Огонь на поражение - Катериничев Петр Владимирович - Страница 12
- Предыдущая
- 12/71
- Следующая
– А все же, откуда изобилие? – спросил я, улучив момент.
Толик хитро прищурился.
– Ты удивишься, но от «МММ». Согласно рекламе.
– Они же спалились!
– А мы – нет.
– Толик, кончай темнить! Чтобы у вас с Алкой в апреле, когда я уезжал, денег хоть на одну акцию было…
– Во-во… На опохмелку не хватало… – Толик налил себе огромную пиалу чаю. – Короче, в начале июля мы с Алкой поцапались…
– А когда вы не цапались…
– Да не, по-серьезному. Сидели, клюкали, еще Мишка был с моей работы, ты его не знаешь… Короче, Мишку проводили, еще приняли, слово за слово, Алка меня хрясь ложкой по мордам…
– Половником, – усмехнувшись, поправляет Алка.
– Ну да. А я тоже подогретый был – ну и под глаз ей брызнул. Алка – в слезы и – шасть из дому. Ну куда она пойдет? Понятно, к теще. За ней я, конечно, не побежал, мужчина все же и гордость свою имею…
– Да ты не ходячий просто был…
– Алка, помолчь. Ну, а утром подумал, решил – пойду на мировую.
– Подумал он… Опохмелиться нечем было, вот и прибег, – язвит жена, но Толика, похоже, все это даже забавляет.
– Речь не о том. Посидели у тещи, потолковали. Вроде помирились. Ну, она выставила, все втроем вмазали, ну и с Алкой там и остались. Проснулся ночью, по нужде. Пробираюсь назад в комнату, ощупью… Теща дрыхнет. Ну я и шасть к секретеру…
– Рецидивист прямо, – комментирует Алка.
– Не знаю, кой черт меня под руку толканул… А просто – денег-то ни шиша, утро забрезжит – чем похме-ляться стану? Ну и залез. Думаю, поживлюсь десяткой, и хорошо. И надо же, хмельной был, а сообразил – где бабы деньги-то спрячут? В белье, где же еще!
– Психо-о-олог…
– В общем, сую руку под белье в нижнем ящике – а там белья-то всего ничего.
И денег никаких – пачка бумаг. Толстенькая! Дрон, у тебя какая книга самая толстая?
– А Бог его знает… Справочник фельдшера.
– Ну вот, так в аккурат такой толщины пачка и была. На кухню выволок, глядь – акции «Эм-Эм-Эма». А я б знать не знал, что с ними вообще делают, если б не тот телевизор…
– Это точно. От Лени Голубкова, как от судьбы, – не уйти.
– Было. Да у меня-то вся жизнь, ты помнишь, как в сумерках проходила…
– И у меня от тебя – в потемках, – вставляет жена.
– Да уж… Короче, в башке всплыло сразу: свободно продаются и покупаются… Ну я всю пачку возьми да и сунь в авоську… А пока теща дрыхнула – втихаря из квартиры-то и утек.
– А мамашка моя тоже хороша, – перебивает Алка, – ни мне, ни Славке, брату, про те акции ни гугу. Я-то знала, что у нее давно еще тысяч десять на книжке лежало, мы с Толиком когда еще просили, на квартиру-то… Сказала:
«Нету», как отрезала. А потом я уже и забыла об них… Вернее, решила – пропали на книжке-то…
– Ага, у Авдотьи Никитичны пропадут, пожалуй, кукиш с маслом… Зря она, что ли, за прилавком тридцать лет простояла… Зажала денежки…
– Не болтай зря. Я-то с ней росла, помню, как они доставались…
– Да и люди не без глаз… Там – привес, там отвес…
– Да?! Много ты на той копеечной картошке с морковкой наперевешиваешь? – рассердилась за мать Алка. – А мешки те – на себе тягай, а картошку ту мерзлую – руками разгребай с подсобки-то, а заведующей – дай, а участковому – дай, а инспекторам всяким торговым – дай… Это ты все подсчитал? С тех копеек-то? Так что молчи уж…
– А на квартиру – зажала-таки…
– Да что тебе давать-то было – вес одно ушло б, как в прорву… Лешке она нашему собирала, думала, хоть он по-человечески поживет, на нас уже крест поставила… – Алка хлюпнула носом.
Толик передохнул тяжело:
– Да, ладно, теперь-то чего. Ну а с Лешкой… Да, права она с Лешкой…
Забросили совсем пацана. Ничего, как от матери с деревни приедет, я его это…
Да в лицей отдам! Сколько б ни стоило! Пусть тот английский изучает, щас оно надо! Скажи, Дрон?
– Без английского теперь никуда, – авторитетно киваю я.
