Огонь изнутри - Кастанеда Карлос - Страница 13

• Предыдущая
• 13/64
• Следующая

– Заключены ли эти воспоминания в моем уме? – спросил я.

– Нет, это было бы слишком просто, – ответил он. – действия видящих более сложны, чем деление человека на ум и тело. Ты забыл, что делал то, что забыл, ты видел.

Я попросил дона Хуана объяснить по-другому то, что он только что сказал. Он стал терпеливо объяснять, что все, что я забыл, происходило со мной в состояниях, в которых мое сознание было расширено, интенсифицировано, а это означает, что использовались отличные от обычных области моего полного существа.

– То, что ты забыл, поймано в тех областях твоего целостного существа, – сказал он. – использовать те, другие области и значит видеть.

– Я еще больше запутался, чем всегда, дон Хуан, – сказал я.

– Я не виню тебя, – ответил он. – видение значит обнажение сердцевины всего – быть свидетелем неведомого и бросить взгляд на непостижимое. Как таковое, оно малоутешительно. Обычно видящие разрываются на части от того, что существование неизмеримо сложнее, а наше обыденное сознание губит его своими ограничениями.

Он опять повторил, что мое сосредоточение должно быть полным, так как предельно важно понять, что новые видящие придают величайшее значение глубокому, неэмоциональному постижению.

– Например, в прошлый раз, – продолжал он. – когда ты «понял все» относительно ла Горды и своего чувства собственной важности, ты в действительности не понял еще ничего реально. У тебя была эмоциональная вспышка, вот и все. Я говорю это, потому что на другой же день ты опять был на своем коньке собственной важности так, как будто ты никогда ничего не осознал.

То же случилось с древними видящими: они предавались эмоциональным реакциям. Однако, когда пришло время понять, что же они видят, они не смогли этого сделать. Чтобы понять, нужна тревога, а не эмоциональность. Берегись тех, кто плачет от осознания, ибо они ничего не поняли.

На пути знания лежат несказанные трудности для тех, кто остается без трезвого понимания, – продолжал он. – я описал порядок, в каком новые видящие разместили истины относительно сознания, так что это будет служить тебе картой – той картой, которую ты сможешь проверить с помощью своего видения, а не глаз.

Последовала долгая пауза. Он смотрел на меня. Он определенно ждал от меня вопроса.

– Все ловятся на той ошибке, что видение осуществляется глазами, – продолжал он. – но не удивляйся, что после стольких лет ты не понял, что видение – это не дело глаз. Вполне естественно впадать в эту ошибку.

– Что же тогда такое видение? – спросил я.

Он ответил, что видение – это настройка. Я напомнил ему, что он сказал, что восприятие – это настройка. Тогда он объяснил, что настройка эманаций, осуществляемая обычно, это восприятие повседневного мира, а настройка эманаций, которые никогда не использовались в обычном смысле – это видение. Когда такая настройка происходит, человек видит. Следовательно, видение, возникающее от необычной настройки, не может быть чем-то, на что смотрят. Он сказал, что, несмотря на то, что я «видел» бесчисленное число раз, мне все же не пришло в голову отказаться от своих глаз. Я подпал под влияние того, что видение было помечено и описано.

– Когда видящие видят, что-то объясняет по мере того, как возникает новая настройка, – продолжал он. – голос говорит им в их уши, что есть что. Если такой голос отсутствует, тогда то, во что вовлечен видящий, не является видением.

После минутного молчания он продолжил объяснения относительно голоса видения. Он сказал, что равным образом было бы безумием говорить, что видение – это слышание, поскольку это бесконечно больше, однако видящие вынуждены избрать звук в качестве знака новой настройки.

Он назвал голос видения наиболее таинственной, необъяснимой вещью.

– Моим личным выводом является то, что голос видения присущ только человеку, – сказал он. – это может быть так, потому что речь – это нечто такое, чего не имеет никто другой, кроме человека. Древние видящие верили, что это голос могущественной сущности, интимно связанной с человеком – голос хранителя человека. Новые видящие нашли, что это существо, которое они назвали человеческой формой, не имеет голоса. Поэтому для новых видящих голос видения – это что-то совершенно непостижимое. Они говорят, что свет сознания играет на эманациях Орла, как арфист играет на струнах.

