Бич божий. Величие и трагедия Сталина. - Платонов Олег Анатольевич - Страница 8

• Предыдущая
• 8/85
• Следующая

Регистрирующим органам предоставлялось право отвода из состава членов исполнительного органа религиозного общества или группы верующих отдельных лиц,  что часто использовалось чекистами для своих целей.

Религиозным обществам воспрещалось:

а) создавать кассы взаимопомощи, кооперативы, производственные объединения и вообще пользоваться находящимся в их распоряжении имуществом для каких-либо иных целей, кроме удовлетворения религиозных потребностей;

б)  оказывать материальную поддержку своим членам;

в)  организовывать как специально детские, юношеские, женские, молодежные и другие собрания, так и общие библейские, литературные, рукодельнические, трудовые, по обучению религии и тому подобные собрания,  группы, кружки, отделы, а также устраивать экскурсии и детские площадки, открывать библиотеки и читальни, организовывать санатории и лечебную помощь.

В молитвенных зданиях и помещениях могли храниться только богослужебные книги. Не допускалось преподавание каких бы то ни было религиозных вероучений в государственных, общественных и частных учебных и воспитательных заведениях. Такое преподавание допускалось лишь на специальных богословских курсах, открываемых по особому разрешению НКВД, а на территории автономных республик — с разрешения центрального исполнительного комитета соответствующей автономной республики.

Религиозным обществам и группам верующих иногда позволялось организовывать местные, всероссийские и всесоюзные религиозные съезды и совещания на основании особых в каждом отдельном случае разрешений НКВД.

Русская Церковь выстояла. Митрополиту Сергию «удалось, несмотря на сатанинскую ненависть большевиков к религии, сохранить громадную церковную организацию и, следовательно, предохранить Русский народ от двух тяжких бедствий — от полного безверия и от патологических форм сектантского мистицизма... Сохранение церковной организации в России достигается путем мученического пожертвования своим добрым именем вследствие компромиссов с советской властью»[28].

«Стяжание Духа Святаго» на путях Святой Руси не прекращалось даже в самые тяжелые годы существования России. Однако проявлялось оно трагически. Убийство Царя, осквернение и преследования Церкви нарушили дивную симфонию русской жизни. Дух Святой стал проявляться не в гармоничной радости, а в бесконечном страдании миллионов мучеников за веру. Пока жизнь русского человека была пронизана оцерковлением под покровительством Царя, Россия крепла и благоденствовала. А когда замолк на Руси голос церковной правды, страна «подлинно во мгновение ока» пала в страшную бездну.

Чувство тоски по утраченной Родине — Святой Руси — обуревает миллионы русских людей. Богатая, безыскусная, глубокая, многообразная жизнь дореволюционной России особенно ярко выразилась в творчестве выдающегося русского писателя И.С. Шмелева. Писатель раскрывает Святую Русь в конкретных образах — «красочно благочестивый, православный, русский народный быт». Причем он дает «быт ради веры», но не «веру ради быта». Шмелев прекрасно понимал, что если «Пасха для нас не великое торжество Воскресения Христова и милости Божьей, дарующей нам и обновление, и спасение, а только пасхальный стол, христосование и веселие, не предваренное подвигом воздержания и покаяния, то тогда быт становится для нас религией, но религией не духа — а чувства, не жизни — а смерти». Шмелев рисует необыкновенно притягательный образ простого русского человека, живущего ценностями Святой Руси, по фамилии Горкин, в котором живая вера в Бога сочеталась с житейской мудростью. Он, как и Святая Церковь, распределяет время года по праздникам и постам, сопрягая это исчисление народными приметами и знамениями. В Боге он находил ответы на все житейские вопросы и трудности, в Боге он видел радость и красоту Вселенной[29].

Вот несколько образцов описания «быта ради веры»[30]¹: «Мы идем от всенощной, и Горкин все напевает любимую молитвочку — «Благодатная Мария, Господь с Тобою...». Светло у меня на душе, покойно. Завтра праздник такой великий, что никто ничего не должен делать, а только радоваться, потому что если бы не было Благовещенья, никаких праздников не было Христовых, а как у турок. Завтра и поста нет: у нас был «перелом поста — щука ходит без хвоста». Спрашиваю у Горкина: «А почему без хвоста?»

