к Косте Иван Тимофеевич.

— Сам, — признался Костя и встряхнул шевелюрой.

— Постричься бы следовало. — заметил Гусаков.

— Я уж твержу ему, твержу! Прямо не знаю, что делать. Мода какая-то дикая….

— Стариннейшая, — отозвался Гусаков. — В средние века так щеголяли. И в прошлом веке так носили… и в каменном тоже. А вот в армии не положено. Потому… гигиена…

— Я голову часто мою! — вступил Костя. — А стричься сам буду. В парикмахерскую ни за что не пойду: там окромсают — уши потом торчать будут.

— Вот ведь почему парикмахеры нынче простаивают, — вздохнул Иван Тимофеевич.

— Ну вот я и освободилась, товарищ уполномоченный. Чем могу быть вам полезной? Я — Куликова Серафима Ивановна, учительница. Живем вдвоем с сыном.

— А он в дымоход кирпичного завода лазает. Маме потом штаны, рубашку стирать… А вот ботинки самому бы надо очистить от глины. В передней два дня, поди, ждут.

Костя стоял оторопелый, опустив голову. Серафима Ивановна прижала руки к подбородку и с укором смотрела на сына.

— Я знала, что так кончится, что эти его выдумки…

— Выдумка здесь есть, это верно. — согласился Гусаков.

— Как вы узнали? — прошептал Костя.

— Видишь ли. Костя, сидел я на скамеечке в парке и сразу две задачки решал: одну шахматную, а другую — откуда твои листки вылетели и как их ветром понесло? И тут дымком потянуло, понимаешь?

— Из кирпичной трубы! — воскликнул Костя.

— Вот именно. — подтвердил Иван Тимофеевич. — Иногда ветер дым к земле жмет, в том же самом месте, где листовку в парк занес. Листовки в воздух вчера вылетели. Завод эти дни не работал. Ветер в воскресенье был с той стороны. Листовки свободно могли через речку перелететь.

• 1/32
• Следующая