Время барса - Катериничев Петр Владимирович - Страница 42

• Предыдущая
• 42/111
• Следующая

Аля застыла, глядя в одну точку.

— Но почему — меня? По-че-му?

— Бегаешь быстро. И стреляешь не слабо.

— В этом все дело?

— Да. Ты должна была увести на себя обширную погоню, какую организовали люди Ландерса и криминальная шушера под их началом. После стрельбы в гостинице и разборки с авторитетами в поселке ни у кого уже и сомнений не осталось, что ты и есть искомый киллер, супостат и злодей. Вернее — злодейка.

Аля усмехнулась горько:

— Что-то это не радует.

— Но и не пугает?

Девушка только пожала плечами:

— Чего бояться раньше страха, верно?

— Ну да, ну да… Как вещает здешняя народная мудрость: будет хлеб, будет и сало. — Маэстро помолчал, глядя в морскую синеву. — О твоих незаурядных способностях из оставшихся в живых знали только три человека: Гончий, я и Лир.

Ему как раз по силам скроить такую схему, как одновременное устранение двух авторитетов.

— Зачем это ему?

— Дьявол разберет. Для таких, как он, больше мути — больше рыбы. Одного он не учел.

— Чего?

— Случай. Меня. Я поломал или осложнил первую операцию, и теперь…

— Влад, а может быть, ты все усложняешь? И нет здесь и близко никакого Лира? Я помню, ты хотел разыскать его, чтобы отомстить за ту, давнюю гибель твоих друзей…

— Моих бойцов.

— Ну, бойцов… Просто… может быть, это у тебя…

— Навязчивая идея?

— Ну, вроде того. — Аля помялась, но произнесла-таки то слово:

— Одержимость. И ты все усложяешь. А на самом деле — все просто как день: ты случайно попал в разборку, меня случайно подставили в Южногорске…

— Аля, ты изучала диалектический материализм?

— Нет.

— Жаль. Согласно сей марксистской лженауке, цепь случайностей есть не что иное, как закономерность. А в таком деле, как прицельная стрельба по авторитетам из всех видов оружия, случайности ни с того ни с сего не возникают.

Аля промолчала, понимая, что переубедить этого человека ей не удастся, да и… да и вполне возможно, он действительно прав. Потом произнесла едва слышно:

— И теперь… теперь ты кинешься искать Лира?

Маэстро рассеянно смотрел на море, и лицо его было безмятежно-спокойным.

— Нет. Он сам нас найдет.

Четыре часа езды по жаре измотали Алю Егорову совершенно. За это время они дважды останавливались, покупая воду, сигареты и шоколад. Маэстро был молчалив и сосредоточен. Вел он машину по едва приметным дорожкам, а то и прямо по целине; он сразу объяснил Але, что встреча с вооруженными представителями власти, которые вполне могли работать на людей Ландерса и Батенкова, не сулит им ничего доброго: Маэстро был хорошо вооружен и навыков в обращении со стреляющим железом не утерял, но «огневой контакт» с властями может создать такое количество дополнительных проблем… Да и удача не всегда на стороне смелых. На нее можно надеяться, а вот рассчитывать… Везет в этой жизни не всем, не всегда и не во всем.

— Маэстро, — несмело произнесла, выслушав его, Аля. — А может, мы просто сядем в поезд на какой-нибудь маленькой станции и покатим до самых столиц? В Княжинск или в Москву?

— Ты так и сделаешь, девочка. И скроешься, заляжешь на самое донышко так, чтобы тебя не нашел никто.

— И никогда?

— В смысле?

— Ну, спрячусь, и сколько мне так сидеть «старушкой-пенсионеркой»?

— Пока все не успокоится.

— Влад, а как я узнаю, что все успокоилось? Маэстро не ответил.

— И почему тогда ты не сделаешь так же? Будешь ловить Лира на блесну под названием «Блестящий Маэстро»? — Девушка помолчала несколько секунд, решительно свела губы:

— Я поеду с тобой.

— И получишь пулю.

— До сих пор не получила.

— Пуля — дура. Ее может получить кто угодно и когда угодно. И это не зависит от уровня профессионализма.

— Да? А от чего зависит?

Глаза Маэстро затуманились, но лишь на мгновение; потом он бросил коротко и безразлично, но у Али не осталось сомнения, что он лукавит:

— Случай.

— Случай?

— Да.

