Любовь и доблесть - Катериничев Петр Владимирович - Страница 27

• Предыдущая
• 27/130
• Следующая

Самое противное, что дел не было никаких. Оперативное и информационное обеспечение всех сделок по трубопроводам и по западным кредитам происходило столь скоро и качественно, что не оставляло доморощенным олигархам никаких иных шансов, кроме получения специально нарезанных и не слишком жирных кусков с монаршего стола. Все остальные вообще довольствовались крошками.

Но беспокойство не оставляло. Данилов? На его статью реакция была вялой: если что-то и зрело, то пока подспудно, тайно, как лава в вулкане. Но гора уже набухала, как нарыв, искала выхода, и он, Гриф, не знал, где и как прорвется эта непредсказуемая энергия. В Княжинске все тихо, как на погосте; все устоялось, устаканилось, утряслось, все поделено и расписано так, что и лезвию ножа не протиснуться, но... Гриф верил своему беспокойству. Олег Данилов, конечно, не фигура и даже не фигурант. И здесь Вагин прав: «стереть» его так же просто, как придушить подвального бомжа. Но он – индикатор. Кто-то же его проинструктировал. Или использовал. Нет, Гриф не верил в такие совпадения, как появление нужного скандала в нужном месте только по прихоти случая. Особенно в делах, касающихся нефти, газа, алюминия и – денег. Хотя... Парадокс состоял в том, что людишки чаще до крови собачатся и убивают себе подобных за самую мелкую мелочь, а вот когда речь идет о десятках или сотнях миллионов долларов, о миллиардах – здесь ни стрельба, ни взрывы не уместны. Можно ведь и «ответку» получить. А потому действует как бы негласный мораторий на убийство в среде самых-самых. Нет, бывают, конечно, и исключения... То – самолет рухнет при взлете, то – самосвал не сумеет разъехаться с лимузином на пустынной дороге...

Всякое случается. Ликвидации перестали быть демонстративными, но от того не сделались менее фатальными.

Впрочем, героев не осталось. Деньги покупают все. Погибают те, кто не понял: торг закончен, им сделано предложение, которое нельзя отклонить. В торгашеском азарте они продолжают нахваливать «товар» – свою партию, голоса своих избирателей, стоящие за ними миллионы и миллиарды долларов и – пропадают, убаюканные комфортом автомобилей, вышколенностью прислуги, мордоворотостью охраны, ласками любовниц, верностью сторожевых псов. Решение уже принято, и отменить приказ нельзя, как нельзя остановить селевой поток или лавину. И все искусство и жить, и выживать среди «сильных мира сего» состоит лишь в умении отличать крайнее предложение от последнего.

Гриф тряхнул головой. Что-то мысли сегодня были невеселые. Совсем невеселые. Дождь. Нужно заняться делами. Ибо Действие рассеивает беспокойство.

Да и... Если он, Гриф, прошляпит реальное вмешательство в здешние дела чужих – будь то отдельно взятые олигархи или госструктуры, никто не станет делать ему предложение, ни крайнее, ни последнее. В этой шахматной партии он тоже не фигура; его просто сшибут с доски ударом начальственного ногтя. А уж будет этот ноготь монаршим или лакейским – ему тогда станет без разницы. Покойники не тщеславны.

Гриф поежился. Сегодня с ним творилось нечто совсем скверное.

Предчувствие? К черту. Действие рассеивает беспокойство. Действие и ничего, кроме действия.

Гриф нажал кнопку селектора:

– Вагин готов к докладу?

– Да, Сергей Оттович.

– Пригласите.

Серый Йорик появился через две минуты. Застыл у стола как изваяние.

– Ну и как наши дела?

– Простите? – Вагин моргал белесыми ресницами бесстрастно и равнодушно.

– Ты ждешь конкретный вопрос?

– Да.

– Хм... А давай на этот раз поступим иначе. Сам распредели все по степени важности и – докладывай.

Вагин продолжал стоять бессловесным изваянием.

– У тебя проблемы со слухом?

– Нет. Просто...

– Договаривай.

– Вопросы делятся на те, что действительно являются важными, и на те, каковые выжными считает начальник.

– Все это казуистика. Я жду, Вагин, жду. И не нужно мне льстить – начинай с того, что т ы считаешь главным.

