Пути, которые мы избираем - Поповский Александр Данилович - Страница 66

Это была история о прихотливой гусенице из рода тиридия, которая питалась листьями растений из семейства пасленовых. Исключение она делала для брунфельсии из семейства норичниковых. Ученые заинтересовались странным выбором гусеницы и убедились, что она более сведуща в ботанике, чем специалисты. Брунфельсия на самом деле оказалась членом семейства пасленовых.

Если бы помощники Слонима могли всюду следовать за ним, их озадачило бы и многое другое. В те дни он подолгу бродил по магазинам Ленинграда, искал канделябры для своей коллекции и богемский бокал с изображением охоты на лицевой стороне стекла… Вечера он проводил в своей библиотеке. Взобравшись на лесенку, устраивался там и стремительно просматривал большое количество книг. Читать от корки до корки не в его вкусе, да и какой в этом толк? Задачи биологии не решаются среди манускриптов. Свидетельства ученых о природе истины не могут заменить самую истину… В каждой из книг он все же что-то находил и старательно запоминал — труд его не был напрасен.

Тревожная мысль ученого искала ответа в лаборатории, устремлялась в природу, от домашних животных — к зверям: не здесь ли, не там ли решение? Шло время, и с ним утверждалась уверенность, что врожденное надо изучить таким, каким оно является на свет, прежде чем оно обросло приобретенным. Не так уж трудно разглядеть, с чем организм пришел в этот мир. И еще утвердилось убеждение, что в условиях, где природа непрерывно меняет функции организмов, где близкие по крови животные утрачивают основные признаки родства, нужна великая осторожность в выводах. Долг исследователя — чаще возвращаться к человеку, чтобы добытое в опытах не увело его далеко в сторону.

Таков был ход мыслей, приведших Слонима в детское отделение родильного дома. Тут он проверит все, что открыто в связи с газообменом, и уже точно отграничит врожденное от приобретенного.

Надо отдать ему справедливость, он всю силу своего ума обратил на методику новой работы. Сконструированная им газообменная камера напоминала собой хрустальную колыбель с ложем для испытуемого. С первой минуты появления на свет новорожденный оставался под бдительным оком исследователя. Все перемены, связанные с кормлением, тщательно изучались в продолжение десяти дней. С искусством подлинной няньки Слоним выхаживал детей, стараясь быть полезным и персоналу. Сестре он говорил:

— Дети страдают от малейшего колебания температуры. Прежде чем нести ребенка из детской через коридор в палату, уравняйте тепло в этих трех помещениях.

Врачу он советовал:

— Дети очень чувствительны к атмосферному давлению. В дурную погоду они начинают капризничать, и врач в таких случаях, прежде чем обратиться к термометру, взглянет на барометр…

Исследование детей продолжалось.

Новорожденному дали несколько граммов молока, столько примерно, сколько он способен в один раз извлечь из груди матери. Эту первую трапезу ему влили в рот. Она была усвоена, и тем не менее газообмен — потребление кислорода и выделение углекислоты — нисколько не изменился. То же испытание, повторенное десять дней спустя, когда ребенка уже кормили грудью матери, обнаружило нечто другое. Несколько граммов молока, проглоченные из ложечки, сразу же повышали обмен веществ.

Что за это время случилось? Каким образом организм, неспособный вначале повысить газообмен, сумел это сделать впоследствии? Допустим, что кормление грудью стало сигналом для повышения обмена, но что именно: прикосновение ли к груди, сосание или что-нибудь другое?

Этот вопрос был предложен другому младенцу. Вместо первой трапезы ему дали пустую соску и ничего больше. Десять минут длились бесплодные усилия ребенка, ни капли молока он из рожка не извлек, а газообмен у него вырос. Сосательные движения губ оказались для организма более существенными, чем подлинное кормление из ложечки. Ребенок, не пробовавший еще молока, словно был подготовлен к тому, чтобы воспринимать его способом строго определенным. Вне этих условий естественный обмен извратился… С годами, когда сосание станет излишним, уже не движение губ, а желание будет усиливать газообмен. Новый способ питания создаст другую обстановку, которая будет им управлять. Привычка к чистому столу, к определенному виду и характеру еды сделает невозможным ее усвоение в условиях, противных сложившимся навыкам. Усвояемость того, что мы едим, не ограничивается одними лишь, химическими качествами пищи. Существенны и запах, и вкус, и степень привлекательности — все разнообразие раздражителей, которые пускают в ход сложные механизмы пищеварения.

