Была ли альтернатива? (Троцкизм: взгляд через годы) - Роговин Вадим Захарович - Страница 9

Среди исключённых в ходе чистки 1921 года 33,8 процента составляли пассивные люди, никак не участвующие в партийной жизни; 24,7 процента — исключённые за карьеризм, шкурничество, пьянство, ведение буржуазного образа жизни; 8,7 процента — взяточники, любители поборов в свою пользу, вымогатели, шантажисты и лица, злоупотреблявшие своим служебным положением и доверенной им властью. Однако к моменту окончания этой чистки явственно обнаружился новый и «самый худший у нас внутренний враг — бюрократ, это коммунист, который сидит на ответственном (а затем и на неответственном) советском посту…»[49], который не совершает явных злоупотреблений, но не умеет бороться с волокитой и прикрывает её. Поэтому следующая чистка должна была, как считал Ленин, коснуться «коммунистов, мнящих себя администраторами»[50].

Ленин выдвигал ещё одно требование, призванное нейтрализовать негативные тенденции, вытекающие из наличия однопартийной политической системы. Он предлагал ввести более строгие условия приёма в ряды партии: удлинить сроки кандидатского стажа и сохранить полугодовой его срок лишь «для тех рабочих, которые не меньше 10 лет пробыли фактически рабочими в крупных промышленных предприятиях»[51]. В этой связи он считал необходимым «определить понятие ‹рабочий› таким образом, чтобы под это понятие подходили только те, кто на самом деле по своему жизненному положению должен был усвоить пролетарскую психологию. А это невозможно без многих лет пребывания на фабрике без всяких посторонних целей, а по общим условиям экономического и социального быта»[52].

Эти предложения, которые Ленин собирался вынести на пленум ЦК и на съезд партии, содержались в письмах секретарю ЦК Молотову «Об условиях приёма новых членов в партию» (март 1922 года). В последнем из них, которое предназначалось для передачи всем членам ЦК, ставились вопросы, выходящие за рамки данной темы и представлявшие своего рода первый набросок идей, изложенных позднее в «Письме к съезду» и других последних ленинских статьях.

Взвешивая и анализируя альтернативы возможного развития партии, Ленин обращал внимание на то, что партия в её тогдашнем виде ещё не представляла такой политический организм, который позволял бы ей в целом (а не какой-то одной, пусть даже лучшей её части) осуществлять функции единственной правящей партии. Недостаточную подготовленность партии к выполнению этой её роли Ленин объяснял, во-первых, тем, что «партия наша теперь является менее политически воспитанной в общем и среднем (если взять уровень громадного большинства её членов), чем необходимо для действительно пролетарского руководства в такой трудный момент, особенно при громадном преобладании крестьянства, которое быстро просыпается к самостоятельной классовой политике»[53].

Во-вторых, укрепление внутреннего и международного положения страны, новые успехи Советской республики с неизбежностью порождали «соблазн вступления в правительственную партию» для карьеристских, мелкобуржуазных элементов, напор которых в партию мог возрасти в гигантских размерах. «Если не закрывать себе глаза на действительность, — прибавлял к этому Ленин, — то надо признать, что в настоящее время пролетарская политика партии определяется не её составом, а громадным, безраздельным авторитетом того тончайшего слоя, который можно назвать старой партийной гвардией. Достаточно небольшой внутренней борьбы в этом слое, и авторитет его будет если не подорван, то во всяком случае ослаблен настолько, что решение будет уже зависеть не от него»[54]. (Курсив авт. — В. Р.)

Под старой партийной гвардией Ленин понимал большевиков с подпольным стажем, а также тех, кто вступил в партию в 1917 году. О величине и доле этого «тончайшего слоя» свидетельствуют обнародованные на XIII съезде РКП(б) данные, согласно которым из 600 тыс. человек, состоявших в партии на 1 мая 1924 года, вступивших в неё до 1905 года было 0,6 процента, вступивших в 1905—1916 годах — 2 процента, вступивших в 1917 году — менее 9 процентов. Именно эта часть партии занимала в начале 20-х годов практически все ключевые посты в руководстве партией и страной (в центре и на местах).

