Игра теней - Катериничев Петр Владимирович - Страница 45

• Предыдущая
• 45/110
• Следующая

Обычно, когда дрался — он или затрещину влепит, или ремнем по чем ни поподя, а тут — глаза как у кота взбесившегося… И цедит сквозь зубы: «Сука, нахлебница…» Потом… Потом сорвал с меня всю одежду, завалил на постель, притиснул… Какая-то дикая боль внизу живота, запах перегара… А за стеной — Алешка маленький кричит…

Потом этот уснул…

Дальше я как во сне действовала. Помню только, что Алешку кашей кормила, потом перепеленала — мокрый был по самые уши… Оделась как-то и ушла… Куда — не знаю… В троллейбус села… Ездила долго, может, час или два — все по кругу… По кругу…

Потом вышла. Оказалось — вокзал. Вечер уже. Стою на высоком перроне, поезд мчится, диктор по громкоговорителю чего-то непонятное бубнит… А поезд, он как живой, и глаз у него светится, и нужно просто подождать… И — шагнуть.

Тут он заревел. Раз, другой… Стало просто жутко… Я застыла на месте…

Поезд несся мимо, ветер холодный, и в глаза — труха какая-то летит…

Стихло все тоже разом.

Я перебежала пути, потом — еще одни, еще… Нашла какую-то будку заброшенную, за ней — кусты бузины… Там спряталась, свернулась на каком-то куске фанеры — и уснула…

Проснулась — все как в тумане… Наверное, температура была.

Гляжу — электричка, тетки какие-то с сумками на колесиках…

Зашла в электричку, села у окна…

Так и ехала…

Потом в другую села.

Потом — в третью…

Какая-то женщина мне булку дала с колбасой… А на станции я воду пила, из фонтанчика.

В этой, третьей, я снова заснула.

Проснулась, когда электричка остановилась и все выходить стали.

Вышла на перрон.

Оказалось — это Москва.

Было уже поздно, темнело. Я пошла просто вперед. Реку увидела, мост. На мосту стояла долго и смотрела на воду — она была далекая и маслянисто-черная.

Какая-то машина притормозила: «Эй, подружка, проедемся?»

Я замотала головой и побежала.

Машина догнала. «Да не обидим, по таксе…» — сказал голос.

«Валет, брось, не видишь — чокнутая какая-то… Поехали на „уголок“… — сказал другой голос.

«На „уголке“ — цены, блин…» — «Зато телки первоклассные… Нечего мусор по обочинам собирать… Сегодня хорошо наварили, кончай жлобствовать… Гуляем?»

«Гуляем!» Дверца захлопнулась, и машина уехала.

Я ушла с моста. Там было страшно. Потом брела через темные дворы…

«Эй, девка, иди-ка сюда». Какие-то мужики, перегаром от них воняло… Я побежала… Они гнались за мной… А мне почему-то казалось, что это Вася и какие-то его дружки…

Тут появился Тор. Как из-под земли. Громадный, рыжебородый.

Это был какой-то тупик, с ящиками из-под тары. Те, что гнались за мной, обступили полукольцом, щелкнуло лезвие.

«Вали отсюда, это наша девка», — сказал один.

Тор шутейно так, без замаха, бросил вперед кулак… Хруст, мужик навзничь опрокинулся, даже не ойкнул…

Оставшиеся двое оцепенели.

«Убирайте „перья“, уносите свою падаль… Мне — что одного завалить, что троих…» В руке у Тора оказалась кирка, он поигрывал ею как бы шутейно — она была закреплена ремешком на запястье… Мужики тихо взяли упавшего за руки и поволокли прочь… Знаешь, их даже не кирка та испугала — Тор сказал все настолько спокойно и безразлично… И еще — он даже в лице не менялся. И глаза, вернее зрачки, — черные и застывшие…

«Ты кто?» — спросил он.

«Я — Аля».

«Ты чья?»

«Ничья».

«Где живешь?»

«Нигде».

«Меня зовут Тор. Будешь жить у меня. Надоест — уйдешь».

Потом развернулся и пошел. Даже не поглядел, иду я за ним или нет. А куда мне еще было идти?..

И я стала жить у него. Тогда еще соседи были — первые только уехали, и одна комната осталась свободной. Там я и поселилась.

Тор никогда ни о чем меня не спрашивал — кто я, откуда.

И еще — он был ласков со мной. Но не приставал. И в душу не лез.

— А дома — тебя не разыскивали?

