В тени Нотр-Дама - Кастнер Йорг - Страница 50

• Предыдущая
• 50/125
• Следующая

— Оружие? — удивился я. — Я всегда думал, катарам, презирающим убийство других людей, это было запрещено.

— Верно. Но стоит ли придерживаться этого запрета, если угрожает враг? Мы должны были бороться, чтобы защитить солнечный камень. Добрые люди отказались за долгие годы их кровавого преследования от многих священных предписаний, чтобы выстоять перед могущественным врагом. Король и Папа вели войны против них, и войну не выиграть, позволяя убивать себя без сопротивления.

Монах-призрак смочил глотком вина свой хриплый, скрипучий голос.

— В крепости Монсегюр рыцари и оруженосцы, лучники и арбалетчики заняли оборонительную позицию. Они несли свою священную военную службу достойно. Сперва все выглядело так, будто преобладающая численность осаждавших помогала им, как решето при черпании воды. Но кого нельзя победить внешне, легко победить изнутри. Язва, которая разъела наше сопротивление, состояла из предателей в наших собственных рядах — из дреговитов. Они выдали врагу тайные ходы в скалах. Пьер де Арси, сенешаль Каркасоннский, который командовал королевским войском вместе с архиепископом Нарбонны, завербовал наемных солдат из Гаскони, мужчин, у которых навыки ведения боя в горах были в крови. Они взобрались, подобно горным козам, по давно уже не тайным тропам, одолели часовых и заняли оборону на восточной вершине. Отсюда враги устроили тяжелый обстрел горы, который увенчался тем, что они максимально приблизились к крепости. Так же и мы сделали бросок наверх и защищались изо всех сил. Но каменный дождь, который беспрерывно обрушивался на башни, крыши и людей, сломил и сковал боевой дух. И, кроме того, выданными тайными путями больше нельзя было воспользоваться, прервалось снабжение продуктами питания. К этому прибавилось начало зимы. В стенах Монсегюра голодали, мерзли и умирали.

Было ли дело в настойчивости его тона, но я поверил, что видел своими глазами все, о чем он рассказывал. Я чувствовал, как холод касался моей кожи, ощущал боль пустого желудка, который ссохся от лишений, я испытывал глубокое сострадание и боль, которую принес каменный дождь. Все новые остроконечные блоки разбивали здания, разворачивали крыши и крушили целые стены. Кому посчастливилось, умирал тут же. Но многие были ранены, изувечены, и их крики звучали в моих ушах.

— Нет! — закричал я и вскочил на ноги. — Довольно этого безумия!

Кто-то крепко схватил меня. Близость дала мне тепло. Знание, что я не один, придало мне уверенности. Я взглянул в вопрошающее лицо, но оно больше походило на череп мертвеца. Возбужденный тик мускулов лица заставил дрожать бесчисленные шрамы. Изуродованные губы открылись, и я услышал с трудом переводящего дыхание человека в шрамах:

— Клянусь Повелителем Добрых Душ, он вспоминает! У него дар!

Я хотел спросить его, о каком даре он говорил, но пристальный взгляд темных глаз, который пронизал меня до самой души, остановил меня — крепче, чем оковы. Глаза увеличивались, и я окунулся в них, как в глубокое, бездонное озеро.

Из бесконечной дали я услышал долетавшие до меня слова, словно это шептал осенний ветер в пожухлой листве, но четко и настойчиво:

— Вспомни, Арман. Войди в поток времени, который не имеет значения — химера, созданная злом, чтобы позволять гнать людей за богатством и властью. Преодолей цепи твоего тела, взойти над стенами сегодня, плыви по реке воспоминаний. Стань единым с собой, каким ты всегда был!

У меня закружилась голова, заставив меня покачнуться. Кровать проломилась, нет, она разошлась по швам, как гнилое дерево, которое превращается в густую кашу. Стены задрожали, их контуры растворились. Пламя в камине окутало все, но я не чувствовал болезненного пожара. Все сжималось в красном пламени, проглатывалось им, последним было усеянное шрамами лицо — и я с ним…

…Нас было шестеро, и мы стояли в большом зале, который скудно освещался только несколькими настенными свечами. Но это было неважно, потому что был другой свет. Зеленый теплый свет сиял в центре помещения, он исходил от каменного алтаря, который тяжеловесно вырастал из каменного блока. Зеленый свет вызывал священный трепет и в тоже время — надежность, доверие. Это было сияние власти давать и забирать, сияние становления и завершения.