— А лед хвостом разбивала — и поломала, теперь без хвоста ходит. Воды на Москва-реке на два аршина прибыло, вот-вот ледоход пойдет. А денек завтра ясный будет! Это ты не гляди, что замолаживает... это снега дышут-тают, а ветерок-то на ясную погоду...

Завтра с тобой и голубков, может, погоняем... первый им выгон сделаем. Завтра и голубиный праздничек, Дух-Свят в голубке сошел. То на Крещенье, а то на Благовещенье. Богородица голубков в церковь носила, по Ее так и повелось...

Я просыпаюсь рано, а солнце уже гуляет в комнате. Благовещенье сегодня! В передней, рядом, гремит ведерко, и слышится плеск воды. «Погоди... держи его так, еще убьется...» — слышу я, говорит отец. «Носик-то ему прижмите, не захлебнулся бы...» — слышится голос Горкина. А, соловьев купают — и я торопливо одеваюсь.

Пришла весна, и соловьев купают, а то и не будут петь..

Засучив рукава на белых руках с синеватыми жилками, отец берет соловья в ладонь, зажимает соловью носик и окунает три раза в ведро с водой. Потом осторожно встряхивает и ловко пускает в клетку. Соловей очень смешно топорщится, садится на крылышки и смотрит как огорошенный. Мы смеемся. Потом отец запускает руку в стеклянную банку от варенья, где шустро бегают черные тараканы и со стенок срываются на спинки, вылавливает — не боится, и всовывает в прутья клетки. Соловей будто и не видит, таракан водит усиками, и... тюк! — таракана нет... У нас их много, к прибыли — говорят... Ловят их в таз на хлеб, а старая Домнушка жалеет. Увидит — и скажет ласково, как цыпляткам: «Ну, ну... шши!» И они тихо уползают...»

Старая Домнушка жалеет тараканов. Плотник Горкин жалеет голубей. Кучер Антип («Постный рынок») жалеет древнюю кобылу Кривую, на которой езживала еще прабабушка Устинья. Хозяин — отец мальчика жалеет кучера Антипа, «которого тоже уважают и который теперь живет» у купца — «только для хлебушка» — на покое. Весь дом и все служащие уважают и по-своему любят и хозяина, и хозяйского сына. Все кругом проникнуто жалостью и уважением. По уверению старого кучера Антипа, даже лошади на конюшне уважают древнюю кобылу Кривую: «Ведешь мимо ее денника, всегда посуются-фыркнут! Поклончик скажут... а расшумятся если, она стукнет ногой — тише, мол! — и все и затихнут». Антип все знает. У него борода, как у святого, а на глазу бельмо: смотрит все на кого-то, а никого не видно...»

Добрый, душевный народ жил на Москве кругом Ивана Шмелева. Старая Кривая, на которой Горкин вез хозяйского сыночка на постный рынок, остановилась на мосту и решила основательно передохнуть... «Буточник кричит — «чего заснули?» — знакомый Горкину. Он старый, добрый. Спрашивает-шутит:

— Годков сто будет? Где вы такую раскопали, старей Москва-реки?

Горкин просит:

— И не маши лучше, а то и до вечера не стронет!»... Да и с чего было злиться русскому человеку, когда

всего было изобилье, на все нужное дешевка.

« — Вот он, горох, гляди... хороший горох, мытый.

Розовый, желтый, в санях, мешками. Горошники — народ веселый, свои, ростовцы. У Горкина тут знакомцы. «А, наше вашим... за пуколкой?» — «Пост, надоть повеселить робят-то... Серячок почем положишь?» — «Почем почемкую — потом и потомкаешь!»... Горкин прикидывает в горсти, кидает в рот. — «Ссыпай три меры».

— Редька-то, гляди, Панкратыч... чисто боровки! Хлебца с такой умнешь!

— И две умнешь, — смеется Горкин, забирая редьки...

— А сбитню хочешь? А, пропьем с тобой семитку. Ну-ка нацеди.

Пьем сбитень, обжигает...

• Предыдущая
• 8/85
• Следующая