В тени Нотр-Дама - Кастнер Йорг - Страница 18

• Предыдущая
• 18/125
• Следующая

— Переписчик.

— Где вы работаете?

— В соборе Парижской Богоматери. — Фальконе бросил на меня удивленный взгляд.

— Что же там можно переписывать?

— Я еще не знаю. Я как раз шел, чтобы вступить в свою должность у отца Фролло.

— Ах, у архидьякона, — казалось, ответ впечатлил Фальконе.

— Сегодня утром отец Фролло был в госпитале, — сказала матушка-настоятельница, — Значит, он разговаривал с сестрой Викторией.

— Верно, — подтвердил я. — Он пришел, чтобы предложить мне должность переписчика Вскоре после этого я покинул госпиталь, и с тех пор я не видел сестру Викторию.

— Она умерла днем, — объяснил лейтенант стражи Шат-ле. — Ее милосердие послужило причиной ее смерти.

Я не понял его и сказал об этом.

— Убийцей сестры Виктории должен быть нищий, который теперь исчез, — пояснил Фальконе. — Его нашли совсем обессилевшим у ворот госпиталя и положили в кровать. Сестра Виктория заботилась о нем. После ее не видели. Когда послушница хотела проверить нищего и отодвинула полог у его кровати, там лежал не хворый, а… — он показал на мертвую.

— Нищий! — вырвалось у меня, и я подумал о загадочном Колене.

— Да, — кивнул Фальконе. — Почему? У вас есть подозрения, месье Сове?

— Нет. Я только подумал, как много нищих в Париже. Их, должно быть, сотни.

— Тысячи, — ответил лейтенант стражи. — До сотни доходят только различные братства, в которые они сбиваются.

Было ли это правильно — не рассказать о Колене? Но чему это могло помочь? Схватить бродягу так же трудно, как и тень. Как мне следовало объяснить, какую роль он играл, какого рода связь была между ним и мной — для меня самого все это находилось в потемках. То малое, что я знал сам, звучало так странно, что подозрение упало бы также и на меня. Фальконе подумает, что я пытаюсь выгородить себя.

— Вы похоже задумались о чем-то, месье Сове, — тон Фальконе был нейтрален, но взглядом он буравил меня.

— Я спрашиваю себя, почему неизвестный нищий убил сестру Викторию. Что можно украсть у монахини?

— Ее голос.

— Как можно украсть ее голос?

— При этом разрезают горло, как это и сделал убийца. Постепенно я понял.

— Это значит, он хотел заставить сестру Викторию замолчать?

— Похоже на то, на это указывает и следующее. Это торчало во рту умершей, когда ее нашли.

Фальконе что-то достал из кармана пальто и протянул мне. Сложенный листок плотной бумаги с простым рисунком решетки на обратной стороне, а на лицевой — украшенный яркой картинкой. Она изображала руку, которая протягивала наверх суковатую палку, и рядом — число «X».

— Игральная карта, — постановил я. — «Десятка». И что это должно значить?

— А вы разве не знаете, месье Сове?

— А стал бы я тогда спрашивать?

— Но вы знаете, что означает карта! — закричал Фальконе.

— Если карта торчит во рту умершей, то она должна, пожалуй, что-то означать.

Теперь лейтенант стражи снова улыбнулся:

— Действительно. К счастью, матушка настоятельница хорошо разбирается в тайном значении карт. Объясните это месье Сове, достопочтенная мать.

— У карты много значений, — сказала настоятельница с каменным лицом. — У десятки их три: препятствие, предатель, а также начало и конец.

— Из чего мы можем следовать, — снова взял слово Фальконе, — что убийца хочет нам сообщить следующее: убийством сестры Виктории он устранил препятствие со своего пути, а именно положил конец предательнице.

Мать-настоятельница кивнула:

— Именно так.

Фальконе бросил быстрый взгляд на нее.

— Впрочем, удивительно, что вы так хорошо разбираетесь в картах, достопочтенная матушка. Разве церковь не гласит, что карты дьявольские происки?

— Чтобы пресечь козни дьявола, нужно их знать, — бесстрастно возразила старая августинка.

— Достойный всякой похвалы взгляд, — сказал лейтенант стражи. — Жаль, что церковь не сделает его повсеместным.

— Но что предала сестра Виктория? — вмешался я в их разговор. — И кого?

