Источник. Книга 2 - Рэнд Айн - Страница 65

• Предыдущая
• 65/96
• Следующая

— Но… ты в самом деле хорошо выглядишь… и… я рад тебя видеть…

— Я тоже рада тебя видеть. Как твоя работа?

— Трудно сказать… Ты, наверное, читала о Кортландте… Я занимаюсь Кортландтом…

— Да, конечно. Именно об этом я и читала. Это здорово, Питер. Заниматься настоящим делом, не ради денег или личной выгоды, а на благо общества. Архитекторам пора бы перестать халтурить ради денег и начать тратить больше времени на государственное строительство, решать более широкие задачи.

— Да большинство архитекторов схватились бы за это, если бы могли, но это совсем не просто, двери там не для всех открыты…

— Да, да, знаю. Просто невозможно объяснить непрофессионалу наши методы работы. Вот откуда берутся глупые, надоедливые жалобы. Тебе не стоит читать «Знамя» Винанда, Питер.

— Я и не читал его никогда. Какое это вообще имеет отношение к. Не знаю, почему мы об этом заговорили, Кэти.

Он подумал, что не вправе ждать от нее какого-то особого отношения, или, если уж говорить об особом отношении, то скорее должен ожидать лишь презрения или гнева, на какие она только была способна. Хотя одного он все-таки ждал от нее: он ждал, что она будет говорить с ним через силу. Но этого не случилось.

— Нам действительно надо бы о многом поговорить, Питер. — Эти слова воодушевили бы его, если бы не легкость, с которой она их произнесла. — Но не можем же мы стоять здесь весь день. — Она взглянула на свои часики: — У меня еще есть примерно час, может, угостишь меня чашечкой чая? Тебе бы не помешала чашка горячего чая, ты, кажется, замерз.

Она первый раз заговорила о том, как он выглядит. Сказала и взглянула равнодушно. Он подумал о том, что даже Рорк был поражен произошедшей в нем переменой.

— Да, Кэти. Было бы неплохо. Я… — Он пожалел, что не догадался предложить это первым; именно это им и нужно сделать. Ему было досадно, что она решила так правильно и так быстро. — Пойдем в какое-нибудь хорошее, тихое место…

— Пойдем к Торну. Это недалеко, за углом. У них вкусные сандвичи с кресс-салатом.

Когда они переходили улицу, она взяла его под руку — и отпустила на другой стороне. Она сделала это автоматически. Даже не заметив. На стойке в кафе Торпа стояли пирожные и конфеты. Ослепительно сверкала ваза с засахаренным миндалем — конфеты были белого и зеленого цвета. Пахло апельсиновой глазурью. Свет был приглушен — душная оранжевая дымка окутывала помещение. Из-за запаха глазури свет казался липким. Слишком маленькие столики были тесно сдвинуты.

Он сел, глядя на кружевные бумажные салфетки на черной стеклянной поверхности стола. Но взглянув на Кэтрин, понял, что можно отбросить осторожность: она не замечала его испытующего взгляда. Ей было все равно, на нее он смотрит или на женщину за соседним столиком. Казалось, она не ощущает саму себя.

Он подумал, что больше всего в ее лице изменилась линия губ: бледные и тонкие, они были властно поджаты. Такими устами дают указания, подумал он, но не важные или жесткие, а незначительно придирчивые — о неисправности водопровода или дезинфицирующих средствах. В уголках глаз были мелкие морщинки — будто смяли, а потом разгладили бумагу.

Она рассказывала о своей работе в Вашингтоне, он мрачно слушал. Слов он не разбирал, слышал только ее суховатый, трескучий голос.

К их столику подошла официантка в накрахмаленном красном форменном платье. Кэтрин четко сделала заказ:

— Ваши фирменные сандвичи. Пожалуйста.

Китинг сказал:

— Мне чашечку кофе. — Он вдруг ощутил на себе взгляд Кэтрин и смутился, запаниковал. Он почувствовал, что нельзя признаваться в том, что он потерял аппетит и не сможет проглотить ни кусочка, почувствовал, что это может рассердить ее, и добавил: — Ветчину и, пожалуй, рулет с вареньем.

— Питер, разве можно так питаться! Минуточку, не уходите. Питер, тебе нельзя это есть. Это вредно. Съешь свежий салат. И в это время дня лучше не пить кофе. Американцы пьют слишком много кофе.

