Охота на медведя - Катериничев Петр Владимирович - Страница 59

• Предыдущая
• 59/89
• Следующая

Олег тряхнул головой. Все становилось на свои места. А организаторы действа, как и положено спонсорам, останутся за кулисами. Дохлых кошек повесят на покойного Гринева... Который окажется не только финансовым спекулянтом и махинатором, но еще и типом растленным, с неуравновешенной психикой... Вместе с ним черно-коричневый колер щедрым грязным потоком обрушится на бывших сегодня на презентации политиканов, на Максима Евгеньевича Рубатова, на...

Борзов. На чьей стороне играет он? По положению он ладья, но... Если Олег прав, то и Борзов в этой партии — не фигура. И как с ним обойдутся — разжалуют до доминошной костяшки или попросту сшибут с доски щелчком крепкого ногтя — неведомо.

И с чьими еще высокими именами организаторы действа свяжут посмертную дурную славу Гринева? Этого Олег не знал. И знать не хотел. Потому что хотел выжить. И — победить.

Смешно сказать, но будущее Олега, как и сама его жизнь, сейчас висело на мнимом, невидимом луче, пронизавшем сотни километров пустого пространства неба и космоса... И луч этот был протянут от настроенного маленького компьютера, томящегося в душном салоне закрытого в чужой «ракушке» автомобиля... Если не оборвалась связь... Если не угнали автомобиль... Если не сели батареи «лэптопа»...

Была и еще одна опасность. А что, если для устранения Мурдина и Марины Мироновой организаторы использовали «левого» киллера и сейчас он лежит где-нибудь в канализационном коллекторе, а стоящий невероятное количество зеленых сверхсовершенный маячок посылает сигналы от бездыханного, безымянного тела, интересующего теперь только жирных канализационных крыс...

Нет. Ситуация такова, что требует от тех, кто ее моделирует, немедленного оперативного реагирования. И сделать это возможно, только если человек, осуществляющий все мероприятия, находится в непосредственном контакте с руководством. Вот на это самое руководство Олегу и нужно выйти. И — поломать игру. И сделать это должен он сам. Один. Могущество Никиты Николаевича может только помешать: слишком заметная фигура. К тому же если Борзова играют втемную, то он плотно обставлен. Если, конечно, он сам не играет на стороне противника.

Ночь предстояла длинная. Олег подошел к зеркалу, улыбнулся самому себе... Ну что же, Медведь... Доброй охоты.

Первым делом Олег спустился вниз. И не дежурным лифтом, а по лестнице.

Затем вызвал со второго этажа рабочий лифт и доехал до цокольного этажа: здесь располагалась кухня кафе, различные подсобные помещения, каптерки и подобное прочее. Гринев прошел в блок, где размещалась сантехническая служба. В здании, где снимали офисы десятков восемь различных контор и корпораций, это было необходимостью. А вдруг где прорыв неуправляемой стихии под названием «аква» или, того хуже, «фекалии»? И контору снизу со всею оргтехникой и оборудованием зальет к едрене фене! Да и то, что туалет на самом деле — лицо учреждения, а не его изнанка, людям бизнеса понятно давно. К тому же в личных душах, сортирах и прочих удобствах руководителей, бывало, что-то подтекало; сантехники никогда не оставались без надлежащей мзды, а потому работали охотно и попадали сюда по конкурсу: прибавка к довольно скромной по московским меркам зарплате была существенная.

В комнате сантехников горел свет. Олег толкнул дверь. Поросший рыжей щетиной мастер слива в свитере и джинсовом комбинезоне сидел на диванчике, вытянув ноги на специально поставленный стул. Рядом с ним, на табурете, располагалась основательно початая бутылка портвейна адыгейского разлива: чернила со спиртом и жженым сахаром. Но не это поразило Гринева: он читал Михаила Юрьевича Лермонтова!

Сантехник окинул быстрым, внимательным и ничуть не пьяным взглядом фигуру Гринева, зевнул:

— Чему обязаны?

— Скучно. Сижу тут наверху сторожем, контору охраняю.

— Все охранники на первом этаже.

— Вчера ихнему боссу привезли какой-то пакет. Он меня нанял. Вот и сижу.

— Если кто-то чужой придет за пакетом и станет качать права, ты его пристрелишь?

— Вряд ли. У меня и пистолета нет.

— Чего тогда сидеть?

— Вот и я так подумал. — Олег извлек из пакета литровую бутылку водки.

