Охота на медведя - Катериничев Петр Владимирович - Страница 68

• Предыдущая
• 68/89
• Следующая

Глаза Савина трепетали так часто, словно он смотрел сейчас на дробящуюся вспышками люминесцентную лампу...

— Спишут всех. Меня, Борзова, вас. Но вас — по-любому.

Валентин Сергеевич прикрыл веки, помассировал их пальцами, произнес хрипло:

— Что это изменит в твоем положении, Медведь? Или ты пришел меня спасать из чисто альтруистических соображений?

— Нет. Я реалист. И готов сделать предложение.

Савин сидел неподвижно, уперев взгляд в столешницу. Поднял голову, разлепил губы:

— Слушаю.

— Я вручаю вам миллион долларов. Наличными.

— У тебя нет таких денег.

— Есть. Выписали на «текущие оперативные расходы».

— И?

— И — вы исчезаете. И можете до конца дней наслаждаться бананово-лимонным раем где-нибудь в тропиках или субтропиках... И уж каких нимфеток вы себе выберете в наперсницы — до этого тоже никому дела не будет... Вместе с теми деньгами, что у вас есть, будете жить безбедно, надежно и весело.

— Хорошо стелешь, Гринев. И — за что ты предлагаешь такие роскошества?

— Вы сливаете мне Алена. Местожительство, связи...

— Зачем он?

— Думаю его разговорить. И — снимусь с крючка по обвинению в двух убийствах. Не так мало, знаете ли, в наше лихое время. Да и... — Олег на минуту замолчал, закончил:

— Безнаказанность убийства не менее безнравственна, чем само это преступление.

— Вам не идут философские ретирады, Гринев. Признайтесь, у вас это личное.

— Да. Личное. Он убил моего отца. Он — будет убит. Сдается, вы не солгали: вы действительно ничего не знали об убийстве Федора Юрьевича Гринева. Сдается мне также, что Ален ваш подчиненный, но «как бы»... А раз так — оцените два факта: он городит штабеля трупов легко и без затей. Это первый. И второй: раз вы что-то не знаете, значит... не собака крутит хвостом, а хвост собакой, нет?

Или — еще проще: вас предназначили на заклание изначально, но вы этого не поняли, Савин. И палачом вашим станет тот, кого вы считаете своим доверенным человеком.

Валентин Сергеевич застыл недвижным изваянием, прикрыв веки. Олег вынул сигарету, прикурил, выпустил дым. Он ждал, пока Валентин Сергеевич смирится с мыслью о том, что, кроме выхода, предложенного Гриневым, никакого иного у него нет.

Наконец он разлепил веки и посмотрел на Гринева. Взгляд его был тяжел, голос — сипл и тих; он заговорил, делая паузу перед каждым словом, словно само их произнесение давалось ему с большим трудом:

— Да. Ты умен. Но — простоват. Боюсь, что сие уже не от молодости. А потому не подлежит исправлению.

— Что именно вы называете простотой?

— Эта страна — страна власти. Страна системы. И суть системы заключается в том, что... Поменять лодку, в которую ты попал, сложно даже в отстойном омуте.

А уж на стремнине — и подавно. А мы сейчас — на стремнине... На самой-самой середине...

— Я вам предложил не лодку менять, а — выйти на берег. Солнечный, далекий, полный цветов, неги и покоя.

— Вся беда вот в чем, Гринев. Ты увяз так, что рядом с тобой даже находиться опасно, не то что деньги от тебя принимать... Лимон у тебя в конторе?

— В банковской ячейке.

— Борзов про нее знает?

— Естественно.

— Вот видишь...

— Были бы деньги и желание их получить. А способ я подберу уже сегодня утром.

— Ничего сегодня утром ты не подберешь, Гринев. Ни ключей, ни решений.

Сегодня утром тебя уже не будет.

Олег задумался на секунду, ответил быстро:

— Полагаю, сутки у меня есть по-любому. Даже если пройдет классический «отстрел медведя» по той схеме, что я нарисовал. Сутки. А то и двое. За это время вы успеете отбыть в тропики, я — найти вашего помощника и решить все проблемы. И мои, и ваши.

— Свои проблемы я решу сам, — жестко ответил Савин. Скривил губы в улыбке:

— А на жизнь мне хватит и без твоего жалкого лимончика. Так что — без обид.