— Хорошо, хорошо, — сказал Китинг.

— Принесите чай и салат… и… минуточку! Хлеба не нужно — ты полнеешь, Питер, — несколько диетических крекеров. Пожалуйста.

Китинг подождал, пока красное форменное платье не отойдет от столика, и с надеждой спросил:

— Я изменился, правда, Кэти? Я очень плохо выгляжу? — Даже пренебрежительный ответ был бы лучше, чем равнодушие.

— Что? А, ну да, наверное. Ты плохо питаешься. Американцы абсолютно не имеют представления о рациональном питании. Все-таки как много внимания мужчины уделяют собственной внешности! Они гораздо тщеславнее женщин. Именно женщины, а вовсе не мужчины занимаются сейчас настоящим делом. И именно они сделают этот мир лучше.

— А как можно сделать этот мир лучше, Кэти?

— Ну, определяющим фактором, конечно, является экономика…

— Нет, я… я не про это… Кэти, мне было очень плохо.

— Мне очень жаль. Теперь многие жалуются, что им плохо. Сейчас переходный период, и люди чувствуют себя между небом и землей, в этом все дело. Но ты ведь всегда был оптимистом, Питер.

— Ты… ты помнишь, каким я был?

— Господи, Питер, можно подумать, это было шестьдесят пять лет назад.

— Но с тех пор так много всего произошло. Я… — Он решил говорить открыто, иначе было нельзя; легче всего казалось действовать, отбросив всякую осторожность. — Я женился. Потом развелся.

— Да, я читала. Я обрадовалась, когда узнала, что ты развелся.

Он наклонился ближе.

— Если твоя жена могла выйти замуж за Гейла Винанда, то это удача, что ты от нее избавился.

Она произнесла эту фразу тем же категорическим тоном. Ничего не оставалось, как поверить, что она говорит правду; ее это действительно больше не трогало.

— Кэти, ты очень тактична и добра ко мне… но перестань же играть, — сказал он и вдруг в страхе понял, что она не играет. — Перестань играть… Скажи, что ты тогда думала обо мне… Скажи, я готов ко всему… Я хочу это слышать… Разве ты не понимаешь? Мне будет лучше, если я услышу это от тебя.

— Питер, ты ведь не хочешь, чтобы я вдруг начала тебя обвинять? Если бы это не было так по-детски, я бы решила, что это тщеславие.

— А все-таки, что ты чувствовала в тот день… когда я не пришел… и потом, когда узнала, что я женился? — Он не понимал, что именно заставляет его прибегать к грубости как к единственному средству общения. — Кэти, ты страдала?

— Ну конечно, я страдала. Как все в подобной ситуации. Потом поняла, конечно, как все это глупо. Я плакала и кричала что-то дяде Эллсворту, ему пришлось вызвать врача и дать мне успокоительное. А несколько недель спустя я потеряла сознание на улице — просто шла и упала, конечно, мне потом было очень стыдно. Наверное, так бывает со всеми. Это как корь — надо переболеть. Как говорил дядя Эллсворт, вряд ли можно было ожидать, что я буду исключением, что меня это не коснется.

Он подумал: «Помнить о боли, которую тебе причинили, и ничего при этом не чувствовать — это страшно. Страшнее, чем переживать все снова и снова».

— Но конечно, мы понимали, что все, что ни делается, к лучшему. Не могу представить себя твоей женой.

— Не можешь представить себя моей женой, Кэти?

— То есть вообще не могу представить себя замужем, Питер. Семейная жизнь не для меня, не для моего характера. Иметь семью — что может быть эгоистичнее и ограниченнее? Конечно, я понимаю твои чувства и ценю их. Ты чувствуешь угрызения совести, так, наверное, и должно быть, ведь ты меня бросил — так это называется. — Он поморщился. — Видишь, глупо говорить об этом. Ты сокрушаешься о том, что сделал, это естественно, нормально, но давай посмотрим на это трезво. Мы ведь взрослые, разумные люди. Ничто не стоит слез. Мы такие, какие есть, и с этим ничего не поделаешь. Все наши поступки — это наше прошлое, наш опыт, но надо жить дальше.

— Кэти! Как ты можешь? Ведь ты о себе говоришь, а не успокаиваешь какую-нибудь оступившуюся девчонку.

— А что, есть существенная разница? У всех одни и те же проблемы, одни и те же чувства.

• Предыдущая
• 65/96
• Следующая