Пиратское фэнтези - Вандермеер Джефф - Страница 22

Габриэль Белайн (ведьма, пиратка, мятежница) превратилась для губернатора в манию, и он призвал на помощь все военные власти, сохранявшие ему верность, всех наемников, сколько мог оплатить, всех капитанов, на чьих судах были пушки и команда, готовая поднять меч против дочери святой среди людей. Отыскать последнее, конечно, было труднее всего. Солдат выполняет приказ, но моряки верны только своей совести и душе.

Много лет все было напрасно. Суда, посланные на поиски корабля с черными парусами, на котором штурманом — а потом и капитаном — была рыжеволосая девушка с повсюду следующей за ней большой дворнягой, сбивались с пути. Их компасы вдруг отказывали, карты смывало водой, тучи птиц в клочья рвали им паруса.

Я в роскошном губернаторском дворце писал под диктовку человека, одержимого яростью и обидой. Волосы его поредели и стали седыми, а потом пожелтели, щеки и кожа на шее обвисли, брюхо выросло. Диктуя письма, он метался по комнате, словно тигр в тесной клетке, в его суетливых движениях сквозили боль и неуверенность.

Пока Габриэль была еще мала и жила на острове, она была для несчастного губернатора словно прыщ на спине: нестерпимо зудит — и почесать нельзя. Когда она ушла на пиратский корабль, став правой рукой капитана — несравненного моряка, жадного до французского золота, — губернатор совсем обезумел. Он объявил вне закона рождение рыжеволосых детей. Он издал указ о смертной казни для тех, кто возвращает жизнь рыбам. Он запретил называть новорожденных именем Габриэль, и приказал всем жительницам острова, носившим это имя, немедленно сменить его. Он посылал шпионов в лес, окружавший «веселый дом», но от тех было не много толку. Они могли бы, конечно, рассказать ему, что Маргарет Белайн, что ни день, выходит к краю прибоя, чтобы опустить на волну маленькую лодочку, которая быстро и прямо устремляется к горизонту, хотя паруса на ней нет. Они могли рассказать губернатору, что каждую ночь в сад к Маргарет прилетает голубой альбатрос и что-то шепчет ей на ухо. Но не рассказывали. Маргарет уводила шпионов в свою хижину, угощала и поила вином. Потом провожала их в «веселый дом». Они объявлялись несколько дней спустя: спали на дороге или бродили по рынку, осматривая рыбу.

Губернатор, дико размахивая руками, диктовал письмо к королю с просьбой прислать новые суда, чтобы захватить или убить пиратку Габриэль Белайн. Он подробно перечислял ее преступления: двадцать пять кораблей, доставляющих подать, очищены от золота, восемнадцать судов с рабами исчезли или рабы получили свободу… ограбленные склады рома, сожженные сахарные плантации… Я послушно записывал все, будучи уверен в том, что король, как всегда, не отзовется. Но вдруг дверь распахнулась и без доклада, не извиняясь, вошел молодой человек. Губернатор, брызжа слюной от ярости, ударил кулаком по столу. Юноша не остановился.

— Черный корабль, — сказал он, — подбили.

Губернатор остолбенел, дыхание сперло у него в груди.

— Подбили… — повторил он. — Когда?

— Прошлой ночью. Они разошлись с «Медальоном» на расстоянии крика. С него и пришло известие. Они укрылись на рейде Сент-Винсента. Черный корабль получил серьезные повреждения, и починка, как мне сказали, займет несколько дней.

— А корабль, что их подбил, цел?

— Пушечным ядром ему сбило мачту, но корабль, команда и приборы уцелели. Ничего не пропало, ничего. — Помолчав, юноша добавил: — Странно…

Губернатор прошагал к дверям и распахнул их с такой силой, что одна створка треснула вдоль. Меня он не замечал, забыл отпустить. И молодой человек вышел молча. Я оставил бумаги на столе и подошел к окну. Губы мои непрестанно шевелились в молитве, обращенной к Матери Божьей. Я стоял у окна и смотрел, как над нами собираются темные тучи, как шуршат в небе зарницы.

