Время барса - Катериничев Петр Владимирович - Страница 36

• Предыдущая
• 36/111
• Следующая

— Именно. Проще было бы не просто рискованно — это граничило бы с тупой мужичьей глупостью, глупостью базарной и оттого — уязвимой изначально! В нашем деле, как и во всяком другом, кондовая простота порой хуже воровства! Победит тот, кто разрушит стереотип; Маэстро был в этом мастер, непревзойденный мастер!

Так вот, подготовка киллеров из четырнадцати-пятнадцатилетних пацанок — это и есть разрушение стереотипа! Кто?! Кто из волкодавов, которых натаскивали годами, десятилетиями, заподозрит в отвязанной нимфетке смертельное оружие? Не так?

Глостер стоял неподвижно. Он был почти счастлив тем, что Лир больше не упоминал о его, Глостера, разговоре с Диком. И вот почему: Глостер, находясь вдали от Лира, забыл об этой странно-мистической способности старика внушать даже не страх — какой-то потусторонний трепет; он бы не смог противостоять этому страху и выложил бы все то, чего никогда и ни при каких обстаятельствах говорить не следовало. Глостер вспомнил, как определил Лира десять лет назад один полковник, тогда — командир подразделения, сейчас — догнивающий в безвестных лесах неопознанный остов, костяк… Он назвал Лира просто: ведьмак. Ну да: с этими своими превращениями, фиглярством, кривляниями он похож на жуткого вурдалака, волка-оборотня… Глостер почувствовал, как холодный пот насквозь пропитал сорочку и она горячей простыней липнет к спине… Он кинул беглый взгляд на Лира — и успокоился: тот заливался игривым курским соловьем, слушая только себя; по-видимому, другой слушатель, был необходим Лиру исключительно как повод.

— Ты помнишь, дорогуша Глостер, как сложно было найти тех девиц, которых мы и привлекли к работе? А как вытаскивали девок из зон для малолеток, существующих под эгидой фонда «Счастливое детство»?! Песня, а не кампания! И нам не нужны были человеческие отбросы! Нам не нужны были сломанные и сломленные!

Нам не нужны были опустившиеся и ожесточившиеся настолько, что убить человека для них — как спичку погасить! Ты помнишь, сколько времени я потратил, пока нашел человечка на роль Робин Гуда? Дескать, мы — тайный отряд борьбы с гадами, шкурами и подлецами?! И пацанки — поверили! Все поверили! Ибо идея всегда эффективнее материи, когда она, как выражался один великий душегуб, овладевает массами!

Лир по-волчьи оскалил искусственные белые клыки, откинулся в кресле.

Длинный монолог утомил его. Он снова склонился над листком бумаги, исчерченным свиными рылами, стилизованными фигурками обнаженных нимфеток, какими-то крючконосыми профилями; по краю лист был. обрамлен в виньетку из ножей, кинжалов, шпаг, сабель, палашей, ятаганов; сверху, нависая над всем рисунком, темнел прямоугольником готовый упасть топор гильотины. Лир подправил нечто в рисунке, склонив голову чуть набок, так, что зачесанная прядь жиденьких белесых волос заблестела от упавшего косо света, спросил, не поднимая головы, буднично:

— А что, Глостер, ножичком не разучился махать? Глостера вопрос застал врасплох; просчитать, что за каверзу задумал его артистичный шеф, он не успел, ответил просто:

— Думаю, нет.

Лир вздохнул, вернее, зевнул, прикрыв рот ладонью.

Помолчал, резюмировал грустно:

— Похоже, у нас появилась небольшая проблема.

— Маэстро?

— Глостер, душа моя, порой ты удивительно тугодумен! Маэстро — это не проблема, эта наша беда, и пока мы от него не избавимся… Но, как гласит старинная шотландская мудрость: лучше иметь врагом льва в пустыне, чем бешеную кошку в соседней комнате. Я имею в виду Дика.

— Дика? — Мысли Глостера заметались, как тараканы по полу: Лир знает об их разговоре в машине? Была запись?

Или просто… Ну да: ведьмак!

