Огонь на поражение - Катериничев Петр Владимирович - Страница 3

• Предыдущая
• 3/71
• Следующая

В ином другом – нет!

Но с Кругленьким никто и не советовался. Его просто поставили в известность. Вернее – подставили в неизвестность. Как выражаются блатные – Фима «попал в непонятку».

Сема Штерн, как и сам Фима, был вовсе не тем, кем его знала публика. За его осанистой спиной маячили неясные тени – то ли бывших кагэбистов, то ли агентов империализма, то ли воровских авторитетов, то ли проворовавшихся высших армейских чинов, то ли всех их вместе, оптом и в розницу…

Фиму терзали два чувства: страх и обида. Страх – оно понятно, почему.

Обида… Ну а как же иначе: наконец-то поиметь деньги и все, что к ним полагается, заработанные нервами и потом, мозгами и кровью, – и все для того, чтобы тебя поимели какие-то засранцы?!

Но Фима думал. Очень думал.

У кого есть мозги, у того они есть!

Все просто! Фима активизировал с десяток «левых», ничьих мальчиков – такого добра на ТВ всегда с избытком, а потому они готовы поактивничать и хоть к кому-то примкнуть, абы отхлебнуть от кормушки денег или славы (что в общем-то в этом мире одно и то же), – и тихонечко направил их на Семиных людей. Не отсвечивая.

Да! Вот, что больше всего раздражало Фиму в Семе Штерне, – он не сидел тихо и отсвечивал. Был каждой бутылке – пробка. Но при том – ему все удавалось!

Короче, Фима нашел «отмазку» для «шефов»: если Сему Штерна все-таки «прикопают», – были люди, люди суетились, это мои люди. С другой стороны он тихонько, вкруговую, запустил информацию для Штерна. Фима это называл – «запустить рулетку». Чтобы Сема пошевелил извилинами.

Победит, как водится, сильнейший. Его сторону и займет он, Фима. Оставалось только ждать.

Кругленький внимательно следил за происходящим. Хотя вроде бы ничего и не происходило. Но у Фимы было чутье, оно у него есть! Как выражался Изя Бабель:

«Передайте тете Соне, что Беня знает за облаву». Что там было дальше, в рассказе? Ну да, пожар в участке. Огонь.

Что ж, будем ждать огонь.

Фима повязал галстук, застегнул шикарный пиджак. Провел щеткой по остаткам волос. Раздвинув губы, обнажил десны – розовые, крепкие, здоровые. Сдвинул зубы вместе. Улыбнулся. Искренне. Самому себе. Фима знал: если сегодня его и ждут неожиданности, то приятные.

Он открыл «атташе». Все на месте. Губы плясали, выдувая мелодию, – хотя сам он, похоже, занятый мыслями, даже не замечал этого: Гусарская рулетка, опасная игра, Гусарская рулетка – дожить бы до утра, Так выпьем без остатка…

Щелкнул автоматический замок.

Черная «волга» тронулась с места, едва Ефим Зиновьевич Кругленький появился на ступеньках подъезда. Ловко подкатила и замерла. Задняя дверца открылась. Ефим сделал несколько шагов, наклонился. Это была его «волга». С его шофером – здоровенным подмосковным увальнем по имени Рафик. В Рафике, похоже, текла восточная кровь, но он был не еврей. Евреям Фима не доверял.

Глаза Фимы сделались круглыми от удивления. Выстрела он не услышал. Просто упал на заднее сиденье, даже не успев понять, что его уже не стало.

«Волга» плавно тронулась с места. Проехала несколько кварталов.

Остановилась в тихом переулке. Дверца открылась. Из-за руля вылез человек – в длинном черном плаще, в черной широкополой шляпе, в темных очках. Захлопнув дверь, он не торопясь зашагал по переулку, свернул за угол и исчез.

Если кто его и видел, так только семенящая в булочную бабулька. Хотя – вряд ли обратила внимание. А если и обратила, сказать, какого человек роста, сложения, блондин, брюнет – этого уж точно не смогла бы. Не смогла бы даже определить, мужчина это был или женщина. Или подросток. Да и кто их нынче разберет – все на одну мерку скроены!

«Волга» простояла до вечера. Если кто и замечал лежащее неловко на заднем сиденье тело – то кому какое дело, как человек отдыхает. О трупе в машине заявил по ноль-два какой-то школьник. По крайней мере, так поняла принявшая сообщение сержант Ольга Щеглова.

