Народ, или Когда-то мы были дельфинами. - Пратчетт Терри Дэвид Джон - Страница 27

Кале уже суетилась повсюду. Ребёнка она постоянно таскала с собой под мышкой или, если ей нужно было освободить обе руки, отдавала Дафне. Дафна, кажется, повергала Кале в лёгкое недоумение. Похоже, Кале никак не могла решить, что же Дафна такое, и на всякий случай обращалась с ней уважительно. Встретившись взглядами, они обычно улыбались друг другу чуть настороженно, словно говоря: «Мы тут друг с другом отлично ладим», но иногда Кале, поймав взгляд Дафны, едва заметно кивала в сторону другой женщины и с печальным видом стучала себя по голове. Перевод был не нужен.

Каждый день кто-нибудь из мужчин приносил им наверх рыбу. Кале показала Дафне кое-какие растения из тех, что росли в деревне. В основном корни. Были и пряные растения, в том числе перец, попробовав который Дафна была вынуждена пойти к ручью и три минуты пролежать, погрузив рот в воду. Зато потом она очень хорошо себя чувствовала. Некоторые растения были лекарственными, насколько Дафна могла понять. Кале замечательно умела изображать нужное значение пантомимой. Дафна так и не поняла, что бывает от мелких коричневых орешков, растущих на дереве с красными листьями, — то ли от них заболеваешь, то ли, наоборот, выздоравливаешь. В любом случае она старалась всё запоминать. Она всегда суеверно хранила в памяти все полезные вещи, которые ей сообщали. По крайней мере, те, что сообщали не на уроках. В один прекрасный день они обязательно понадобятся. Мир испытывает тебя — проверяет, внимательно ты слушаешь или нет.

Она старалась всё запоминать, когда Кале учила её готовить. По-видимому, женщина была уверена, что это очень важно, и Дафна старалась не показать, что она никогда в жизни не готовила. Ещё Дафна узнала, как делать один напиток, поскольку женщина на этом… очень настаивала.

Запах у напитка был как у Демонского Питья, которое вело людей к Гибели. Дафна узнала об этом, когда дворецкий Бигглсуик в один прекрасный день влез в кабинет её отца, чудовищно напился виски и разбудил весь дом своим пением. Бабушка уволила его тут же и не смягчилась, даже когда отец Дафны сказал, что у Бигглсуика сегодня умерла мать. Лакеи выволокли Бигглсуика из дома, отнесли в конюшни и оставили там в соломе, плачущего, и лошади пытались слизывать слёзы у него с лица, потому что лошади любят соль.

Дафне очень нравился Бигглсуик, особенно то, как он ходил — выворачивая носки ног наружу, как будто вот-вот разорвётся пополам. Особенно огорчительно было, что дворецкого уволили из-за неё. Бабушка, стоя на верху лестницы, словно каменная древняя богиня, указала на Дафну (которая с интересом наблюдала с верхней лестничной площадки) и рявкнула на отца:

— Ты так и будешь мириться с тем, что твоё дитя становится свидетелем разврата и порока?

На этом с дворецким было покончено. Дафне было очень жаль, что его уволили, потому что он был очень добрый, и к тому же она почти научилась изображать его походку. Позже, подслушивая с помощью грузового лифта, она узнала, что он «плохо кончил». И всё из-за Демонского Питья.

С другой стороны, ей всегда хотелось узнать, что это за демонское питьё такое, о котором всё время говорит бабушка. Островной вариант демонского питья требовал тщательного приготовления. Сырьём для него служили красные коренья, которые росли в одном из закоулков деревни. Кале очень старательно очистила коренья ножом, а потом так же старательно вымыла руки в пруду, в том месте, где он переполнялся и вода текла дальше в ручеёк. Кале измельчила коренья большим камнем и добавила горсть мелких листьев. Осмотрела чашу и добавила ещё один листок. Налила воды из тыквы, стараясь не расплёскивать, и оставила чашу на полке на день.

На следующее утро в чаше пенилась и шипела неприятного вида жёлтая жидкость.

Дафна полезла понюхать, чтобы выяснить, пахнет ли жидкость так же противно, как выглядит, но Кале осторожно и решительно потянула её обратно, изо всех сил мотая головой.

— Нельзя пить? — спросила Дафна.

— Пить нет!