1 мая 1678 года корабль с черными парусами был окружен и разбит, взят на абордаж, и команда его закована в кандалы. Гонцы понесли на острова, принадлежащие Франции, Англии и Испании, весть о том, что Габриэль Белайн (пиратка, ведьма, мятежница) наконец схвачена и в должный срок будет казнена. Жители Сен-Пьера несли цветы, хлеб и вино на опушку леса, окружавшего «веселый дом». Они поднимали на плечи детей, чтобы те хоть издали увидели женщину, которая когда-то была девочкой, оживлявшей рыб, уплывшей на дельфине и унаследовавшей святые исцеляющие руки своей матери.

За день до казни Габриэль золотая птица побывала у ее окна, опустилась на подоконник и поцеловала ее в губы сквозь решетку. Люди верили этому. В тот миг Габриэль запела. И не умолкала.

Губернатор принимал посланцев соседних протекторатов и территорий с помпезностью, приличествующей подобному собранию. Он слышал песню девушки-пиратки из башни. Гости не слышали. Он слышал, и песня звучала все громче. Он бряцал мечом, проводил дрожащей рукой по редким желтоватым волосам. Он пытался улыбаться, но песня звучала все громче.

Народ на рыночной площади тоже слышал песню. Люди слышали песню о цветах, что обращаются в лодки и везут хлеб голодным детям. Они слышали песню о деревьях, приносящих плоды попавшим в беду, о чаше воды, утоляющей жажду. Она пела о поцелуе, что, как ожог, обращается в семя, и семя прорастает и плодоносит. Люди слушали песню и горевали о рыжей девочке, едва ставшей женщиной, которую наутро ждала смерть.

Песня всю ночь не давала губернатору уснуть. Он ходил по комнатам и сыпал проклятиями. Он объявил пение вне закона. Он ввел смертную казнь за создание музыки. Если бы не назначенное заранее торжество по случаю казни пиратки, он тотчас же перерезал бы ей глотку, но почетные гости явились полюбоваться на шествие смерти, и они должны были увидеть его.

За минуту до того, как рассвет подкрался к краю небосклона, губернатор согласился допустить меня в камеру Габриэль для отпущения грехов. А может быть, и для обряда крещения. Она стояла у окна, где простояла всю ночь и весь вчерашний день, и песня все лилась с ее прекрасных губ, но теперь тихо, лишь вздохами. Трижды я предлагал ей Святые Дары, и трижды она отказалась, но согласилась взять меня за руку. Я подумал, она сделала это, чтобы утешиться, — минута девичьей слабости перед смертью. Когда вошли солдаты, чтобы увести ее к виселице, она повернулась ко мне и в первый раз обняла меня. Она шепнула мне на ухо:

— Не ходи за мной.

Я не пошел. Я позволил солдатам увести ее. Я не сражался за нее и не пошел за ней. Я сел на пол в башне и заплакал.

Габриэль, не переставая петь, послушно шла, окруженная отрядом солдат, и все они просили у нее прощения. Каждый из них рассказывал, как ее мать спасла кого-то из его родных или благословила сад изобилием. Слушала она или нет — не знаю. Я был в башне. Я знаю только то, что рассказывали люди.

Люди говорили, что она шла, глядя в землю, и губы ее все двигались, рождая слова песни. Люди говорили, что она взошла на помост и констебль начал зачитывать обвинения против нее. Обвинения занимали несколько страниц, и, пока он читал, народ стал волноваться и шуметь. Он читал, а песня Габриэль звучала громче. Никто не заметил, как в гавань вошла лодка. Лодка из цветов, мха и листьев. Лодка без паруса, но двигалась она быстро и прямо, а в ней стояла высокая женщина.

Габриэль пела все громче, и вот с криком она воздела к небу закованные руки и отбросила за спину волну рыжих волос. Туча птиц — чаек, ласточек, голубей, сов, снегирей — собралась у нее над головой и опустилась, скрыв девушку от людских глаз. Губернатор приказал своим людям стрелять, и они выстрелили, но многотысячная стая, оставив на мостовой мертвых птиц, все же поднялась, унося с собой девушку, и двинулась к лодочке, ожидавшей в гавани.

Губернатор, в ярости хватаясь за сердце и за горло, приказал своим кораблям зарядить пушки, своим лучникам — стрелять без команды, но суденышко, уносившее двух женщин, скользнуло по воде в полном безветрии и скрылось из виду.