Как на качелях - Сергеев Леонид Анатольевич - Страница 22

• Предыдущая
• 22/24
• Следующая

— Ого! Автомобильный ас пожаловал. — И подмигивал своим приятелям. Потом вытирал руки о масляные концы, хлопал Кольку по плечу и добавлял:

— Хорошо, что пришел, «классный водитель». Без тебя ничего не клеится. — И начинал хохотать.

Во время перекура, так же посмеиваясь, дядя Федя рассказывал Кольке про разные рычаги управления в грузовике и объяснял, зачем та или иная педаль. Колька никогда не мог понять — шутит дядя Федя или говорит серьезно, но все равно как-то незаметно изучил всю машину. Иногда ему даже казалось, что он знает автомобиль не хуже самого дяди Феди, а кое в чем даже лучше. Например, он на память знал все царапины и вмятины на кузове. Частенько дядя Федя говорил:

— Ну, давай, гроза шоссе, показывай, где там еще надо залатать?

И Колька показывал какую-нибудь царапину, и они вместе с дядей Федей ее шпаклевали. А потом зачищали шкуркой и красили. Как только дядя Федя уходил обедать, Колька забирался в кабину самосвала и начинал трогать рычаги, и прыгать на сиденье, и отчаянно крутить баранку. В эти минуты он несся по шоссе и обгонял невидимых соперников.

Каждый день Колька ходил на автобазу. Через полгода он уже чувствовал себя профессиональным водителем и механиком одновременно. Не хватало только своего самосвала. Однажды под Новый год Колька встретил на улице дядю Федю.

— Ого, кого я вижу! — пропел дядя Федя нетвердым голосом. — Волкодав дороги! Ну-ка, иди сюда. Ахнешь, что я тебе скажу. — Дядя Федя нагнулся к Колькиному уху и зашептал: — Щас только с Дедом-Морозом виделся. Он обещал в этот раз притащить тебе настоящий грузовик.

Колька поднял на дядю Федю глаза и раскрыл рот от удивления.

— Да, да, точно, настоящий, — продолжал дядя Федя серьезно. — Уж ты, говорю, дед, того! Смотри, Кольке-то пригони самосвальчик. Чего тебе стоит-то. Он, Колька, говорю, парень наш. Мировой… Пообещал… Так что все в порядке. Жди.

— Настоящий самосвал?! — еле выдохнул Колька. — Как у вас?

— Лучше! Лучше, черт побери! — Дядя Федя подмигнул Кольке и побрел в сторону.

В новогоднюю ночь Колька долго не мог уснуть. Все вглядывался в морозное окно, ждал, когда к дому подкатит Дед-Мороз на самосвале.

Утром, проснувшись чуть свет, Колька бросился к окну и увидел чудо: прямо перед их домом тарахтел, попыхивая дымком, новенький, сверкающий краской и никелем самосвал. Колька накинул тулуп, ушанку, валенки и выбежал на крыльцо. Он ни минуты не сомневался, что это его, Колькин, самосвал. «Ведь такого новенького нет на базе, — рассуждал Колька. — К тому же он заведенный, а в кабине никого. Наверняка Дед-Мороз пригнал его ночью и оставил для меня».

Колька вскочил на сиденье и покрутил баранку. Потом выжал педаль сцепления и включил первую скорость. А потом плавно опустил педаль, и… самосвал медленно покатил. Чем быстрее бежала машина, тем радостней становилось Кольке. Он даже хотел запеть, но вдруг самосвал стал сползать в сторону. Колька изо всех сил потянул баранку, но машина круто повернула и уткнулась в сугроб. Колька стукнулся лбом о баранку, а мотор заглох. Потирая лоб, Колька вылез из кабины и вдруг увидел, как к нему со всех ног бежит дядя Федя с каким-то незнакомым шофером.

— Ты что? Спятил?! — кричал дядя Федя, а шофер грозился кулаком.

Подбежав, дядя Федя дал Кольке подзатыльник и кинулся осматривать машину.

— Ничего, цел. Даже бампер не помялся, — сказал он шоферу и вытер со лба пот.

— Ну и шкет! — проговорил запыхавшийся шофер. — У вас здесь все такие?

— Да нет, — махнул рукой дядя Федя. — Это только он такой!

— Дядь Федь! — тихо сказал Колька. — Ты же говорил…

Колька хотел напомнить дяде Феде про его разговор с Дедом-Морозом, хотел рассказать про то, как ждал этот самосвал, но какой-то горький комок застрял в его горле, он не выдержал и заплакал.

— Говорил, говорил, — проворчал дядя Федя. — Мало ли что я говорил. Соображать надо. Парень-то ты вон уж какой!

Дядя Федя с шофером влезли в машину, завели мотор и поехали назад. А Колька еще долго стоял на дороге и тер глаза кулаками.

