Падение Иерусалима - Картун Дерек - Страница 31

• Предыдущая
• 31/77
• Следующая

Эссат вынул из сейфа пухлый конверт, в нем оказались расшифровки — шифр состоял из пяти цифр.

— Это надо сфотографировать.

Юсеф разложил листки на столе и открыл футляр фотоаппарата.

— Занавески задерни, а то вспышку видно будет с улицы, — напомнил Эссат. Он тем временем аккуратно выкладывал из сейфа его содержимое: несколько пачек ассигнаций — деньги разных стран, большой пакет, в котором лежат чистые паспорта и куча фотографий. В глубине обнаружились два пистолета и коробочка с какими-то пилюлями — Эссату было известно, что это за пилюли: цианистый калий, чтобы воспользоваться in extremis.[9] Под пакетом с паспортами он нашел вчетверо сложенный лист бумаги и, развернув, увидел нарисованный от руки план каких-то улиц, сверху небрежно, будто в спешке, написано: «третий слева». И никаких названий, только набросок дома с башенкой наверху.

— Это тоже сними.

Листок лег на пол, коротко вспыхнуло, щелкнуло — готово! Теперь сейф был пуст, в нем осталась только связка ключей.

— Все сложим обратно…

Они вышли из комнаты, заперли за собой дверь. Внизу закрыли замок и дверь, ведущую в кабинет. Прислушались: охранники спят — по-прежнему слышен храп. Эссат и Юсеф незаметно выскользнули из дома.

К тому времени как Эссат восстановил сигнализацию и устранил все следы их пребывания, небо на востоке начало светлеть.

— Славно поработали, — сказал он по пути к месту, где оставил мопед. — Давай сюда ключи, я их выброшу. Не надо тебе снова в аэропорту рисковать.

— С фотоаппаратом не знаю как быть…

— По инструкции от него тоже избавиться надо. А пленку я спрячу.

Юсеф осторожно вынул кассету, и миниатюрный фотоаппарат полетел в придорожную канаву.

— У меня заказан обратный билет на завтрашнее утро, — сказал он.

Эссат подвез его до перекрестка, и они расстались неподалеку от отеля, в котором остановился гость.

В десять утра Юсеф приехал в аэропорт на такси и забрал в кассе зарезервированный билет: из Дамаска он собирался в Рим, самолет компании «Алиталия» отправлялся в одиннадцать.

Перед кассиршей, выдавшей ему билет, лежал, недоступный взглядам пассажиров, список с несколькими фамилиями — и среди них та, на которую Юсеф заказывал билет. Девушка незаметно нажала специальную кнопку.

— Выход номер четыре, — сказала она, протягивая в окошечко билет и сияя дежурной улыбкой. — Посадка начинается в десять сорок пять. Счастливого пути!

Юсеф направился к стойке паспортного контроля, а за ним уже шли двое. Перед стойкой была небольшая очередь — один из сопровождавших встал впереди Юсефа, второй позади. В тот момент как он подал свой паспорт, его сильно толкнули, он оказался зажатым между двумя преследователями, руки ему тут же заломили назад — он попытался было вырваться, но его втащили в помещение позади барьера.

Он почувствовал, как за спиной на запястьях клацнул замок наручников, ощутил холодок металла. Потом незнакомцы вывернули его карманы, а самого грубо толкнули в кресло. В помещении был еще стол, за ним с усталым видом восседал толстый полицейский, мундир на нем был грязный. Он наблюдал всю эту сцену без всякого интереса, потом вдруг будто только что заметил непорядок, спросил:

— Ты кто?

— Шахид Осман. Алжирец. В паспорте все написано.

Один из тех, кто притащил его сюда, подал полицейскому паспорт, и тот с безразличным видом принялся его листать.

— А ты, похоже, все врешь.

— Ничего я не вру. Выпустите меня немедленно, я опоздаю на самолет.

— Это уж точно, на самолет ты опоздаешь. Сейчас признаешься, кто ты такой и зачем сюда явился, или попозже? Все равно ведь придется…

— Я требую, чтобы мне объяснили причину ареста!

— На это у меня полномочий нет. Я уполномочен только передать тебя сотрудникам госбезопасности для допроса.

Полицейский кивнул, спутники Юсефа рывком подняли его на ноги и поволокли к выходу.

