Учение дона Хуана (перевод Останина и Пахомова) - Кастанеда Карлос - Страница 4

• Предыдущая
• 4/42
• Следующая

Ничего этого нет в предлагаемых читателю «Учении дона Хуана» и «Особой реальности», описывающих иные аспекты ученичества Карлоса за период более чем в десять лет. Тем не менее было бы упрощением сводить все многообразие понятий и сюжетов этих произведений к одному лишь психоделическому эффекту. Книги Кастанеды как бы вырастают друг из друга, и, несмотря на то что каждую из них можно читать как отдельное произведение, все они сцеплены одна с другой, словно звенья единой цепи. Некоторые важные положения намечены уже в этих начальных книгах.

Так, в «Особой реальности» Кастанеда проводит различение между магией и видением. Он замечает, что «видение никак не связано с колдовством. Колдовство воздействует на окружающих; видение никак на них не влияет». Оказывается, для мага совсем не обязательно видеть; дело мага (и воина) – приобщение к силе, что пронизывает весь мир. Обладание силой само по себе является достаточной ценностью. Маг как манипулятор силы находится на вершине незримой иерархии существ, в его руках власть, которую он может направлять по своему усмотрению. Однако «сила» – обоюдоострый меч, и этот меч может быть направлен против самого мага. В известном смысле маг – пленник силы. Он абсолютно беззащитен без нее, но приручить ее до конца никогда Не может. За безмерную радость испытывать необычайные переживания, повелевая «союзниками» и отбиваясь от магических атак конкурентов, маг платит привязанностью к той сфере, которая сначала дает ему силу на время, а потом отберет ее, когда придет срок.

Бессмертие в той или иной форме в ранних работах Кастанеды не предусмотрено. Здесь царит беспредельная экзистенциальная печаль, ибо мы неизбежно умрем, ибо смерть всегда с нами. Она «сидит с нами на одной циновке», слева; при известном умении можно различить, как она тенью скользит рядом. Карлос, ведя в темноте машину, замечает огни сзади, и дон Хуан равнодушно говорит, что это смерть нагоняет свою жертву. Она никогда не исчезает – просто иногда «гасит огни». Смерть, таким образом, понимается вполне вещественно: она, в сущности, тоже сила, которая стремится отобрать силу жизни у воина. И воин ценит свою смерть, поскольку именно она заставляет его находиться в постоянной боеготовности, быть непрерывно безупречным. «Все, к чему прикасается смерть, становится силой». Воин – человек, а это значит, что он обречен на смерть. Однако, в отличие от простых людей, воин не боится смерти (поскольку сжился с ее постоянным присутствием) и всегда готов встретить ее лицом к лицу. Он готов с высоко поднятой головой исполнить «пляску смерти», прежде чем «слиться с бесконечностью».

Таков высокий трагизм «пути воина», вечное балансирование на канате над пропастью небытия. И все-таки в этом трагизме не хватает настоящей мудрости. Воин отважен и непреклонен, в своем намерении он не отступает от намеченной цели – однако ему (если он не видит) недостает подлинного понимания происходящего. Правда, он интерпретирует все в терминах «силы», но не знает, что стоит в основе реальности. Для того чтобы этот трагизм не приводил к глубинам отчаяния, магия силы должна быть уравновешена магией сознания. Идущему по «пути с сердцем» полезно научиться видеть, хотя бы для того, чтобы понять, что в этом мире нет никаких абсолютных ценностей: все одинаково и равновелико. «Видение рассеивает иллюзии победы, поражения и страдания». Далее, «когда человек еы-дит, ему не нужно быть воином или еще кем-то, он видит вещи такими, каковы они есть, и сообразно этому направляет свою жизнь». Последнее замечание довольно любопытно, поскольку ставит статус воина явно ниже статуса видящего: воин не знает действительного положения вещей. Уровень воина в каком-то смысле служит для очистки сознания от всего ограниченного, неправильного, мешающего истинному постижению. Когда поле расчищено, наступает стадия видения.

Трагизм смерти перестает иметь значение для видящего. Поскольку видение есть поле абсолютного неразличения, недвойственности вещей, жизнь здесь ничем не отличается от смерти. Видящий не борется за свою жизнь; она утрачивает свой целеустремленный характер: незачем чего-либо добиваться и от чего-то обороняться, если достаточно просто сместить угол зрения и увидеть. Кастанедовское видение очень напоминает традиционное ясновидение. С его помощью дон Хуан видит, как юный Карлос расставляет ловушки для поимки белого сокола или обещает никогда не побеждать из-за травмы маленького мальчика по имени Хоакин. С помощью видения можно также увидеть и видение (как некое свечение) в структуре «яйца» другого человека: видение, как и все остальное в системе Кастанеды, имеет отчетливый материальный характер. Опытные видящие способны видеть то, насколько способны к видению другие люди. Сам Кастанеда, по его собственным словам, владел искусством видения – чего нельзя сказать о его двойнике Карлосе, чья несгибаемая «тупость» и неумение видеть часто огорчали дона Хуана.

