Словенка (СИ) - Романовская Ольга - Страница 3
- Предыдущая
- 3/41
- Следующая
— Коли хочешь, матушка, из рода исторгнусь, чтобы не было вам беды, — горько заплакала Гореслава.
— Ступай лучше, нерадивая, в поле. Посмотри, не ушли ли коровы в лес. Соберешь птице корма озёрного да пригони скотину домой. Ввечеру же сестёр молодших накормишь.
Когда Наумовна через сени проходила, поймала её за рукав Любава. "В поле идти — мимо Уваровой избы проходить. Скажи ему, как стемнеет, у священной сосны буду его ждать", — прошептала.
Вот, подрастёт Желана, будет так же сестрицы старшей просьбы исполнять, коли до того не сосватает кто девку-полесовницу.
… Осторожно домой возвращалась Любава; голову ещё кружили слова Увара. Представляла девка, как по весне приведёт он ей своего белого коня, сам по полям его поведёт, приговаривая: "Куда ногой, там жито копной, а куда глянет, там колос зацветает"…
Коровы в хлеву замычали: человека почуяли.
Любава прибавила шагу: Дворовый может за ногу схватить или за косу дёрнуть девку припозднившуюся. Возле клети показалось ей: сидит кто-то, маленький, борода до пят. Сидит да насвистывает. Заметил её, посмотрел и исчез. Чур меня, чур!
Любава подошла поближе, осмотрелась: нет Дворового.
Из клети доносилось сладкое посапывание. Девушка осторожно заглянула туда: в одном куту спал Стоян, прижав к щеке игрушечный лук, в другом, где Гореслава травы свои хранила, — Желана с младшими сестрицами. Знать, старшие сёстры в сенях на ночлег устроились. Любава дверь притворила и обернулась на шорох.
С сеновала соскользнула тёмная фигура, потянулась, пошла к старшей Наумовне.
— Гореслава, ты ли, — удивилась Любава. — Дворового поджидаешь?
— Нет, сестрица, Серый выл протяжно. Я вышла, смотрю: у него лапа в крови. С собаками соседскими, видно, подрался.
— Зваться ему Хромым. Хороший пёс был, батюшка каждую осень с собой в лес брал. Да ты-то что в дом не идёшь?
— В сенях спать — петухов не слышать.
— Для кого рано-ранёшенько вставать решила?
— Обещала я. Не спрашиваю же, к кому вечерами ходишь, и ты не спрашивай.
— Смотри, раньше старших сестёр вокруг ракит не обойди.
— Все говорят, что род опозорить хочу, да не способна я на это. Сперва ты в другой род уйдёшь, потом Ярослава… А мне и уходить-то некуда.
— Сама сказывала, с парнем поутру идёшь.
— Про то не говорила. Самой себе обещала, что к озеру пойду, зарю на нём встречу.
Гореслава снова на сеновал пошла; Любава же постояла немного, подумала: спит ли мать, а потом решилась и проскользнула во влазню.
3
Медвежьим озеро назвали потому, что раньше на берегах его была медвежья берлога. Но вот уже двадцать зим прошло, как ушли медведи с его берегов. Впадала в озеро речка, которую прозвали Быстрой за течение.
Осторожно шла по мокрой от росы траве Гореслава.
Белые берёзки трепетали на ветру, шелестя зелёными листочками; им гулким эхом вторили сосны и старые ели.
В лесу было свежо: ночью пронеслась по небу перунова гроза, силу тёмную разогнала.
Наумовна шла не спеша, собирала цветы для венка. Пролетела бабочка; девушка остановилась, протянула к ней руку. Бабочка покружилась и села на один из перстов. "Красавица ты моя, летунья небесная, радость ты с собой из Ирия принесла", — с любовью прошептала Гореслава. Бабочка при звуке голоса встрепенулась, улетела куда-то к озеру. Проводила её глазами Наумовна и свернула на тропку, что показал ей Стоян. Отыскала она полянку с высокой елью, осторожно вытащила из-под её лап лодочку братца.
Пройтись по берегу озера летом — хорошо, но на лодке по нему проплыть ещё лучше.
Гореслава легко правила, лодочка с радостью слушалась его. Был бы рядом Стоян, похвалил бы сестру. Но с собой девушка его бы не взяла, помешал бы только тишину лесную слушать.
Лодочка по воде плыла, словно лебёдушка, стараясь не тревожить покой Водяного.
Вспомнила Наумовна, что при впадении Быстрой в озеро, в зарослях ольховых растёт цветок, краше которого нет в лесу. Направила она свою лодочку к тем зарослям, да вдруг вздрогнула, остановила ладью.
