Охота на медведя - Катериничев Петр Владимирович - Страница 6

• Предыдущая
• 6/89
• Следующая

Гринев уселся на стул и только потом посмотрел на патрона. Произнес с расстановкой:

— Я не клерк.

— Наш Медведь сегодня не в духе. А почему, спрашивается? — Чернов вытянул руку, полюбовался стильным бриллиантом на безымянном пальце.

— Я не клерк, — так же монотонно повторил Гринев.

— Пардон — партнер, — чуть кривляясь, произнес Чернов. Открыл коробку, выбрал сигару, чиркнул спичкой, со вкусом раскурил, выпустил струйку дыма, по лицу его разлилась нега отеческого добросердечия.

— Чем мы заняты, Борис?

— Чем? У нас трудовые будни. Мы делаем деньги. На набитых зеленью мешках.

Они думают, что ухватили бога за бороду, а за ниточки-то дергаем мы — и зелень сыплется, сыплется... Не ленись, скирдуй. Или тебе не нужны деньги? — Улыбка Чернова сделалась откровенно ернической.

Гринев посмотрел сквозь полураскрытые жалюзи. «Трудовые будни». Похожие, отутюженные молодые люди, погруженные в напускную деловую озабоченность. Такие же деловые дамы. Мерцающие экраны мониторов. Заученные движения. Заученные повороты голов. Заученная улыбка секретарши, встретившейся с ним взглядом.

Искусственное освещение. Искусственная жизнь.

Он перевел взгляд на Бориса Чернова. Тот курил и смотрел на экран монитора. Может быть, это отблески мертвых цифр с экрана сыграли скверную шутку, но лицо Чернова выглядело странным в таком освещении: то ли перерумяненным, то ли перепудренным... Более всего Чернов сейчас напоминал восковую фигуру из музея мадам Тюссо, в которую прихотью декоратора был вставлен невидимый моторчик и невидимый же диктофон, из которого и доносились дежурные фразы.

Впечатление был столь ярким, что Гринев даже тряхнул головой. Нет, ничего не изменилось, напротив: в своем вычурно-дорогом одеянии Чернов действительно походил на манекен. Может, так было всегда, но со всей отчетливостью Гринев заметил это только теперь? Олег сидел потерянный, как ребенок, которого завлекли играть в чужую сказку. «Рекомендую вам подыскать другую профессию», — зазвучал в памяти голос немца-профессора.

— Ты похож на муляж, — неожиданно для себя вслух произнес Олег.

— Что? — Борис прищурился, посмотрел на Гринева, словно сквозь прорезь прицела.

— Ты похож на муляж. Из раскрашенного воска. Довольно скверно обряженный.

— Ты пьян?

— Хуже. Трезв. Абсолютно. Чем мы заняты, Борис? Ведь жизнь так и пройдет здесь, не оставив по себе ничего, кроме сожаления.

Чернов улыбнулся, снова обрел самоуверенно-снисходительный тон:

— Жизнь? Это игра такая. Сильные побеждают слабых, умные подчиняют сильных. Только и всего.

— А победу над всеми одерживают подлые. Те, что умеют предавать раньше.

Чернов устремил взгляд в пустоту, и глаза его словно наполнились ею: стали пустыми, как матовые пуговицы дорогого клубного пиджака.

— Зачем же так мрачно, Медвежонок? Жизнь проста. Это игра, покер. А побеждает тот, кто проигрывает меньше, а выигрывает больше. Только и всего.

Тот, кто напрочь лишен азарта.

— И воображения.

— Воображение — это и есть азарт, ставший привычкой. Человечек выдумывает себе идеал, зачарованным мотыльком летит на огонь, кажущийся ему центром мироздания, и — палит крылья. А огонек тот — всего-то копеечная свечка на бронзовом шандале, от которого прикуривают свои дешевые сигарки снедаемые страстью и тщеславием игроки. — Лицо Чернова ожесточилось и теперь сделалось похожим на личину каменного истукана. — Об этом никогда не стоит забывать.

Губы Чернова скривились в жесткой усмешке, он встал с удивительной для его комплекции легкостью и стал скоро мерить шагами кабинет. Слова его падали тяжело, как литые свинцовые пули:

— Я похож на муляж?! Сынок, свои комментарии можешь высказывать какой-нибудь девке; она, может, и восхитится: ах, какой разумный мальчик! А для меня ты — растяпа. Как говорят американцы — looser. Умничать в Германии тебя научили, а вот реально зарабатывать — нет.