Через год мы с Колькой поменялись местами. Для него Новый год стал только поводом повеселиться, а я начал надеяться на какое-то волшебство. «С чудесами интереснее», — рассуждал я и ждал Деда-Мороза.

Ветры бывают разные. Бывает сильный ветер: такой, что сорвет крышу сарая и до земли наклонит деревья, бывает тихий ветер, он дует вдоль улицы и только поднимает сор с земли да затевает игру с каждым встречным. Бывает ветерок: он бесшумно скользит по асфальту и чуть перебирает листву деревьев. И бывает легкое дуновение, когда качаются только одуванчики, словно меховые шарики на нитках.

Ветер может быть горячим, обжигающим тело. Может быть теплым и холодным. И прохладным может быть. Особенно хорошо, когда в жару тянет прохладный ветер. Тогда, если идти по ветру, кажется, что плывешь в прохладной реке.

Все ветры пахнут: осенний — опавшей листвой, гарью костров, фруктами и овощами, зимний — пухлыми сугробами, студеным деревом, каленым мерзлым железом, весенний — талым снегом и сохнущей землей. Летний — горячим испарением цветов, пышной сухой пылью, свежескошенной травой. Много всяких ветров, но одно у них общее — они самые свободные. Много раз я пытался поймать ветер, ловил его сачком и наволочкой. Но, пока он дул, мои капканы стояли тугими подушками, а стоило капканы закрыть, как полотно беспомощно обвисало.

Как-то утром наше окно распахнул веселый ветерок. Он потрепал занавески, лизнул меня в лицо, полистал книжку и хотел задуть лампу-ночник. Разозлился, что не получилось, и разлохматил шерсть у кошки, и стянул скатерть, и раскачал абажур. Я закрыл окно и почти его поймал, но он ускользнул через щель под дверью.

Я не пропускал ни одного ветра — делал вертушки, пускал бумажных голубей, ставил паруса на плоты. Но чаще всего запускал змея.

Как-то в сарае я склеил из газет такого большого змея, что еле протащил его через дверь. Дождавшись сильного ветра, я привязал к змею дедушкину грибную корзину и, посадив в нее соседского кота, попробовал запустить свой аппарат. Вначале змей метался над корзиной, как заарканенный зверь, но потом порыв ветра все же оторвал корзину от земли и потащил вверх. Как только корзина достигла метровой высоты, мой пассажир из нее выпрыгнул и с перепуганным видом дал драпака под крыльцо.

В те дни, когда я любил ветер, я ужасно боялся высоты. Стоило мне только влезть на дерево и посмотреть вниз, как перед глазами начинали плавать какие-то точки, а голова тяжелела и клонилась в сторону. Да что там дерево! Даже на крыше сарая меня и то тошнило. По этой причине я никогда не ходил по балке над оврагом и даже мост через речку обходил стороной.

Однажды был хороший слоистый ветер. У самой земли он пахнул цветами и дымом от костра, чуть выше — рекой и осокой, еще выше — далекими серебристыми ивами. В то утро я бежал по берегу реки к заводи, где на ночь поставил жерлицы. Я бежал по ветру, перепрыгивая ложбины, подпрыгивая на буграх. Подпрыгнув на одном бугре, я вдруг заметил, что моя рубашка плотно надулась ветром и я стал легким, почти невесомым. Какие-то потоки восходящего воздуха, точно гигантские качели, подкинули меня вверх, пронесли над голубой от незабудок низиной и плавно опустили около следующего бугра. Пробежав еще несколько метров, я оттолкнулся снова и… пролетел еще дальше. Тогда я свернул к краю обрыва и, разбежавшись посильнее, прыгнул с кручи. При этом я широко в стороны распластал руки. Я сделал это без всякого расчета, просто подражая птицам, но, оторвавшись от земли, неожиданно полетел над кустом тальника и зарослями лопухов. Я летел так долго, что запомнил свист ветра в ушах и внизу среди лопуховых листьев успел разглядеть гальку и ракушечник. Это было какое-то чудо! Приземлившись на песке, я поднялся на бугор и снова повторил прыжок. И опять пролетел над тальником и лопухами.

Я стал прыгать еще и еще. Постепенно я заметил, что ветер дует не с одинаковой силой и что, попадая как бы в «сильную волну», я улетаю дальше. Постепенно я научился угадывать приближение «сильной волны» и отрывался от края обрыва как раз в тот момент, когда ветер достигал наибольшей силы. Через час я уже мог в воздухе шевелить руками и немного направлять свой полет. А однажды, когда меня отнесло в сторону, я даже повернул к сыпучей песчаной воронке — месту намеченного приземления. Но самое странное — в воздухе я совершенно не боялся высоты.

• Предыдущая
• 22/24
• Следующая