– Прям уж в лицей сразу… – счастливо улыбается Алла.
– А чего?.. Он у нас головатый! От Олеговых книжек не отходит!
– Это от Олега не отходит, – вздыхает жена. – У нас-то в комнате, ты вспомни, пьянки да гулянки… А тебе, Олежек, жениться бы надо да самому деток завесть…
– Повременю. Вот новую жизнь начну… так что с акциями теми?
– Ну вот. Пошел я, значит, на пункт ихний, да все, как есть, на деньги-то и обменял! Словно голос какой нашептал – акция, она бумажка, деньги надежнее…
– Это у тебя «белая» начиналась, раз голоса-то уже слышал, – хмыкнула Алка.
– «Белая», не «белая», а только если бы не я, осталась бы твоя мамашка щас сиротой казанской. Без копейки, значит. Короче, получил я деньги и аж обмер: это ж миллионы! Как во сне!.. Сунул их в ту же авоську да домой потрусил, благо недалеко… Иду сам и думаю: а ну как стопарнет кто? Из-за этих «лимонов» и жизни лишить могут!
– Да ты б на себя в зеркало посмотрел: куртка болоньевая, еще за сорок рублей купленная, штаны вытертые – позарятся на тебя, жди!..
– Не, – не обращая внимания на женин комментарий продолжает Толик. – все ж верно люди говорят: пьяных да дураков судьба бережет…
– До поры… – вставляю я.
– Ну да, а ты у меня и пьяненький, и не сильно умный! – усмехается Алка.
Толик вдруг разозлился: покраснел, насупился… – Был… – поправляется быстро та. – Я ж щас так бабам и говорю: мужику моему, дескать, цены нет, до того разумный!
Толик исподлобья смотрит на жену: насмехается, что ли? Лицо Алки круглое, улыбчивое, простодушное…
– А, бабы! Ну вас! Слушай дальше. Пришел, значит, я домой, четыре бумажки по пятьдесят из пачки вытянул, а. остальные в целлофан завернул, резинкой перетянул да в бачок сливной спрятал, А уж похмелюга пришла, потряхивать начало – да только с мильонами кто ж к ларьку-то пивному идет, боязно.
Ну, взял деньги да и пошел пиво пить. Выпил кружку, другую, тут дружбанки – Серега с Костькой подгребли, портвейну налили… Ну и я развязался – тряхнул мошной…
– Купец Копейкин гуляет…
– Взяли мы на все «зубровки» да и сорвались под Москву, в Костькину деревню… Так сказать, на отдых и простор…
– И не икалось вам… Мамаша как пропажу обнаружила, так ее чуть Кондратий не хватил!
– Пилось попервоначалу хорошо, легко. А в деревне – уже и не помню. На самогон на какой-то набрели да на брагу. Так на неделю и загудели… – Толик перевел дух, в два глотка допил чай. – А потом – аж вспомнить страшно. Стала мне теща моя являться – то ли во сне, то ли наяву, разве разберешь, когда пьешь неделю без просыху… Почему-то на две головы меня выше, вся в белом, как в саване, в одной ручище те акции держит да трясет ими, другой – горло мое достать пытается да шепчет с придыханием: «Задушу паразита… Задушу…» И вонь изо рта сивушная, и глаза светятся, что твои угли…
Короче, перепугался я – жуть. Как просветлит – чувствую, «белка» идет. Ну и рванул первой же электричкой на Москву… Как к ней через лес бег, все казалось – гонится кто за мной, да голос тещин: «Задушу… Задушу…»
Весь путь в тамбуре ехал – там люднее, не так страшно, а только шептать начинает, я к бутылке с самогономто и приложусь… На подходе к дому друганы перехватили, портвейном подмогли, пришел уже к двери «автопилотом», открыл кое-как…
А тут сама Авдотья Никитична подвинулась, громадная, как бронепоезд.
«Где акции, гад?»
«Продал».
«А деньги? Пропил?»
«Чуточку… Да рази их все пропьешь?!»
"Сколько всех-то?"
«Мильоны…»
«Где?!».
«Там», – махнул я рукой в сторону туалета и отключился.
Очнулся на белых простынях. Лежу тихо, как мышь, трясун ознобить начинает… Теща появляется, да стакан ко рту.
– Похмеляйся, милок. Только но чуть-чуть, не в раз.
И стакан мне протягивает.
Вот она, думаю, горячка, началась…
– Мамашка моя как узнала, что деньги целехоньки, – прямо не своя стала!
Пока Толик по селам самогоном наливался, закрылось это «МММ» и сбережения у людей пропали. А ее – не только вернулись, так еще и нажили сколько!
- Предыдущая
- 12/71
- Следующая
