Время барса - Катериничев Петр Владимирович - Страница 97

• Предыдущая
• 97/111
• Следующая

— Можно выбрать или одно, или другое.

— Ка-акая ты ну-у-удная, Егорова… Хочешь? протянула Але цилиндрик.

— Нет.

— Ты не понимаешь… Ты даже не понимаешь, что ты сказала! Если Глостер мертв, то я — свободна. Свободна! К этому не так просто привыкнуть. Ты и не представляешь, как я его боялась! Вот ведь: крутила с Глобусом, строила планы — так, не планы даже, мечты… Но я никогда не решилась бы, если бы он был жив. — Внезапно глаза ее помутнели, как море от внезапно налетевшего шквала. — Ты… ты видела его мертвым?

— Да.

— А может быть, он был только ранен?! Не ври мне!

— Он убит.

Ирка Бетлицкая мечтательно закатила глаза, произнесла, распевно:

— «Это сладкое слово „свобода“…» Какая-то насквозь искусственная фраза, правда? Где-то я ее слышала… Нет, не помню. Свобода мне напоминает весенний снег. Но не такой, какой в городе бывает, а лесной — глубокий, чистый, пахнущий оттепелью, хвоей и чуть-чуть — весной… И ты даже еще не знаешь, исполнится ли эта весна, но ждешь ее, мечтаешь, а на душе уже тепло, словно уголек тайный мерцает, и сердце заходится от предчувствия… Предчувствие весны — как предчувствие счастья. «Это сладкое слово — свобода…»

Беглицкая помолчала, раскачиваясь с носка на пятку и прикрыв веки, подняла взгляд на Алю:

— Я не хочу больше ждать. Я уезжаю. А ты? Хотя… Что это я? Я даже не знаю, откуда ты взялась!

Глаза ее подернулись влажной пленкой. Аля не успела отреагировать: одним мгновенным движением Бетлицкая выдернула откуда-то из-под куртки маленький никелированный пистолет, щелкнула предохранителем, приставила ствол к Алиному лбу… Рука ее чуть подрагивала, голос стал сиплым, девушка была готова сорваться или — в слезы, или — в истерику.

— Ну?! Только не ври мне! Тебя Глостер послал? Чтобы меня убить? — Голос ее дрожал, и дышала она часто-часто, будто бежала стометровку. — Отвечать! — взвизгнула Бетлицкая, перехватила рукоять пистолета обеими руками, облизала мгновенно пересохшие, жаркие губы, палец ее медленно повел спусковой крючок. Аля поняла, никакое слово не сможет уже остановить Ирку, пыталась заглянуть ей в глаза, но встретила в них лишь вялую темень: взгляд Бетлицкой был влажен и пуст, как плещущаяся в черной полынье вытравленная ночная река.

Дверь туалета скрипнула петлями, Аля ощутила, как напряглась разом рука девушки, сжимавшая оружие; в таком состоянии достаточно капли, чтобы лавина сдерживаемого страха покатилась, сметая все на пути всполохами пистолетного огня. Дыхание перехватило, Аля зажмурилась, ожидая выстрел… Бетлицкая крутнулась на месте, выстрел щелкнул, как пастуший кнут, Алино сердце, казалось, готово было выпорхнуть из груди, но вместе с судорогой пережитой жути по всему телу волной катилось ликование: стреляли не в нее, она жива, жива!

Аля открыла глаза: Ирка с пистолетом в руке стояла к ней вполоборота; сунувшаяся в дверь туалета уборщица со вздохом осела на пол. Лицо ее стало белее мела.

Аля прыгнула на руку, державшую пистолет, попыталась вывернуть, но не тут-то было: Бетлицкая с неожиданным проворством и силой вырвалась, затравленно забилась в угол, дергая стволом; потом взгляд ее упал на лежащую у стены женщину-уборщицу. Она глядела на Ирку застывшим взглядом, а губы ее бесшумно двигались — причитала или молитву читала, Бог весть. Бетлицкая вжалась в стену, зажмурилась и вдруг — отбросила пистолет, а сама отвернулась к стене, вжалась в нее, будто ожидая казни.

Аля метнулась было к упавшей уборщице, но заметила пулевую расщелину в дверном косяке: женщина была не ранена, просто смертельно напугана. Бросилась к Ирке: та уже сидела на полу, глядя в пустоту и царапая ногтями лицо. Аля отдернула ее руки и с маху залепила звонкую пощечину, не смогла остановиться, шлепнула с другой руки, еще, еще… Ирка завалилась на бок и заплакала… Аля почувствовала, что тоже плачет. Третьей заревела женщина-уборщица: кое-как встала, глянула на девушек и тихонечко, по стеночке вышла из умывальной.