— Нет. Я скучала — но только по маленькому. Он хороший. Потом, через месяц, позвонила домой. Трубку мать взяла. И сразу ругаться… Ну, я наврала ей, что уехала в Москву и в интернате теперь живу. Даже адрес какой-то назвала…

— Она поверила?..

— Не знаю… По-моему, ей все равно было… Лишь бы я не маячила и ее новой жизни не мешала…

— А чего она тебя в Брянске в интернат не определила?..

— Ха… Теперь же за все деньги платить надо… И чтобы устроить, и за содержание…

— Так и не виделись с тех пор?

— Прошлым летом я в Брянск ездила. Втихую. Даже к дому подошла… Настьку во дворе видела. Потом мать с работы…

— Не подошла?

— А что толку? Да и поддатая она была.

— А кем работает?

— Официанткой. Видела — Вася на балкон выходил, все такой же, только пузо больше отросло… К бабушке на могилу сходила, траву повыдергивала, рассказала ей все… Поплакала… Ну-и в Москву уехала.

— Ладно… А как ты в подъезде оказалась?

— В подъезде?

— Ну да. Вчера.

— Тут тоже все как-то перепуталось… Тор в больницу попал…

— В психушку?

— Ну да. Еще осенью прошлой. Он что-то совсем на мели сидел, деньги кончились… Тут кумарить его начало по-страшному… Я как-то слиняла вечером, к шировым подалась, они посоветовали, где дозу взять… Пришла туда… Там спросили: чем расплачиваться станешь… Ну а чем я могу расплатиться — понятно чем…

Только дозы этой Тору — только на легкий оттяг и хватило… Потом совсем плохо стало — выгнулся весь дугой, судорога свела, на «мостике» стоял, на затылке и на пяточках… Тут Саша оказался:

«Скорую» нужно звать… Не то загнется он».

Вызвали «скорую».

Пока ехала — Саша этот шустро так испарился.

Я сказала, что дочь. Врач посмотрел на меня, потом хату оглядел:

«Валить тебе нужно отсюда, дочь, к маме с папой…»

«Он выживет?»

«А хрен его знает».

Потом его укололи чем-то и увезли. Потом я узнала — живой. Но раньше лета не выйдет. Да и куда ему: квартирку тот «инвест» прикарманил. Уже и ремонт, наверное, сделали.

Короче, помоталась я всю осень… В основном по шировым хазам…

— Сама… Пробовала?

— Колоться?

— Да.

— Нет. Как-то, еще когда у Тора жила, взяла тихонько ампулку, шприц, резиной руку перетянула — ну, как он всегда делал… Просто хотела попробовать… Тор как раз в отключке лежал…

Вдруг дверь в ванную распахнулась, стоит Тор… Влепил мне такую затрещину — я аж в стену влетела… А сам взял шприц и все содержимое — ты понимаешь! — все, спустил в раковину. И водой смыл. Сказал:

«Это — нельзя. Никогда».

«А ты…»

«Я подыхаю… В канализационных трубах. Как падаль».

Закрыл дверь и ушел…

А вчера…

Просто надоело все… Живу — вроде как не живу… И все ребята эти по хатам… Они приходят откуда-то, почудят и уходят. Домой… А мне куда идти?..

— Жить надоело?

— Не надоело… Просто надоело жить так… Когда никому не нужна… А тут еще…

— Что?

— Сдали меня шировые…

— В смысле…

— Болтается девка, вроде как бесхозная… Ко мне подошли вчера ребятки и сказали, что нужно работать… Сказали, что вечером отвезут к клиенту — чтобы отмылась…

А я ушла. Заглотала упаковку «колес»… Где-то в метро ездила, не помню…

Потом, наверное, еще упаковку… И все… Дальше ничего не помню.

Мелодичный звонок в пустой квартире — как звон колокольчиков.

Девочка вздрагивает. Поднимает усталые глаза:

— Пришел кто-то?

— Друг. Все, как обещал: сейчас начнутся чудеса.

— Не верю я ни в какие чудеса, — грустно вздыхает девочка. — Не верю.

Совсем.

Дмитрий Иванович Крузенштерн зашел, как и подобает графу Монте-Кристо: прекрасно сшитый костюм, тщательно зачесанные назад волосы, безразлично-высокомерное выражение лица и, естественно, трость. Черного дерева, с массивным набалдашником в виде головы льва.

— Какие лю-ю-ди, и все без охраны!

Круз оглядел обстановку пустынной прихожей, молча вытащил из футляра длинную тонкую сигару, чиркнул кремнем зажигалки, пыхнул дымом… Разлепил губы:

• Предыдущая
• 45/110
• Следующая