Чернов опустил жалюзи, выдвинул ящик стола, достал пачку долларов, перетянутую резинкой, грациозным движением кисти двинул по поверхности стола в сторону Гринева.

— Может, это улучшит твое настроение? Твой процент по игре на гагаринских акциях.

— И это — все?

— Мой дорогой младший партнер... Человек получает или те деньги, которых потребует, или те, на которые согласится. Ты — из вторых.

Лицо Гринева напряглось, он хотел было что-то сказать, но Чернов встал из-за стола, заходил по кабинету и снова заговорил — быстро, энергично, словно и не он пять минут назад сидел этакой полусонной мумией.

— Я похож на муляж?! А ты? На кого похож ты, Медведь? Я привожу барашков, с которых ты лениво стрижешь зеленую шерсть! Ты в порядке, у тебя есть деньги, у тебя есть досуг пофилософствовать, прицениться и оценить — свою жизнь, мою — с точки зрения вечности! Хар-о-ошая позиция! — Чернов хохотнул нервно:

— Я похож на муляж? Ты преувеличиваешь, сынок. До музея восковых фигур мне расти и расти. Я — так, подставка для муляжа. А ты — вообще вешалка. Крючок.

Чернов застыл посреди кабинета, направил на Гринева указательный палец, словно ствол пистолета:

— Ты наркоман! Ты приходишь сюда за дозой! Как в «Пиковой даме»? «Его состояние не позволяло ему рисковать необходимым в надежде приобрести излишнее, — а между тем он целые ночи просиживал за карточными столами и следовал с лихорадочным трепетом за различными оборотами игры». Ты как бруклинский бездомный бродяга, забредший случаем в китайский опиумный театр: сидишь, смотришь, а решиться никак не можешь! Вот и пребываешь — в трепете и страхе! Ты хочешь грез, ты хочешь власти... — Чернов перестал ходить, остановился, подошел к столу Гринева, присел на краешек:

— Не так?

— Да не в этом дело, Борис! От этих толстопузых дядечек и истеричных тетечек меня уже мутит! Мне надоело заниматься мелочевкой. Полета хочу.

— Да? А сгореть не боишься?

— Я не мотылек.

— Ты думаешь, что умеешь летать, Медведь?

— Всегда стоит попробовать.

— У тебя есть идея?

— Есть. — Гринев помолчал. — Но нужны серьезные деньги.

Чернов помедлил, произнес тихо:

— Деньги будут... Что за идея?

— Заводы. Второй эшелон.

Чернов скривился:

— На этом никто не играет.

— Именно потому, если вложить реальные деньги, и подъем будет реальный.

Какая сумма будет в нашем распоряжении?

— Сто миллионов долларов. Если ты предложишь клиенту хорошие условия.

На лице Гринева если и мелькнула растерянность, то лишь на долю секунды.

— Я готов предложить пятьдесят процентов в течение трех месяцев. И даже раньше.

— Излагай свою идею. По-дро-бно.

Олег помолчал с полминуты, собрался, заговорил уверенно и четко:

— Средние предприятия. Их тысячи. И стоят они миллиарды. И — не стоят ничего. Потому что загружены на четверть или на треть мощностей. Оборудование ржавеет или разворовывается, квалифицированные рабочие...

— ...Спиваются. Лежалый товар. Туфта. Никому не нужен прошлогодний снег.

— Они заработают, Борис! Если руки приложить...

— Вот только давай без рукоприкладства!

— Я образно.

— Образно ты будешь клиента разводить. А мне — лучше конкретно. Как ты собираешься сделать полтинник подъема на ржавеющем секонд-хенде? Акции их стоят копейки.

— Пусть не стоят ничего. — Гринев вынул из папки лист бумаги, нарисовал график-чарт, подвинул к Чернову:

— Смотри! У меня все просчитано. Сначала мы слегка продавим рынок, здесь и здесь, потом — поведем вверх, подтянутся «быки», акции пойдут вверх, их начнут лопать большие киты, начнутся инвестиции, заводы заработают. Все логично.

— Инвестиции, говоришь? Выглядит заманчиво. Сколько получим мы?

— Триста процентов минимум.

Брови Чернова поползли вверх, на губах застыла саркастическая улыбка, но взгляд остался внимателен и серьезен.

— Ты сказал глупость, Медвежонок. Таких подъемов не было ни у кого со времен последнего кризиса.

• Предыдущая
• 6/89
• Следующая