Игра теней - Катериничев Петр Владимирович - Страница 49
- Предыдущая
- 49/110
- Следующая
В порту Тампико она из богатой креолки превратилась в очень богатую мексиканку Лючию Марию Вегас, что и подтверждалось как паспортом, извлеченным ею из номерного сейфа местного банка, так и чековой книжкой, проверив кредитоспособность которой многие местные ловеласы воспылали б к ней горячей любовью, причем исключительно с серьезными намерениями.
Из Тампико самолетом местной авиалинии в Мехико, оттуда, через Каракас, в Сан-Паулу. В этом городе Лека снова превратилась в бедную мексиканку, занятую поисками заработка. На потрепанном авто она добралась до тихого Понта-Гросса, где сплела хозяевам богатого, в колониальном стиле особняка душещипательную историю и устроилась домработницей. Через месяц она исчезла и самолетом из Асунсьона добралась с тремя пересадками до Испании. В Париж приехала уже как русская «недорогая модель по контракту» с малоизвестной испанской фирмой.
Завернув на первый же кастинг в агентство «Де Трэ», быстро заключила полугодовой контракт и стала мотаться с тремя десятками таких же русских украинских и белорусских девчонок по кастингам, второсортным просмотрам в средних магазинах одежды, третьестепенным модным журнальчикам для домохозяек которые девчонкам были нужны даже не для заработка а для пополнения «бука». Эта «квалификационная книжка», заполненная фотографиями моделей из французских журналов, на Родине среди «лохов отечественных» смотрелась блестяще…
На пару с Галей Цимбалюк Лека снимала комнату — без особых удобств, зато в центре. Болтать с двадцатилетней киевлянкой — очень упорной трудолюбивой девчонкой — для Леки было интересно необычайно. Для нее она была человеком уже из другой страны — той, которую Лека не знала. Для простодушной девчонки она придумала историю: вышла замуж за американца в восемнадцать лет, уехала, американец оказался полным придурком — ну и моталась по Штатам и Южной Америке, зарабатывая на хлеб… Если что и удивляло Галю в подруге, так это то, что она скупает массу французских, английских, американских, российских газет и часа два, а то и три в день посвящает их изучению… Причем читает не новости моды, а разделы политической аналитики, биржевую хронику… На застывший в глазах подруги вопрос — зачем? — девушка ответила просто и изящно:
«В Америке все так поступают. Хочешь быть успешной в этом мире, делай вид, что живешь по его законам».
Киевлянке такого объяснения оказалось достаточно. Она хотела успеха. Очень хотела.
Время шло. Лека по ее разумению и знанию структуры разведки того уровня, на котором она работала, рассудила правильно: ее будут искать везде, только не на парижском подиуме… Самое «горячее» время она пересидела домработницей; теперь люди, которые за ней охотятся, «потеряли нюх»… Пора было срываться…
В апреле в Париже зацвели каштаны. Галя скучала по Киеву, материла крохоборов-французов, уставала, как «нежинская лошадь», и, придя домой, валилась в постель, чтобы спать без сновидений и, поднявшись завтра чуть свет, успеть занять душ в конце коридора раньше соседей, а в восемь выпорхнуть из квартиры свежей и сияющей, как и положено двадцатилетней красивой девочке, желающей попасть когда-нибудь на обложку «Вог»…
А Лека — ждала. Случай. Слишком многое было поставлено на карту, чтобы ринуться в Россию, повинуясь чувству, и «спалиться» уже на вокзале или в аэропорту. Тем более среди этого «многого» была поставлена и ее жизнь. Уж кого как, а Леку старость не пугала, и умереть она хотела по старинке — в своей постели; лучше — во сне, и чтобы на поминки собрались не только внуки, но и правнуки…
Девушка тряхнула головой. Дичь в голову лезет… Взяла газету и углубилась в изучение колебания курсовых стоимостей сырья: алюминия, никеля, цветных металлов…
Случай пришел в виде двадцатидвухлетней девушки из Запорожья, приехавшей в Париж на весенние показы. Она поселилась по соседству, вечером прибежала в гости… После бутылки шампанского Галя вдруг удивленно округлила глаза, переводя взгляд с Леки на Светлану, и произнесла:
— Девки! А вы похожи, как родные сестры! Только цвет волос разный!
«А вот это — штука поправимая…» — подумала Лека. То, что они со Светой как двойняшки, она поняла сразу…
Значит — пора…
И еще… Ей хотелось счастья…
«Счастье не так слепо; как его себе представляют…» — так начала свои воспоминания императрица Екатерина Великая…
Действуй!