Сантехник со странным сожалением посмотрел на томик, вздохнул, закрыл.

Сказал просто:

— Сейчас стаканы соображу. Только вот закуска...

— Я принес. — Олег достал литровую баночку венгерских огурчиков, палку сервелата и хлеб для тостов.

Сантехник расставил стаканчики на табурете, стул расположил напротив, предложил:

— Присаживайся, что ли.

Гринев кивнул, сел, разлил водку.

— За знакомство? Саша.

— Олег. Выпили.

— Хорошая водка, — похвалил Саша.

— Мягкая, — подтвердил Олег.

— Лет пять назад финская в моде была. Тоже мягкая, но — дрянь водка.

Аромат в ней не тот. Потому что вода плохая. Дистиллированная. И спирт не такой. В водке аромат зерновой должен быть. И чуть-чуть дурины.

— Чего?

— Дурины. Ну, то есть очистка должны быть аховая, но чтобы чуток шибала все же. В финской сивушных масел совсем нет, а чуть-чуть надо. От них — аромат.

— Да ты знаток.

— Какой там. Просто люблю.

— Лермонтова тоже любишь?

Саша посмотрел на Гринева испытующе:

— Что, не по мне книга?

— Да нет...

— Обрыдло про войну. Я Лермонтова случайно взял. С теткой сейчас живу, у нее много такого. Ну и взял. Раньше думал, стишки, то, се — муть зеленая. А сейчас... Вот я читаю «Княжну Мэри», и думаю: люди ведь раньше совсем такие же были. И мучились так же, и вообще... Полтораста лет прошло, сколько народу друг дружку поизвело... Только беззаботности в них, техних, было больше.

— Думаешь?

— Ну. Они богатые от рождения были. Об чем им горевать? — Подумал, покачал головой. — А может, и не больше. Только Лермонтов это в книжку не стал вставлять. Он ведь тоже с чеченами воевал. А про войну в книжке и нет ничего.

Маются они нелюбовью, тщеславием, унынием. Как мы.

— Это тебе интересно?

— А то.

Разлили по второй. Выпили.

— Знаешь, в чем странность, Олег?

— В чем?

— Вот люди эти, что жили тогда, — умерли все до одного. Нету их. А я читаю, и меня аж лихорадит — как там все дальше будет... Значит, живые они? Раз мне важно, что с ними станется?

— Может быть.

— Вот. А эти все, — он неопределенно указал наверх, — мертвые. Деньги им мир застят. Купить все могут, а больше ничего их не колышет. Ни любовь, ни презрение, ни никчемность жизни нашей... Господами себя мнят. А какие они господа? Так, плебеи при деньгах. А у Лермонтова... Они же под пули не по приказу лезли. Честь. Спроси у нынешних, что это такое, кто скажет? Ты вот охранник, а под пули не лезешь.

— Зачем мне?

— А случалось?

— Давно.

— В Чечне или... типа разбирался?

— Типа разбирался. В Афгане.

— А выглядишь молодо.

— Я под самый занавес попал.

— Говорят, под занавес война там легче была.

— Что с чем сравнивать.

— Я с дедком одним работал... Он финскую воевал, курсантом. И всю Отечественную от первого до последнего дня. Так он Отечественную не вспоминал даже. Только финскую. Как выпьет чуток, так в слезы. Видно, лютая была та война. Снежная. Страшная. — Саша зевнул, глаза его заметно помутились. Он посмотрел на Гринева неуверенно, повторил, перед тем как накрепко смежить веки:

— Страшная.

— Самая страшная война, браток, та, на которой ты подыхаешь.

Саша уснул как убитый. Именно на это Гринев и рассчитывал: разливая, незаметно выплеснул в стаканчик собутыльника загодя приготовленную ампулу реланиума. Вреда никакого. Просто двести граммов водки действуют как шестьсот и почти сразу. Зато выспится хорошо.

На войне как на войне. При полностью непонятных перспективах и неизвестных противниках стеречься приходится всего. Охранников внизу, и борзовских, и всех прочих, возможных филеров, маячков... Как в старом анекдоте, когда Моню, приехавшего на землю обетованную с планом самых замысловатых гешефтов, прямо в аэропорту встретил лозунг: «Ты думаешь, ты один такой умный? Тут все такие умные!» А раз все умные... Гринев пошарил по шкафчикам, "обнаружил несколько джинсовых комбинезонов.

• Предыдущая
• 59/89
• Следующая