Ирка снова достала из карманчика джинсов тюбик с порошком. Аля кошкой вцепилась было в пластмассовый продолговатый цилиндрик, но Ирка взвизгнула:

«Пусти! Мне ну-у-ужно», — резко двинула Алю локтем, вывернулась, метнулась из умывальни в туалет… Аля закрыла лицо руками. «Белый снег, белый снег, белый снег, синий лед…» Белое безумие… Оно еще никого не спасло, а губит — без разбора и жалости.

Бетлицкая появилась спокойной, умиротворенной, искрящейся, как снег под солнцем.

— Ну надо же… Как будто в черный омут — бух! А сейчас — хорошо…

Девушка закружилась под слышимую только ей одной музыку, счастливо прикрыв глаза, напевая:

В полях под снегом и дождем, Мой верный друг, мой верный друг, Тебя укрыл бы я плащом От зимних вьюг, от зимних вьюг, И, если б дали мне в удел Весь шар земной, весь шар земной, — С каким бы счастьем я владел Тобой одной, тобой одной…

— Аля… А ведь я еще буду счастлива, правда? Несчастье — это разлука с теплом… Но ведь снег не холодный… Я в это верю. Только нужно, чтобы было побольше снега… Много-много… А то от людей — только грязь. — Махнула невидящим взглядом по полу, удивленно приподняла брови:

— О! Пистолет! — Наморщила лоб, словно пытаясь что-то вспомнить. — Кажется, я стреляла? — Быстро нагнулась, подобрала никелированный, больше похожий на игрушку, чем на оружие, браунинг, полюбовалась отливом на накладках рукояти, сработанных из перламутра, понюхала ствол:

— Точно, стреляла. — Вопросительно посмотрела на Алю:

— Не в тебя? — И сама же и ответила:

— Нет, не в тебя. Ты жива. — Успокоенная, вздохнула, зажмурившись:

— Знаешь, почему я люблю снег? Он — нежный. Ну что, пошли?

— Куда? — Але казалось, что вся накопившаяся за полгода усталость навалилась на нее разом сейчас и ничто не заставит ее сдвинуться с места. И еще — она словно наяву видела, как сгорают тоненькие, нежные паутинки нервов после только что пережитого стресса.

— На волю.

Дверь туалетной комнаты распахнулась почти настежь. В проеме стоял лысеющий человек лет сорока пяти, с обвисшими усами, краснолицый и очень плотный. Живот значимо возвышался над плетеным ремешком, обтянувшим жирные чресла. Казалось, на лбу его большими печатными буквами написано: «НАЧАЛЬНИК».

Не сумев стать действительно «биг боссом», он, по-видимому, решил догнать неосуществленную мечту собственными телесными габаритами. За его широкой спиной маячил стриженый охранник. Он смотрел с живым любопытством и чуть-чуть — со страхом.

— Ирэн, кажется, ты перебаловалась с порошочком…. Стрельба в приличном заведении ни к чему. Дай-ка сюда свою игрушку. — Он протянул широкую крестьянскую ладонь.

Бетлицкая, казалось, и не слышала: чуть склонив голову в сторону, рассматривала усатого, словно большую гусеницу: толстую, но для коллекции явно негодную.

— Шери-и-иф, — длинно протянула она. — Вот именно, игрушку. Разве можно кого-то убить из этой спринцовки? — Она вскинула никелированный пистолетик, и зрачок ствола уперся пузатому в живот. Бетлицкая моргнула несколько раз, глядя в лицо Шерифу пустым взглядом, зевнула. — Уйди, пожалуйста, куда-нибудь подальше.

Твои габариты меня нервируют.

Голос ее был спокойным и вялым. Шериф зло сверкнул глазами, процедил сквозь зубы:

— Ты еще доиграешься…

— Вестимо, доиграюсь… — легко согласилась Ира. — С такой-то игрушкой. — Лицо ее вытянулось по-фельдфебельски. — Пшел-пшел! Руссо полицай!

Шериф сплюнул, но нарываться на пулю от безмозглой, отлетевший во власть «белого безумия» девки не захотел. Кивнул помощнику коротко:

— Пошли. Это Глобусова шмара, вот пусть он с ней и разбирается. — Бросил Ирке зло:

— Только шпалер спрячь, мы ж не в Калифорнии.

— Яволь, герр Шеррифф! — шутовски приложила два пальца к виску Ира.

— Шлындра, шалашовка гнутая! — выругался Шериф и удалился.

— Видала, что Глобусов авторитет с бывшим участковым сделал? Чудо. За два года Шериф, пока здесь главой вышибал служит, как на дрожжах раздулся, знай утробу набивает! Впрочем, Глобус и для местного райотдела — своя выгода: в районе, окромя мелкого воровства да цыган с маковой соломкой, — никаких преступлений. Вся здешняя братва если и шухерит, так только в столицах, а здесь — ни-ни.

• Предыдущая
• 97/111
• Следующая