— «Ни с того ни с сего кирпич на голову не падает». Да и… любая случайность есть лишь часть закономерности. Не твои слова? Ты даже науку как-то хитро обозвал… Диалектический материализм.

Маэстро пожал плечами:

— А я идеалист.

— Влад, я думаю…

— Девочка, думать ты можешь все, что угодно, а вот решать буду я.

— Почему?

— Когда пули станут ложиться совсем густо, я, вместо того чтобы воевать, стану думать, как уберечь тебя.

— По-моему, я доказала, что не беспомощна.

— До поры. Все до поры.

— Влад, но почему…

— Ты не воин. Твое дело — любить.

— Мне… мне кто-то это уже говорил… — Пусть на мгновение, но взгляд девушки стал близоруко-беспомощным. — Мне это говорил Олег.

— Гончий прав. Поэтому ты сядешь в поезд и уедешь. С твоими проблемами я разберусь сам.

— Это дискриминация.

— Это жизнь. Мужчины должны охранять ее, женщины — продолжать.

— Да? И кто это решил?

— Бог.

Маэстро замолчал. Просто гнал и гнал автомобиль. Единственным собеседником Али стало радио. А оно развлекало девушку сначала жалобным воем про геройских снегирей, потом — пессимистическим ревом недодолбаной стервы, стонущей на грани истерики: «Нелюбовь… Нелюбовь… Нелюбовь…»

Самыми мелодичными и жизнелюбивыми из раскручиваемых музыкальных опусов и казусов были старенький:

«Утекай, в подворотне нас ждет маньяк!» — и новенький:

«Ай-ай-ай-ай-ай-ай-ай, убили негра!» Ритмы сливались, били по мозгам, и отупение, вызванное усталостью и жарой, становилось навязчивым, долбило жутковатой какофонией звуков и слов… Порой, как глоток среди зноя, попадались и гармоничные мелодии, но стоило Але вслушаться, как она узнавала в «отечественном» шлягере «Там за туманами, дальними странами…» щемящую мелодию итальянца Нино Рото из «Крестного отца». Впрочем, то, что почти все расейские «стары» и «старлетки» без ущерба для совести и с прибылью для кармана брали чужое, Алю волновало мало: это в проклятом капиталистическом окружении использование не своей интеллектуальной собственности трактуется как банальная кража. Для наших же безголосых, безволосых и беззубых «старов» присвоение чужих мелодий можно считать и «гуманитарной помощью».

Ну вот, снова этот уродский рефрен! Дебилизацию подрастающего поколения поставили на поток. Все это и есть не что иное, как зомбирование: подростки и сочувствующие уже реагируют не на слова, не на мелодию, а на тысячи раз повторенную фразу; начинают дергаться в такт, входят в транс… «Давай вечером умрем весело — будем опиум курить… Давай вечером умрем весело…»

Аля резко крутанула ручку настройки… Вступительные аккорды песни уже отзвучали, мелодия заполнила пространство:

По острым иглам яркого огня Бегу, бегу — дорогам нет конца!

Огромный мир замкнулся для меня В арены круг и маску без лица.

Я шут, я арлекин, я просто смех.

Без имени и, в общем, без судьбы…

Девушка даже не слушала, просто… душа ее сделалась легкой, мир поплыл перед глазами, Аля подумала, что это — от разогретой солнцем земли, потом почувствовала солоноватый привкус на губах и только тогда поняла, что плачет.

Маэстро припарковал автомобиль к обочине, обнял девушку за плечи; Аля уткнулась ему в грудь и расплакалась уже совсем. Она плакала горько, как ребенок, который долго ждал родителей, не желая засыпать, да так и не дождался.

И комната его казалась ему темной, и бабушка не утешала: весь мир ополчился против, и только теплые руки мамы или отца могли успокоить… Но их не было…

Ни отца, ни мамы… Давно не было, очень давно. Але подумалось вдруг странное: ведь есть же, наверное, люди совсем взрослые и пожилые даже, у которых родители еще живы… А это значит, что жив еще кто-то, кто будет любить и жалеть тебя всегда, только потому что ты есть. И тебе есть где почувствовать себя маленьким и беззащитным, и есть где выплакаться, и посетовать на обидчиков, и есть где почувствовать себя дома… Сиротство горько тем, что некуда человеку спрятаться, чтобы пожалели… Ни у нее, ни у Маэстро этого счастья не было.

• Предыдущая
• 42/111
• Следующая