Хотелось бы пожелать тебе в будущем не идти на поводу эмоций — мести или любви, но... Ты слишком импульсивен. А потому — нет у тебя будущего, Гринев. Совсем нет.

Взгляд Савина скользнул выше, Олег все понял, попытался наклониться — но поздно: веревочная удавка обхватила горло, и, хотя он успел подставить ладонь, могучие руки охранника начали движение... Сколько еще его жизни?.. Минута?..

Две?..

Комната закружилась в матовом потоке, воздух сделался густым, упругим и непрозрачным, и Олег почувствовал вдруг запах реки и даже узнал эту реку — да что реку, — мелкий ручей, по которому он носился ребенком, и из-под босых его ног вылетали бриллиантовые капли брызг и сияли на солнце бесконечного дня бесконечной предстоящей жизни, и запах реки и сосновой хвои наполнял легкие...

Мама и отец загорали на берегу и улыбаясь смотрели на него, а папа даже что-то говорил смешливое, и Олег знал, что скоро выйдет из воды и его завернут в полотенце и будут кормить изумительно вкусной «Любительской» колбасой, картошкой с грибами и поить густо подсоленным томатным соком, тоже густым, как кровь...

...Внезапно видение исчезло, кровь мощной волной ударила в голову, застилая мир тяжкой багровой волной, судорога прошла по рукам до кончиков пальцев, а он хрипло вздохнул полной грудью, посмотрел прямо перед собой, увидел побелевшее лицо Савина... В следующее мгновение словно удар камня мотнул его голову назад, глаза помутились, на лбу образовалась черная, с едва алыми краями, дырочка; очки слетели, беспомощно ослепшие глаза подернулись мутной поволокой, и мужчина завалился лицом в стол.

Олег с трудом сдернул с себя мучительную удавку: его безмолвный палач упал рядом С креслом, намертво зажав в руке конец веревки. Затылок его был разворочен пулей.

Олег обернулся. Позади него стоял... Леша Лешаков и деловито шерудил левой рукой в стенном шкафу. В правой у него был зажат короткоствольный пистолет.

Леший выудил из утробы шкафа коробку компьютера, выключил машину, выдернул из задней стенки винчестер, бросил на пол и одним выстрелом раскрошил на мелкие куски. Сверился с каким-то прибором, кивнул сам себе:

— Теперь — порядок. Мания величия у дедушки была какая-то: все разговоры записывал — для истории или еще для чего... Поди лампочка «жуками» утыкана, как та барбоска — блохами!

— Леший?!

— Ну. Что, Медведь? Живой? Помотай башкой, кровь разойдется, легче станет...

Леший подошел к упавшему охраннику, взглянул, потом так же, оценивающе, посмотрел на уткнувшегося в стол Савина, констатировал спокойно:

— Чистая работа. Кто это вообще такие, Гринев?

— Да так. Ты-то как здесь оказался, Леший?

— Считай — твоими молитвами.

— А по серьезу?

— А по серьезу — ангела-хранителя своего благодари. Вернее, хранительницу.

Женечку Александровну Ланскую.

— Женю?

— Да. Ты ее сразил своим полуночным визитом, и она — отзвонилась Александру Гедиминовичу.

— Зачем?

Вопрос повис в воздухе. Похоже, Леший его не услышал вовсе: за разговором он обошел стол, встряхнул труп Савина, сказал: «Ага», вынул из кармана пиджака связку ключей, выделил один, с замысловатой бородкой, пошарил взглядом по стене, подошел к секретеру, открыл, одним движением вымахнул все барахло наземь, простучал заднюю стенку, удовлетворенно хмыкнул, отодвинул ее: за ней обнаружилась дверца сейфа. Вставил ключ, отворил тяжелую дверь, выудил два плотных долларовых пласта, прикинул по весу:

— Штук сто пятьдесят. А то и все двести. Покойному уже не нужно, а нам — в самый раз! — Хохотнул:

— В своем хозяйстве и гвоздик сгодится!

— Ты работаешь, как завзятый медвежатник...

— Медведь и медвежатник — сладкая парочка... Как делить добычу будем?

Поровну или по справедливости?

— Не гони, Леший. Зачем Ланская звонила Брагису и каким боком ты оказался здесь?

— Я не боком, я самым что ни на есть наездом! Работаю я у Алекса свет Гедиминыча начальником «радиоузла». Сиречь — руковожу службой технической разведки и контрразведки.

• Предыдущая
• 68/89
• Следующая