Глава 23
Первый месяц лейтенант Саша Зайцев откровенно скучал. Даже обычное в таких случаях самовнушение, что «мышка-наружка» служба нужная, что здесь он приобретает бесценный опыт для будущей блестящей карьеры контрразведчика, что начинать надо с азов, не помогало.
Его с напарником приставили «пасти» квартирку молоденькой студентки Юли Князевой. Выдали фотографию «объекта» — тоже молодой девочки, похожей на Юлю, только цвет волос темнее.
Оперативная квартира была снята в доме напротив — роскошная, четырехкомнатная. Дороговато для бюджета «конторы», но ничего удобнее не подвернулось. Установили аппаратуру. Первую неделю Зайцев «горел на работе», потом поутих…
Да, теперь он знал распорядок дня разбитной студентки иняза наизусть, знал всех ее подруг и друзей, а также друзей подруг и подруг друзей, знал, что Юля предпочитает домашнее малиновое вино всем прочим, что родом она из Приморска, что мама замужем за программистом и живет в Киеве, что по утрам девушка любит поспать, что спит она в пижаме, а не в сорочке, а переодеваясь, забывает задергивать занавески, что постоянных «порочащих ее связей не имеет» и, кроме английского и немецкого, изучает самостоятельно испанский и португальский… И — что?..
Тем не менее лейтенант составлял похожие друг на друга доклады, которые становились все лаконичнее, и скучал. Саша Зайцев родился в семьдесят первом году, а потому время «застоя» представлял себе именно так: ничего не происходит, но нужно делать вид, что работа кипит.
Его напарник, капитан Свиридов, застрявший в «наружке», смотрел на жизнь более философски: солдат спит, лужба идет. И лучше, если солдат спит не один.
Короче, капитан использовал «хазу» для встреч с продавщицами соседнего мебельно-коврового магазина. Естественно, представлялся он бизнесменом; обстановка квартиры способствовала поддержанию соответствующего имиджа, а на хорошее спиртное капитан никогда не скупился…
«Экономить деньги на женщинах — это все равно что экономить на себе. А экономить деньги на себе — это все равно что их тратить, только без удовольствия!» — это немудреное кредо Алексей Петрович Свиридов (в простонародье — Алекс) стремился привить молодому коллеге, но не привил. Зайцев искренне верил в свою счастливую звезду и в расплывчатом будущем видел себя не иначе как в генеральских погонах. Но и товарища не закладывал: шпилька, какую он вставил бы Алексу, получила бы высокое официальное одобрение, и — гораздо большее — высокое неофициальное неодобрение: люди — везде люди. И кого-то «продвигают» или «задвигают» все по тем же соображениям, что и век, два, три назад: порядочен или нет. Сегодня ты заложил, подставил ради благоволительного начальственного кивка товарища, а завтра… Так-то…
Как там у Козьмы Пруткова? «Если жена тебе изменила — радуйся, что она изменила тебе, а не Отечеству!»
…Азарт охотника беспокоил Сашу Зайцева с самого утра. Он сменил напарника в восемь, для порядка заглянул в многократный бинокль. В квартире напротив — все как всегда. С той только разницей, что девушка заболела и третий день сидела дома с тяжелейшей ангиной: ежегодные каверзы московской весны не обошли и ее.
Вообще-то лейтенант часто ловил себя на мысли, что девушка ему не безразлична. И даже не потому, что молода, хороша собой, свободна… Нет, понятно, если бы она была «негром преклонных годов», лейтенанту Зайцеву теперешнее задание вообще показалось бы «небом с овчинку»… Просто ему казалось неестественным, что он знает ее так хорошо, а она даже не подозревает о его существовании… За полтора месяца девушка настолько вошла в его жизнь, что однажды он чуть не лажанулся: спешил на дежурство, столкнулся с Юлей нос к носу на углу дома — и поздоровался… Девушка равнодушно заспешила мимо… Ох уж эти современные московские дворы и дома с лифтами, где люди живут годами, но незнакомы даже с ближайшими соседями… С оперативной точки зрения это очень удобно, а вот по жизни… А тогда Саша Зайцев испытал сложные смешанные чувства: с одной стороны — злость на собственную невнимательную глупость, с другой — досаду и даже какую-то горечь… Словно он был никем…
- Предыдущая
- 49/110
- Следующая