Кале сняла чашу с полки и поставила посреди хижины. И плюнула в чашу. Столб чего-то вроде пара ударил в тростниковую крышу хижины, и бурлящая смесь в чаше зашипела ещё громче.

Да, подумала заворожённая и шокированная Дафна, это совсем не похоже на бабушкин послеобеденный херес.

И тут Кале запела. Какую-то весёленькую песенку: такие мелодии прицепляются намертво, даже если не знаешь слов. Мотивчик был прыгучий, и становилось ясно, что выкинуть песенку из головы не удастся. Даже зубилом выбить не получится.

Она пела пиву. И пиво слушало. Оно успокаивалось, как встревоженный пёс при звуках голоса хозяина. Шипение стихало, пузыри лопались, а гнусная мутная жидкость светлела.

Кале продолжала петь, отбивая ритм обеими руками. Но руки не просто отбивали ритм: они рисовали в воздухе фигуры, следуя за мелодией. В песне, заклинающей пиво, было множество мелких куплетов, за которыми следовал один и тот же припев, так что Дафна стала подпевать и размахивать руками в такт. Она решила, что Кале этим довольна, потому что та склонилась к ней, не переставая петь, и поставила её пальцы в правильное положение.

Странные маслянистые волны пошли по содержимому чаши, которое с каждым куплетом становилось прозрачнее. Кале внимательно смотрела на него, продолжая петь… а потом замолчала.

Чаша была полна жидкого алмаза. Пиво сверкало, как море. По нему прошла крошечная волна.

Кале зачерпнула пиво раковиной и предложила Дафне, вдохновляюще кивнув.

Ну что ж, отказаться было бы, как говорит бабушка, не комильфо. Не следует забывать о хороших манерах. Отказ может обидеть Кале, а это не годится.

Она попробовала. На вкус оно было как жидкое серебро, и у неё заслезились глаза.

— Для мущ! Мущин! — ухмыльнулась Кале. — Для когда слишком много мущ!

Она легла на спину и очень громко захрапела. Даже Безымянная Женщина улыбнулась.

«Я узнаю новое, — подумала Дафна. — Надеюсь, скоро я узнаю, что именно я узнала».

На следующий день она всё поняла. На языке, составленном из немногих слов и большого количества улыбок, кивков и жестов — некоторые жесты должны были бы шокировать Дафну, только здесь, на солнечном острове, такая реакция была совершенно неуместна, — Кале учила её всему, что нужно, чтобы заполучить мужа.

Дафна знала, что смеяться нельзя, и старалась не смеяться, но она никак не смогла бы объяснить Кале, что у неё есть другой способ найти мужа. Достаточно быть дочерью очень богатого отца, губернатора кучи островов. Кроме того, Дафна была совершенно не уверена, что вообще собирается замуж. У неё сложилось впечатление, что от мужей одни хлопоты. А что до детей, то, поучаствовав в рождении Путеводной Звезды, Дафна решила: если ей когда-нибудь вздумается завести детей, она найдёт где-нибудь готовых.

Но она при всём желании не смогла бы объяснить этого двум молодым матерям. Поэтому она старалась усваивать объяснения Кале и даже позволила Безымянной Женщине заплести ей волосы. Бедняжку это хоть как-то развлекло, а причёска, решила Дафна, получилась даже хорошенькая, хотя и слишком взрослая для тринадцати лет. Бабушка бы не одобрила, хотя, пожалуй, на другой край света даже её остренькие глазки не достанут.

Конечно, в любой момент может появиться папин корабль. Дафна в этом не сомневалась. Он до сих пор не пришёл только потому, что островов очень много — пока всё объедешь.

А если он не приедет?

Она выпихнула эту мысль из головы.

Мысль протиснулась обратно, таща за собой шлейф других мыслей. Дафна понимала: они утащат её на дно, стоит только начать их думать.

На следующий день после рождения Путеводной Звезды на остров явились ещё люди — маленький мальчик по имени Ото-Ай и крохотная сморщенная старушка. Оба были иссохшие и голодные.

Старушка была едва ли крупнее мальчика. Она поселилась в углу одной из хижин, где ела всё, что ей давали, и следила за Дафной круглыми блестящими глазками. Кале и другие женщины относились к старушке с огромным уважением и называли её длинным именем, которое Дафна не могла выговорить. Сама она звала старушку «миссис Бурбур», потому что у старушки был неслыханно шумный желудок, и к ней лучше было подходить только с наветренной стороны.