Вагин неуклюже кивнул – словно боднул головой на негнущейся шее неподатливое пространство.

– Статья Данилова нашла отклик. Пока лишь в изданиях холдинга Раковского.

– Вот как? – оживился Гриф. – И что дельного пишут?

– Кружат пока, как грифы над падалью, – произнес Вагин, смутился, и даже вечно пепельное лицо его стало цвета приваренного буряка. – Прощупывают почву, – поправился он.

– Грифы над падалью... Нефть и газ, мой дорогой Вагин, и их как легальный, так и э-э-э... негласный реэкспорт – это не падаль. Совсем не падаль, ты понял?

Нефть – это кровь, и вовсе не кровь экономики... Те-е-епленькая такая кровь живых людей... Солдат, заложников, бандитов, наемников, воинов ислама, офицеров удачи, флибустьеров наживы, рыцарей преисподней... Равно как и мирных граждан с любой из воюющих сторон, гибнущих под обломками домов с одинаковой болью, тоской и отчаянием. Даже не важно, что нефть, эта безликая, пряно пахнущая маслянистая жидкость, еще скрыта под шельфом Каспия – кровь за нее льется уже сейчас! Людская кровь! Алая. Впрочем, проливают ее не первый год и даже не первый век...

Вагин, глядевший на Грифа всегдашним своим пустым взглядом, даже сморгнул несколько раз, что должно было означать смущение... «Вселенские» откровения Грифа были ему столь же непонятны, как цифирь для папуасов. Вернее, он относился к ним, как здравомыслящий человек относится к бредням поэта или сумасшедшего.

Гриф прикрыл глаза, помассировал подушечками пальцев веки. Да, совсем что-то неладно с настроением. Совсем.

– Что у тебя еще? – спросил он резко.

– Реймерс негласно встречался с Головиным.

– По поводу?

– Достоверно выяснить не удалось.

– А недостоверно? Гипотетически?

– По мнению наших аналитиков, речь шла о двух вещах: о перемирии в «железной войне» – цены на прокат на мировом рынке падают, импортеры давят, и воевать в этих условиях – роскошь непозволительная.

– А вторая вещь?

– По нашим сведениям, они готовы вложить деньги в строительство газонефтепровода через Полесье, в обход нас. И сегодня обсуждали пакетное соглашение. Эмиссары обоих уже сидят и в Москве, и в Париже, и в Минске.

– Вот как?

– Гипотеза, но подкрепленная некоторыми косвенными источниками. И Головин, и Реймерс не хотят упускать свой кусок пирога.

– И желают загодя присоединиться к победителям. Ничем не рискуя.

– Кроме денег.

– Риск при сильной заинтересованной власти – почти минимален. И в Минске, и в Москве сейчас как раз такая. – Глаза Грифа остались холодными и блеклыми, он развел губы в улыбке и закончил невыразительно и тихо:

– Не так ли, Вагин?

– Времена лукавы.

– Ты заговорил афоризмами, Вагин? – Гриф даже не старался скрыть искреннее изумление. – Писание перед сном почитываешь? Это человечек слаб и лукав, а времена... Времена все те же. – Гриф помолчал, спросил:

– А что там с нашим беллетристом?

– С Даниловым?

– Именно. Все, о чем ты сейчас гундел, – хоть и наболевшее, а рутинное варево. Привыкли мы и к интригам Реймерса, и к своеволию Головина. А статеечка – ни в какие наши реалии не вписывается, всем поперек горла, мне уже с недоумениями из поднебесных кабинетов звонили, знать хотят... то же, что и я: кто за этим стоит? Кто станет заказывать музыку на будущих парадах и похоронах.

Подходы к Данилову отработал?

– Отрабатываем.

– И как именно, если не секрет? – произнес Гриф с издевкой. – Что наша милая Анжела? Проявила артистический талант и творческую фантазию?

Вагин замялся:

– Пока вывести ее на контакт не удалось.

– Вот как? А что удалось? Чего ты ждешь, дорогой? Небесного знамения или дождичка в четверг? С дождичком – все в порядке, а знамение будем считать процедурным вопросом, к делу не относящимся. Что конкретно сделано? Квартирку обложили?

– Установили наблюдение.?

– И «ушки» подвесили?

– Не было возможности.

– Что так?

• Предыдущая
• 27/130
• Следующая