Он отказался объяснить это подробнее, обещая, что позднее, по мере продвижения, мне все станет ясно.

Пока дон Хуан говорил, мое сосредоточение было настолько полным, что я просто не мог вспомнить, как сел за стол, чтобы поесть. Когда дон Хуан остановился, я заметил, что его тарелка почти пуста. Хенаро смотрел на меня с лучезарной улыбкой: моя тарелка была передо мной тоже пуста. В ней оставалось совсем немного супа, как будто я только что кончил есть. Но я не помнил, чтобы я ел вообще, и даже не помнил, как подошел к столу, чтобы поесть.

– Тебе понравился суп? – спросил Хенаро и отвел взгляд.

Я сказал, что да, поскольку не хотел допустить, что у меня есть проблемы с воспоминанием.

– На мой вкус он слишком остыл, – сказал Хенаро. – а сам ты никогда не ешь горячую пищу, поэтому я немного беспокоился, чтобы с тобой чего-нибудь не случилось. Ты, конечно, не должен был съедать две тарелки. Мне кажется, что ты ведешь себя немного по-свински, когда находишься в состоянии повышенного сознания, а?

Я допустил, что он, возможно, прав. Он подал мне большой кувшин воды, чтобы я утолил жажду и промочил горло. Когда я жадно выпил воду, оба они покатились со смеху.

Неожиданно я понял, что происходит. Это осознание было физическим, это была вспышка желтоватого цвета, которая толкнула меня, как будто кто-то зажег спичку прямо у меня между глаз. Я уже знал, что Хенаро шутит – я не ел. Я так был поглощен объяснениями дона Хуана, что забыл вообще обо всем. Тарелка передо мной была тарелкой Хенаро.

После еды дон Хуан продолжил свои объяснения относительно света сознания. Хенаро сидел рядом и слушал так, как если бы он никогда раньше не слышал такого объяснения.

Дон Хуан сказал, что то давление, которое оказывают эманации, внешние по отношению к кокону и называемые «эманации в великом», на эманации внутри него, одинаково для всех чувствующих существ, однако результат этого давления очень различен для них, поскольку их коконы реагируют на это давление совсем по-разному. Но в некоторых границах есть все же какая-то степень подобия.

– Итак, – продолжал он. – когда видящие видят, как давление «эманаций в великом» действует на внутренние эманации, которые всегда в движении, и как они заставляют их остановиться, тогда видящие знают, что светящееся существо охвачено осознаванием.

Сказать, что эманации в великом давят на эманации в коконе, заставляя их остановить свое движение, означает, что видящие видят что-то неописуемое, смысл чего они знают без тени сомнения. Это означает, что голос видения сказал им, что эманации в коконе совершенно успокоились и встретились с некоторыми из тех, что вовне.

Он сказал, что видящие, естественно, считают, что сознание всегда приходит извне себя, что настоящая тайна лежит вне нас. Поскольку по природе эманации в великом служат для того, чтобы фиксировать то, что в коконе, то трюк сознания состоит в том, чтобы позволить фиксирующим эманациям слиться с теми, что внутри нас. Видящие полагают, что если мы позволим этому случиться, мы станем тем, чем в действительности являемся – текучими, всегда в движении, вечными.

Последовала долгая пауза. Глаза дона Хуана светились. Казалось, что они смотрят на меня из глубины. У меня было впечатление, что каждый из его глаз – это независимая точка яркости. Мгновение он, казалось, боролся с невидимой силой, внутренним огнем, намеревающимся его поглотить. Это прошло, и он продолжил разговор.

– Степень сознания каждого отдельного чувствующего существа, – продолжал он. – зависит от степени того, насколько оно способно позволить эманациям в великом нести его.

• Предыдущая
• 13/64
• Следующая