На мелководье, среди ольхи, чернели чьи-то сапоги. Видно, вода вынесла человека на берег.
Страх долго боролся с любопытством. Гореслава и хотела подплыть поближе, да боялась: вдруг чужак встанет и схватит её за косу. Но человек не двигался, и девушка решила, что если она подплывёт со стороны озера, то незнакомец её поймать не сможет.
Человек, вынесенный на берег водой, лежал лицом к земле. Рубаха на нём была разорвана, штаны все в грязи. По одёже девка смекнула, что незнакомец не из соседних печищ, да и на княжих кметей тоже не похож. Волосы у него были тёмные, вьющиеся, сам он роста большого, плечист и несколько полон. В руке сжимал он меч, длинный, с узкой рукоятью. Не словенский он.
Тут заметила Гореслава, что одёжа-то на нём в крови перепачкана: либо зверь, либо человек напал.
Стала девка править к берегу, спрятала лодочку в густых зарослях и побежала к кузне. Мудрёна Братиловна знает, что делать, не даром родители мудрой нарекли.
От быстрого бега щёки раскраснелись; коса на плечо упала. Возле двора кузнеца Гореслава отдышалась и тихо в ворота постучала.
Залаяли собаки, выбежали к ней, узнали, завиляли хвостами. Скрипнула дверь, отворились ворота, вышла к гостье ранней Мудрёна Братиловна в одной рубахе, лишь платок на плечи набросила, глянула исподлобья: зачем пожаловала.
— И часа не прошло, как солнце встало; Сила только что в кузню ушёл, а ты уж в гости пожаловала.
— Не я хотела потревожить я вашего покоя, да привела сюда чужая доля.
— О чём баешь, девка глупая?
— На берегу Медвежьего человека видела. Лежит пластом, рубаха в крови. Не из нашего печища он.
— Не меня бы звала, а Радия или Увара. Силу не хочу беспокоить: не любит он, коли кто от наковальни его отвлекает. Обожди немного.
Через некоторое время вышла Мудрёна уже в понёве и убрусе.
— Ну, славница, теперь расскажи толком, что случилось.
— Решила я на лодочке по озеру покататься, и вынесла меня вода к зарослям ольховым. Присмотрелась я: там человече лежит. Не из нашего печища.
— Вот что, Наумовна, беги к Радию (ты лучше меня тропки лесные ведаешь), скажи ему: пусть парней собирает. А я к Силе пойду, он-то знает, что делать.
Шибко бежала по лесу Гореслава, только пятки сверкали. Вывела тропинка к родному двору; мимо хотела пробежать, да Наум остановил.
— Куда спешишь, горлица, дом свой сторонкой обходишь?
— Спешу я, батюшка, Мудрёна Братиловна велела к Радию бежать.
— Давно ли кузнечиха тебе матерью стала?
— Уж, не осерчай, батюшка, беда приключилась.
— Что за беда?
— Чужака я на озёрном берегу видела, раненого.
— Об этом следовало прежде мне сказать, а не кузнечихе. Ну, ступай себе к Радию, а я вятших мужей соберу.
Радий сидел во дворе и что-то мастерил. Приметив Гореславу, робко жавшуюся у ворот, он отложил свою работу и пошёл ей навстречу.
— С чем пожаловала, славница? Батюшка прислал?
— Нет, Мудрёна Братиловна велела.
— Ну-ка сказывай в чём дело.
Девка подошла к крылечку, села. Нужно отдохнуть после быстрого бега, иначе ничего толком не скажет.
— Чужой человек на бережку лежит. Может, мёртвый, может, нет.
— Так что от меня треба?
— Велела передать Мудрёна Братиловна, чтоб парней собирал.
— Никогда я зверя не боялся, один на медведя ходил. Не бояться мне и человека. Веди туда, где его нашла.
… Робко раздвинула ольховые ветви Гореслава и отшатнулась при виде чужака. Радий отстранил её, подошёл поближе; за ним подбежал Лайко, обнюхал и отошёл.
— Мёртвый он, — сказал охотник. — Нечего пужаться.
— Кто ж его убил?
— По чём мне-то знать. Может, зверь лесной, может, человек. Из-за моря он, я таких в городище видел.
Когда отошли они на несколько шагов, вышли из леса мужики: кто с дубиной, кто с топором, а у кого и лук. Впереди всех Сила-кузнец, словно могучая сосна посреди молодого ельника.
- Предыдущая
- 3/41
- Следующая