Если сила дает человеку власть и победу, то видение. дарует ему свободу. Видящий перестает зависеть от мира. Если победу мага можно обратить в поражение, если жизнь рано или поздно превратится в смерть, то видение всегда находится у видящего, оно неизменно и постоянно. Оно целиком зависит от самого видящего, его не отберешь так, как можно отобрать, скажем, ту же «силу». Видение есть высший уровень сознательного существа в ранних сочинениях Кастанеды.

Благодаря различению видения и магии выстраиваются два ряда параллельных понятий. С одной стороны, мы встречаем волю, искусность воина-мага-шамана, постоянное давление смерти, борьбу, стратегию, «союзников». Этот ряд окрашен мощными экзистенциальными настроениями, он очень эмоционален. С другой стороны, мы имеем видение, «контролируемую глупость», свободу, отсутствие борьбы и эмоциональной насыщенности. Имеет смысл назвать второй ряд феноменологическим, поскольку в нем сильна тенденция редуцировать все «естественное» многообразие мира к восприятию его «очищенным» от категориального хлама сознанием [*].

При чтении книг Кастанеды (особенно начальных), как мне кажется, полезно учитывать эту двойственность, иначе не совсем понятна наполненность некоторых постоянно повторяющихся терминов, например «воин» или «сила».

Благодаря этому различению проясняется и разница между Мескалито и «союзником». Единственное, что роднит их, – принадлежность к миру духов. Дон Хуан выделяет три типа духов по отношению к связке «знание—сила». Есть духи, бесполезные для воина. Это «тени», мелькающие рядом с нами, от них не выудишь ничего стоящего. Есть духи злобные, которые любят пугать людей. Они обожают селиться в жилых домах, и их пребывание там отравляет людям существование. Наконец, есть настоящие «союзники», к которым надо идти самостоятельно, ибо живут они в местах безлюдных и далеких. Именно эти «союзники» способны наделить отважного воина тем, что его больше всего манит, – силой. Конечно, это наделение не проходит без борьбы: «союзник» испытывает воина на прочность. «Дух может устроить воину настоящее испытание. Например, возникнет перед ним в жутком облике или схватит сзади и пригвоздит к земле. Или повалит на него дерево». Кастанеда захватывающе описывает несколько драматических встреч с «союзником», во время которых пережил нечто совершенно необычайное и пугающее.

В отличие от «союзника» Мескалито, этот «пейотный дух» скорее относится к миру мистики, чем магии. Он непредсказуем, неуловим. Его не вызовешь заклинаниями, угрозами и посулами. Хотя его появление связано с особым психоделическим «измененным» состоянием сознания, нельзя предвидеть, в каком виде он появится. Ему сложно понравиться, но, если это происходит, Мескалито щедро делится своей поддержкой. Так, он может даровать «тейотную песнь», коте-рая защитит в минуты опасности. Он подсказывает важные знания, с его помощью воин ближе подходит к пространству свободы. Но прежде всего Мескалито показывает, как правильно жить. Поскольку «правильная жизнь» зависит от обретения видения, Мескалито становится «гидом» на пути к истине видения. В последующих книгах этот персонаж упоминается все реже и реже, пока наконец в «Колесе времени» его не отнесут небрежно к «псевдошаманскому вздору», необходимому в первые годы обучения Карлоса. Тем не менее в начальных книгах отношение к этому «духу» вполне серьезное, почти благоговейное. Так относятся к божествам, и чувствуется, что подобное отношение к «пейотному духу» Мескалито явно восходит к чрезвычайно архаичным временам, возможно временам древних толтеков. Однако из некогда могущественного божества Мескалито со временем стал просто уважаемым наставником, который «разговаривает с тобой и направляет твои поступки». Интересно, что Мескалито можно видеть, поскольку он находится вне человека (хотя эта «овнешвленность» не осознается до момента употребления пейотного батончика), а «союзников» – нет, ибо они скрываются под формами обычного мира, в том числе в обличье человека, и только видящий знает, что внутри этих форм затаилась пустота. Лишь по этой пустоте и можно догадаться, что перед нами – гуахо.

• Предыдущая
• 4/42
• Следующая