— Хороший вопрос, — с улыбкой ответил Фальконе. — И ответ вам не известен?

— Почему мне?

— Разве не вы сегодня утром увлеченно беседовали с умершей?

— О сущих пустяках.

— О каких пустяках шла речь?

Мне бы и в голову не пришло очернить моего нового патрона, поэтому я ответил после недолгого колебания:

— Мы говорили на совершенно общие темы о Париже. Я еще совсем не знаю город.

— Тогда сестра Виктория, видимо, сказала кому-то другому то, что ей следовало оставить при себе.

— И чего было достаточно, чтобы навлечь на себя смерть? — испуганно воскликнул я.

— Слова уже приносили другим смерть, — тихо сказала матушка настоятельница.

— Но зачем игральная карта? — спросил я. — Почему убийца делает этот намек?

— Именно это зависит от него, — ответил Фальконе. — Убийство должно напугать других, закрыть их рот на замок. Предатели найдут такой же конец, как и сестра Виктория. Таково послание этого поступка. Или лучше сказать, поступок есть послание.

— Простите, если я вмешиваюсь, — сказала матушка настоятельница. — Я бы обмыла сестру Викторию и распорядилась о молебне.

Фальконе кивнул:

— Само собой разумеется, достопочтенная матушка. Настоятельница велела прийти двум слугам с носилками, на которые положили сестру Викторию с помощью сержанта. Когда слуги унесли труп, сержант указал на сбитую простыню и позвал лейтенанта. Я тоже подошел ближе и увидел нечто, что до сих пор скрывалось под одеждой умершей — красный рисунок на льне.

— Это нарисовала сестра Виктория, — заключил Фальконе и, похоже, впервые был удивлен. — В предсмертных судорогах, своей кровью.

Рисунок был похож на круг или кольцо. В одном месте очень толстая и обтрепанная линия утончалась и утончалась.

— Что здесь изображено? — спросил сержант, который обнаружил находку.

— Я не знаю, — Фальконе сперва посмотрел на мать настоятельницу, а потом на меня. — У вас есть объяснения, достопочтенная матушка? Или у вас, месье Сове? — У меня не было таковых, а аббатиса сказала:

— Возможно, это ничего не должно обозначать. Оно могло получиться случайно, когда сестра Виктория боролась со смертью и не владела своими движениями.

— Возможно, но маловероятно. Тогда не было бы такого замкнутого круга. Как и всегда, мы возьмем с собой простыню. Это может оказаться важным.

Фальконе снова повернулся ко мне с хитрым выражением на морщинистом лице.

— Так как мы как раз занимаемся важными вещами… месье Сове, где вы провели вечер?

Я остановился на довольно темной площади между отелем и Собором и глубоко вобрал в легкие прохладный воздух. Несмотря на холодный ветер, я весь горел, а мои руки и ноги дрожали. Я еще не оправился от последнего вопроса Фальконе.

Как лиса, которая выслеживает свою жертву, маленький лейтенант сыска стоял передо мной, внимательно глядя на меня прищуренными глазами так, чтобы даже малейшее телодвижение или гримаса не утаились от него — подобно Суккубусу[25], который не хочет потратить впустую ни одной капли жизненного сока. Как буква «V» с растопыренными руками, он был готов схватить меня при малейшей ошибке — и больше не отпускать.

Хотя я был невиновен в смерти как августинки, так и целестинца, надо было заставить себя успокоиться. Но я уже ощущал грубую пеньку, которая стягивала мое горло. Я назвал Фальконе торговцев, у которых я сделал покупки, помянул о бане. Он открыто улыбнулся и сказал, что должен задать мне вопросы: само собой разумеется, ни в коем случае никто не подозревает меня, переписчика архидьякона из Собора Парижской Богоматери. Потом, наконец, он отпустил меня. Я прошел через больничный зал, хотя и не видя Фальконе, но чувствуя спиной его буравящий взгляд.

Шум от Собора доносился до меня. Горстка причетников роилась вокруг, прогоняя народ из божьего храма и тени его порталов. Собор Парижской Богоматери хотел закрыть свои врата и отойти ко сну. В то же время звон колоколов созвал священников, дьяконов и монахов на всенощную. Я посмотрел наверх на высокие башни Собора и спросил себя, в какой из них находиться сейчас страшный звонарь и раскачивает ночной колокол.

• Предыдущая
• 18/125
• Следующая