Впервые говоря о возможности раскола партии, Ленин видел пути его предотвращения прежде всего в том, чтобы «разрядить» сложившуюся чрезмерную концентрацию власти в руках узкого круга партийных лидеров, поставить все руководящие партийные органы под контроль передовых рабочих-коммунистов, создать систему политических гарантий, обеспечивающих свободу выражения взглядов и оценок обстановки в рядах единственной легальной, единственной правящей и потому — несменяемой партии. Только на этих путях было возможно обеспечить учёт социальных интересов всех трудящихся групп и слоёв советского общества, свободное обсуждение ещё никогда не встававших в истории проблем, связанных со становлением нового общественного строя.

Эти мысли составили, как мы увидим далее, основное содержание последних работ Ленина, а затем — платформ всех послеленинских оппозиций в партии. Однако последующее развитие событий с лихвой «перекрыло» тот прогноз, который Ленин считал самым неблагоприятным вариантом развития партии и революции. В рядах старой партийной гвардии произошла целая серия расколов; внутренняя борьба в этом слое достигла предельной остроты; в итоге не только был подорван авторитет старой партийной гвардии, но и вся она (за небольшими персональными исключениями) постепенно была устранена с политической арены и в дальнейшем физически истреблена Сталиным; политические решения уже с конца 20-х годов стали осуществляться не волей этого слоя (и тем более не волей партии как самодеятельного политического организма), а единоличной волей Сталина.

В начале 20-х годов такое развитие событий не могло представляться сколько-нибудь вероятным руководителям партии, включая, по-видимому, и самого Сталина. Лишь некоторые первоначальные моменты этого движения были предугаданы Лениным, который в своих последних письмах и статьях фиксировал внимание партии на возможности действия центробежных сил внутри старой партийной гвардии (прежде всего — внутри ЦК) и предлагал систему политических мер, направленных на обеспечение устойчивости партии и её Центрального Комитета.

Статьи и письма, продиктованные Лениным в декабре 1922 — марте 1923 годов, явились результатом его напряжённых размышлений о том, как может пойти работа в Политбюро и ЦК, если дальнейшее ухудшение здоровья вынудит его отключиться от активной политической деятельности.

Ленинские предостережения об угрозе раскола, как мы увидим дальше, явились неожиданными и не были в должной мере оценены не только рядовыми членами партии, но и значительной частью её руководителей. Ленин, знавший лучше, чем кто-либо, и историю партии, и подспудные тенденции, и конфликты в её руководстве, пришёл к выводу, что раскол партии возможен в результате действия ряда, на первый взгляд, случайных и незначительных обстоятельств. Очевидно, в последние месяцы своего участия в политической деятельности он подверг глубокому переосмыслению огромное количество фактов, лишь часть из которых стала известна нам, да и то — в самое недавнее время.

В этом отношении существенный интерес представляют сообщённые в 1989 году ветераном немецкой компартии И. Штейнбергером факты, о которых он узнал в конце 30-х годов от старых большевиков, находившихся вместе с ним в сталинских тюрьмах. Один из них рассказал ему о своей беседе с Н. А. Скрыпником, из которой следовало, что Сталин в 1921 году использовал любую возможность, чтобы настойчиво внушать Ленину о якобы угрожающих партии опасностях из-за того, что он не располагает твёрдым большинством в Центральном Комитете, и о том, что Сталин — единственный человек, способный обеспечить Ленину такое стабильное большинство. Аналогичные сведения сообщил и В. И. Невский, считавший, что введение поста генсека и назначение на него Сталина объяснялось тем, что в ходе профсоюзной дискуссии он перехитрил Ленина, с помощью ложных слухов убедив его в угрозе расщепления партии на фракционные группировки. Невский говорил, что в 1922 году он высказал Ленину свои сомнения по поводу этих сталинских интриг, но Ленин заверил его, что решения об ограничении дискуссий в партии недолговечны и что он внимательно следит за деятельностью Секретариата. По словам Невского, позднее Ленин глубоко сожалел о том, что доверился Сталину, и стремился исправить эту свою ошибку в «Завещании»[55].