Двое подошли к алтарю. Я знал их имена — Бертран де Марти и Жервэ, епископ и его Filius maior. Свет окрасил их сверхъестественным блеском, пронзил их, словно они не были существами из греховной плоти. Принес ли жар искупление? Я ощутил, как наполняюсь радостью и счастьем и страстно желал также окунуться в теплый зеленый свет, чтобы очистить душу его огнем.

— Мы стоим перед тобой, камень света, ты — сила Творца, — сказал Бертран.

— Мы хранили тебя для добра, чтобы уберечь от зла. Но зло могущественно, и стены нашей крепости падут. Поэтому ты должен покинуть Монсегюр, должен погасить свой теплый, светлый огонь в холодной, темной ночи.

Бертран и Жервэ упали на колени, и мы последовали их примеру. Вместе мы читали молитву «Отче наш». Потом оба поднялись перед алтарем. Жервэ держал маленькую неброскую деревянную шкатулку, пока руки Бертрана окунулись в центр зеленого пламени. Заворожено я следил за каждым движением, ожидая, что руки епископа опалятся и превратятся в пепел. Но они возвратились обратно из огня, который сжался, и потом потух, словно никогда и не горел.

Теперь только свечи бросали тусклый свет в темноту, и я неясно увидел камень в руках Бертрана — темный, зеленый. Смарагд, солнечный камень! Но теперь, так как он больше не сиял, то и не производил сверхъестественного или даже божественного впечатления — скорее, обычное, разочаровывающее. Епископ положил его в деревянный ящичек, который был украшен большим металлическим замком. Бертран запер ящичек и спрятал ключ.

— Солнечный камень, камень света и смерти, потух, и никто не знает, осветит ли он когда-нибудь еще наши души. Возьмите его себе, братья, и спрячьте в надежном месте. Подойди, брат Амьел-Аикар!

Мое сердце забилось сильнее, он имел в виду меня. Я поднялся, подошел к епископу и его filius maior, взял влажными руками ящик. Гордость, страх и счастье двигали мной. Я был горд тем, что избран как хранитель солнечного камня. Я страшился ответственности; соверши я ошибку, — и смарагд из короны Люцифера будет навеки потерян, или еще хуже — попадет в руки зла. Но счастье быть так близко рядом с божественной властью заглушало все, опьянило меня, как аромат дурманящей травы. Едва ли я осознал, как подошли один за другим брат Хуго, брат Пуатвен и брат Удо, чтобы взять такие же закрытые ящички — ниже и длиннее, чем мой.

Серьезно и проникновенно епископ Бертран сказал:

— Каждый из вас несет часть власти — камень света и разделенный на три части план мировой машины. Вместе вы составляете силу творения и уничтожения. Потому берегите и храните их хорошо, чтобы все четыре дара не попали к дреговитам. По крайней мере, один из вас должен от них уйти!

Мы еще раз прочитали «Отче наш» и покинули зал по длинному запутанному переходу без окон и света. Только свеча, которую взял с собой Жервэ, выхватывала у тьмы куски голубого камня. Пол был шероховатым, неровным, идеально созданным для того, чтобы споткнуться. Холодное дыхание сквозняка, сопровождаемое голубоватым блеском ночного неба, сообщило о конце нашего пути. За стенами крепости возле крутого северного склона нас поджидала горсточка людей в доспехах и с оружием, возглавляемая Пьером Роже де Мирпуа, комендантом крепости.

Мрачно и молча за нашей спиной вырос замок последней надежды. На один миг я удивился, что не услышал постоянную дробь каменного дождя, уничтожающий жизнь и мужество осажденных. Потом я вспомнил о пятнадцатидневном перемирии, которое выговорил комендант с сенешалем Каркассонским на переговорах. Де Мирпуа дал заложников и выхлопотал, что всем осажденным, которые отреклись от катарской веры, будет сохранена жизнь. Пятнадцать дней требуется им, так он объяснил сенешалю, чтобы очистить их души и таким образом уяснить, хотят ли они жить как христиане или умереть как еретики. Но в действительности нам было нужно лишь время, чтобы разобрать старый, полузасыпанный потайной ход, о котором не знали предатели.

• Предыдущая
• 50/125
• Следующая