Таковы были наблюдения, сделанные Слонимом в стеклянных камерах родильного дома. Опыты многому его научили, но и зародили много печальных дум.

Еще раз подтвердилось, что между приемом пищи и обменом веществ нет строгих границ и трудно сказать, где одно сменяет другое. Пища только еще во рту, а в тканях и в клетках идет ее «дележка». Она может не дойти до адресата, а место ей уготовлено. Если собаку с перерезанным пищеводом кормить мясом, а в желудок вводить другие вещества, организм жестоко пострадает. Нечто подобное наблюдают врачи после дней великого поста. В течение долгого времени питание состояло из картофеля, рыбы и постного масла. Неожиданно наступила перемена: появились свинина, сыры и сметана. Что, казалось, особенного? Пищеварительная лаборатория одинаково способна растворить и усвоить то и другое. Между тем организм приходит в упадок: расстроено пищеварение, ослаблена деятельность печени, селезенки и сердца. Никакими излишествами этого не объяснить. Всему виной сигнализация, идущая из полости рта. Шесть недель непрерывно она извещала, что по пищеводу следует картофель, рыба и хлеб. Между организмом и едой образовалась временная связь. Прием пищи автоматически вызывал определенные перемены в организме. Окончился пост с его однообразным рационом, и вдруг пришли вещества, которых в организме не ждали. Все органы и их деятельность оказались задетыми катастрофой.

Хорош механизм, хороши его приборы, но где универсальные раздражители, возбуждающие обмен, общие для всего живого на свете? У ребенка это сосание, у собаки — обоняние. Когда ей надевали маску со шлангом и протягивали его в соседнюю комнату к лежащей на столе колбасе, у животного повышался обмен. У кролика, не различающего сладкое от кислого, соленое от пресного, способного грызть брюкву, морковь или высушенные веники, обмен возбуждается жеванием. Ему достаточно сгрызть десять граммов веника, не проглотив почти ничего, чтобы обмен вырос и продержался на новом уровне два-три часа. У человека от жевания резинки или ваты, марли или дерева никаких перемен в организме не наступит. Только воздействие на обоняние и вкус может ускорить у него обмен. И резинка и вата усилит обмен, если чуть подсластить, подкислить их, прибавить немного соленой или горькой воды.

И питание, и теплообмен, суточная и сезонная ритмика утверждаются в организме под влиянием образа жизни, возникшего в связи с добыванием пищи, но как в этом многообразии разобраться? Как отделить наследственное от приобретенного, чтобы разрез пришелся к месту и не была задета соседняя ткань?

Догадался ли Быков о сомнениях помощника или кто-то ему сказал о них, но однажды у них произошел такой разговор.

— Мне рассказали о вас занятную вещь, — сказал учитель ученику. — Говорят, вы отказываетесь от услуг сотрудниц, если они не умеют шить себе платье и за этим обращаются к портнихе?

— Я не отказываюсь, но считаю это важным для меня и для них, — спокойно ответил Слоним.

— Я не вижу связи между искусством модистки и физиологией. Не будете ли вы добры мне объяснить?

— Вы не видите связи, — с тем же спокойствием продолжал ученик, — а для меня она очевидна. Я всегда полагал, что девушка, умеющая искусно шить и вязать, так же искусно сделает операцию, мастерски наложит швы и старательно запишет опыт. Ведь и вы отбираете учеников с расчетом на то, что наиболее способные достанутся вам.

Ему не удалось скрыть упрек в своих словах. Быков пожал плечами, но промолчал.