— Дик стал много думать, — продолжил Лир. Тон его был отстранение-равнодушным, и оттого Глостер чувствовал себя так, будто его разгоряченную кожу поливают стылой январской водой, и еще миг — и он превратится в безгласную ледяную статую, в манекен, в труп… — Много думать… и рассуждать. Он плохо на тебя влияет. И плохо кончит. Конечно, можно просто утопить его в дерьме и ручку дернуть — пусть кувыркается по трубам: тело без погребения — душа без упокоения… Но… Ты, кажется, тоже стал проявлять излишнюю самостоятельность в мышлении, нет? Ну а когда у моего доверенного куратора возникают такие мысли… Мягко говоря, они несвоевременны, дерзки и опасны. А потому… — Лир поднял на Глостера пустые, похожие на оловянные пуговицы на солдатской тужурке, жидкие глазки и заключил абсолютно равнодушно:

— Кого-то из вас двоих нужно списать, Глостер. Как думаешь кого? Тебя или Дика?

Или — обоих? А помнишь, Глостер, что рекомендовал принц Гамлет бродячим актерам?

— Простите…

— Бог простит. «Говорите, пожалуйста, роль, как я показывал: легко и без запинки… А играющим дураков запретите говорить больше, чем для них написано».

— Лир вздохнул в непритворной печали, произнес тихо:

— Если бы у нас любили Шекспира… Смотреть на горланящий вокруг балаган тошно. Тошно.

Лир закрыл глаза, помассировал веки, замер, откинувшись в кресле, глянул на Глостера исподлобья:

— Вы оба нарушили правила; этого достаточно, чтобы потерять жизнь. Но ничтожно мало для победы.

Лир снова замолчал, а когда заговорил, голос его был тихим, сочувственным и участливым, словно у земского доктора, утешающего безнадежно больного мещанина.

— Полагаю, Глостер, между вами должен быть поединок, — буднично произнес Лир, словно только и занимался последнее время тем, что организовывал дуэли своих подчиненных. — Пусть все решит случай. Когда-то на Руси это называли «Божий суд». — Лир растянул губы в ухмылке, и его фарфоровые зубы тускло блеснули в неживом оскале. — Скорее, это суд сатаны: лукавый побережет того, кто сможет посеять больше смерти! И побеждает не тот, кто благородней, а тот, кто больше боится этой уродливой дамы. На должности моего куратора мне не нужны храбрецы: они бывают глупы и безрассудны. Я люблю трусов. Трусы умны и дальновидны. Правда, склонны к интригам и дрязгам и по этой собственной трусости способны цапнуть руку дающую… Но на то и хозяин: вовремя распознать какой-то иной страх, больший, чем страх перед ним… И я его распознал, Глостер. Нет? — Лир снова застыл, уставясь блеклыми роговицами в глаза Глостера. — Иди и убей Дика. Или он убьет тебя.

Глостер побледнел, произнес:

— Я никогда не был трусом.

— Все это словеса, Глостер. Все мы храбры, пока костлявая не схватит за горло. Выбери нож и спускайся, дружок, в подвал. Полагаю, твой друг Дик уже там.

Вы ведь дружили? Ну да, ну да… Рядом со смертью не бывает дружбы. Ни любви, ни дружбы, ни привязанностей. Слишком зыбко существование, слишком призрачно и вполне конечно. — Лир прикрыл глаза, помассировал веки кончиками пальцев:

— У меня выдался нелегкий день.

Глостер кивнул, словно боднул головой пространство. Через минуту дверь за ним закрылась. Лир не спеша выцедил вино из высокого, тонкостенного стакана, посмаковал губами, ощущая послевкусие… Снова уселся в кресло. Нижняя губа его бессильно отвисла, сделав лицо уродливым, аморфным; струйка вязкой слюны потянулась на лацкан пиджака; казалось, печать старческого слабоумия читается теперь на этом лице явно; старик казался безумным и бессильным в своей беспомощной дреме… И тут — Лир открыл глаза; взгляд был остр и насторожен, как взгляд готового к броску хищника. Он нажал кнопку на пульте селектора, спросил почти шепотом:

— Лаэрт? Дик ждет?

— Так точно.

— Он готов к поединку?

— Готов.

— Гневен? Испуган? Собран?

— Безразличен.

— Тогда — не жилец.

— Он в любом случае не жилец. И это понимает.

— Может быть, такое понимание заставит его быть ловчее? Не люблю скорых финалов, это похоже на убийство. Хотя… Да, проинструктируй Глостера. Мне не нужен благородный удар в сердце. Мне нужна агония. Долгая и мучительная.

Когда-то Глостер проделывал такие штуки впечатляюще. В Таджикистане, кажется.

• Предыдущая
• 36/111
• Следующая