На шоссе стояла машина, пленника запихали на заднее сиденье, с обеих сторон уселись сопровождающие — он заметил на месте рядом с водителем свой рюкзак.

Машина рванула с места и понеслась по направлению к городу.

— Моя бы воля, — сказал сосед справа, — я бы всех этих сионистов перерезал к черту. Баб просто так, а мужикам сначала бы яйца повырывал.

— Неплохая идея, — согласился его напарник.

Первый повернул к Юсефу тяжелое небритое лицо:

— А ты что скажешь по этому поводу, дружище Осман из Алжира?

— Правильный ход, — произнес Юсеф, стараясь придать голосу оттенок одобрения.

— Слыхал? Наш приятель Осман считает, что ход правильный. Так я тебя понял? — последовал болезненный удар кулаком под ребра.

— Если бы ты мог, ты бы резал их, а, Осман?

— Без всякого сомнения.

— Он одобряет насчет кастрации евреев, — хохотнул второй. — Ты свидетель, он сказал: без сомнения.

Удар под ребра с другой стороны.

— Скоро увидим, правду ты говоришь или врешь, — подытожил первый.

Машина все больше удалялась от спасительного аэропорта, и Юсеф, пытаясь приготовиться к тому, что его ждет, с отчаянием думал, что допроса ему не выдержать.

— Твое имя Шахид Осман?

— Да.

— Из Алжира? Журналист?

— Да.

— Но в Алжире в министерстве информации о тебе никто слыхом не слыхал.

В ответ молчание.

— Ты лучше отвечай. С тем, кто молчит, мы не церемонимся. Это пока еще цветочки…

— Я журналист, приехал, чтобы писать о жизни в Сирии и других странах, — его слова прозвучали неуверенно и как-то безнадежно.

Разум пленника отказывался служить ему. Казалось, между Юсефом и тем, кто его допрашивал, воздвигнута стеклянная стена — оттуда доносились смутные, неразборчивые, непонятные вопросы. Он сидел на стуле, и малейшее движение причиняло ему невыносимые страдания, вся спина от шеи до ягодиц представляла собой сплошную рану, рубашка, пропитанная кровью, прилипла и, стоило шевельнуться, — боль пронзала его как ножом. Его били до потери сознания, дважды приводили в себя уколами — и принимались бить снова.

— Дайте воды — я говорить не могу, горло пересохло.

— Воду получишь после. Повторяю вопрос: почему, если ты алжирский журналист, там тебя никто не знает? Мы специально связались с министерством информации…

— Я из Алжира…

Допрашивающий поднялся, обошел вокруг стола и сильно пнул стул. Пленник пытался выставить вперед скованные руки, но это не помогло. Он опрокинулся на кровоточащую спину и пронзительно вскрикнул. Мучитель почти нежно водрузил его обратно:

— Имей в виду: мое терпение на исходе. Не скажешь мне правду сейчас — будешь иметь дело со старыми знакомыми, они тебя уже один разок отделали. Сейчас шесть вечера, веселенькая тебе предстоит ночка. Мы тебя поджарим, ножичком кое-где пройдемся: мужиком ты уже не будешь. И здоровье попортим твое, и красоту. Стоит ли упрямиться, а? Подумай.

Юсеф уже все понял о себе: нет, он не принадлежит к тем избранным, что способны вынести пытки. Только бы вред от его показаний не был слишком велик… Как там, по инструкции? Он повторял свою легенду, пока хватило сил. Теперь надо вспомнить следующую и придерживаться ее, только что там было? Боль и страх мешали ему сосредоточиться, но он добросовестно старался вспомнить, не догадываясь, что его мучитель куда опытнее его самого и что стоит только отказаться от первой версии, а дальше уж его «расколют» почти мгновенно.

— Что вы хотите знать?

— Прежде всего, твое имя — сколько можно твердить?

— Юсеф Ливнех.

— Откуда ты?

— Из Тель-Авива.

— На кого работаешь?

Он вспомнил инструкцию: молчи про «Моссад»! Министерство иностранных дел, промышленный шпионаж — что угодно, только не разведка. Но он чувствовал, что ему не поверят. Не может он больше выносить эту чудовищную боль. Он бы любую ложь мог повторять, но не эту чушь, насчет промышленного шпионажа. Не поверят.

• Предыдущая
• 31/77
• Следующая