Подъехавшую опергруппу ждал не самый приятный сюрприз – трупов оказалось два. Один, в шикарном костюме, действительно лежал на сиденье, второй – на полу.

Было странно, как уместился там такой увалень. У него не оказалось никаких документов, только неумелая татуировка на левой руке: «Рафик».

Юноша лежит на спине. Женщина, худенькая брюнетка, сидит верхом на нем, раскачиваясь, поднимаясь и опускаясь. Длинные ярко накрашенные ногти впиваются юноше в грудь, оставляя глубокие борозды, которые тут же набухают кровью.

Женщина кричит, она почти не контролирует свои действия. Юноша пытается обхватить ее спину, перевернуть, – она наотмашь бьет его по лицу, крепким костистым кулачком по переносице. Еще, еще. Впивает ногти в щеки, выгибается, кричит-стонет – и замирает. Юноша пытается двигаться, но женщина легко соскальзывает с него, набрасывает халат. На вид ей за тридцать, она прекрасно сложена и хороша собой. Юноше – вряд ли больше пятнадцати – шестнадцати лет.

– Линда, я же не кончил. – Голос его жалобный, взгляд по-собачьи преданный.

– Хелп еселф', – усмехается Линда и выходит из комнаты.

Юноша поворачивается на бок и плачет, уткнувшись в подушку.

Линда появляется в столовой. Посвежевшая после душа, волосы уложены, деловой костюм. Горничная – сурового вида крупная женщина – подает кофе и гренок. Линда гренок едва пробует, выпивает кофе. Встает.

– Госпожа…

– Да?

– Как с молодым человеком?

– Накорми завтраком и выпроводи.

– Немного денег?

– Вот именно – немного. На резиновую куклу. На большее у него не хватит фантазии. Все.

– Да, госпожа.

У подъезда ждет белый «мерседес». Шофер застыл у дверцы. Захлопывает.

Машина трогается.

Линда снимает трубку телефона, набирает номер:

– Буду в конторе через десять минут. Нет, Поговорите с ним сами. Это ваши проблемы. Все бумаги по «Юнион трек» должны лежать на моем столе к пятнадцати.

Мне неинтересно, что вы успеваете и как! К пятнадцати! Все.

Вид у Линды раздраженный. Достает сигарету, щелкает изящной золотой зажигалкой.

Входит в офис. Когда пересекает комнату служащих – все замирают, словно вжимаются в столы и кресла. В приемной бросает взгляд на секретаршу:

– Новенькая?

Хорошенькая пухлогубая блондинка встает, неловко оправляет костюм.

– Да… Александра Евгеньевна в отпуске… Она сказала, что вы в курсе… – Слова девушке даются с трудом, словно у нее комок у горле, – Да, я в курсе. Зайдешь через десять минут. Линда мельком бросает взгляд на ровную стопку свежих бумаг на столе. Подходит к стене, открывает дверцу.

Мини-бар. Смешивает себе шоколадный коктейль. Садится в глубокое кресло у стены, прикрывает глаза, рассматривает собственный кабинет. Гладкий полированный стол, еще один – черного дерева. Если отодвинуть панель – там комната отдыха: крошечная сауна, душ, ванна для двоих. И спальня… Такая, что ханжам и не снилась.

Линда делает еще глоток. Нет, спиртное не расслабляет. Раздражение… напряжение… Возвращается к столу, садится. Улыбается своим мыслям. Она знает, что ей сейчас нужно.

– Новенькая?

– Да?

– Жду тебя через минуту. Ты умеешь стенографировать?

– Да.

Линда отпускает кнопку селектора.

Девушка входит, плотно прикрывает за собой дверь, замирает перед столом.

Линда нажимает кнопку под крышкой стола, – замок двери беззвучно запирается.

Девушка стоит с блокнотом и карандашом в руке. Линда медленно рассматривает ее с головы до ног. Произносит с улыбкой, еле слышно:

– Как зовут?

– Александра… Саша.

– Сколько тебе лет?

– Девятнадцать.

Линда прикрывает глаза, крылья носа трепещут.

– Сними одежду.

– Что?

– Раздевайся. Совсем.

Девушка покраснела – щеки, лоб, шея.

– Зачем? – едва выдохнула она.

– Я так хочу.

– Вы же сказали, что нужно стено…

– Это подождет. – Линда кладет на блестящую поверхность стола запечатанный целлофановый пакет:

• Предыдущая
• 3/71
• Следующая