Убийцы Российской Империи. Тайные пружины революции 1917 - Оппоков Виталий - Страница 14

Вековое недовольство накапливалось по отношению к Рюриковичам. Эта «традиция» продолжилась и в годы царствования династии Романовых. Впрочем, в исторических источниках немало противоречивых сведений, оспаривающих если не существование этой династии, то по крайней мере «трехсотлетие дома Романовых». Порой ставится под сомнение законность их воцарения. Так, современники-соперники первого русского царя из этой фамилии — Михаила Романова, пытаясь не допустить его избрания, утверждали не без оснований, что отец Михаила патриарх, Филарет (в миру Федор) получал поддержку от «воровских царей».[30] Ведь было известно, что последний стал митрополитом не без помощи Лжедмитрия I, а патриархом — Лжедмитрия II, так называемого «Тушинского вора». Оспаривалась и правомочность «Великого Земского Собора» 1613 года, положившего начало царского дома Романовых. В монархической литературе, в течение многих лет тщательно скрывавшей все острые углы этой непростой и противоречивой истории, этот собор преподносится как величайшее и справедливейшее событие, угодное богу и России, как волеизъявление всего народа. В подобных романовских жизнеописаниях отмечалось, что этот Земский собор прежде всего постановил, чтобы отнюдь не выбирать «Воренка» — сына Марины Мнишек и Лжедмитрия II («Тушинского вора»)[31] или какого-нибудь иностранного принца, а иметь над собой царем представителя из русских великих боярских родов. 7 февраля 1613 года состоялось предварительное утверждение кандидатуры, а спустя две недели — официальное. Вот как об этом говорилось в уже упоминавшихся «Очерках из русской истории за время с 1613 по 1913 год»: «В неделю Православия, 21 февраля, в Успенском соборе после торжественного молебна все выборные люди, от знатного боярина до простого крестьянина и казака, единогласно избрали Царем своим Михаила…».[32] Дальше приводился отрывок из текста избирательной грамоты, подписанной участниками собора. Но ни слова не говорилось о том, кто же были на самом деле эти «выборные представители от всех сословий русскаго народа, в том числе и от казачьяго».[33] Попытаемся восстановить этот пробел официальной царской летописи.

На избирательной грамоте имеется 277 подписей, в том числе: 57 принадлежало духовенству, 136 — служилым чинам, 84 — выборным от городов. К последним были прикреплены также «уездные» люди, которые, по всей видимости, и должны были придать собору «демократический фон». Но такими представителями было поставлено всего 12 подписей, принадлежавших далеко не рядовым «избирателям». Они представляли собой мелких служилых людей с юга, а также жителей свободных северных общин, сидевших на «черных» государевых землях. Так что настоящие народные низы, составлявшие крестьянские крепостные массы, на соборе «всероссийском» не были представлены совсем.[34]

Была и третья версия, пожалуй, наиболее важная, которая в течение трехсот лет передавалась из уст в уста и довольно остро соперничала с официальной романовской династической. Пропагандистов этой версии подвергали преследованиям, но слухи, причем время от времени подкрепляемые документально, не затихали. А утверждали они следующее. Многие исследователи считали, что романовской династии хватило всего лишь на четыре поколения, и по мужской линии она прекратила свое существование Петром II, являвшимся императором всего лишь три года (1727–1730 гг.), да и то формально. Еще меньше носил этот титул Петр III — шесть месяцев. Примечателен отзыв известного историка Ключевского о нем, высказываемый неоднократно на лекциях в университете: «После смерти Петра I много чудес перебывало на русском троне, бывали на нем и умные люди, и круглые дураки. Бывали и старики, и грудные младенцы, бездетные вдовы и незамужние матери многочисленных семейств. Но никогда не было на русском престоле скомороха. Судьбе угодно было пополнить этот пробел, — и на престоле появился Петр III». Но династию тревожили не столько подобные оценки, как убедительные доводы о вырождении «русской крови» и «русского наследства» в царском доме. И именно прародителем новой династии — Голштинской, сменившей Романовскую, стал Петр III — немецкий принц Карл-Ульрих Шлезвиг-Голштинский. Он тоже, как и Петр II, считался внуком Петра I. Но в отличие от своего предшественника[35] в его жилах текло больше немецкой, чем русской крови.

Еще меньше, как утверждали настроенные резко антигермански исследователи, ее имел последний царь Николай II. Некоторые сделали даже точный подсчет — одна тридцать вторая доля.[36]

Были мнения, которые, подтверждая факт прекращения рода Романовых на Петре II, ставили под сомнение «родоначальство» Петра III в новой царской династии. Начало этим разговорам положила, пожалуй, сама Екатерина II. В своих дневниковых записках она довольно откровенно дает понять, что ее «муж-дитя» ни на что серьезное не способен. Она же довольно прозрачно намекала на свою любовную связь с русским дворянином Салтыковым, который, выходило так, имел больше прав считаться отцом ее сына (Павел I), чем муж. Откровения Екатерины обрастали всевозможными подробностями, возможно, преследовавшими цель «разбавить густеющую немецкую кровь русских царей впрыскиванием русской добавки». Вместе с тем приобретала гласность и вторая сторона острой проблемы — незаконность наследования русского престола Павлом I и его последователями, что тоже имело широкое хождение в пересудах и умах. Правда, если быть до конца объективным, то вся трехсотлетняя история царствования Романовых, независимо от того, фиктивная она или действительная, основана на изменах, наговорах, предательствах, убийствах, и, естественно, при ее детальном рассмотрении весьма затруднительно говорить о законном престолонаследии того или иного царствующего лица. Впрочем, этим характерно любое самодержавное правление. Будь то в России или еще где-либо. Вот почему народные массы имели много поводов для недовольства царствующими особами, относящимися так неуважительно друг к другу.

Но самодержавие обрызгано не только царской кровью. Жертвы среди «черни», записанные им на свой счет, намного многочисленнее. Так, великие деяния Петра I, по мнению некоторых исследователей, обошлись России в 3 миллиона человек, и общее население в стране во время его правления не только не знало прироста, но и сократилось с 16 млн. до 13 млн. человек.[37] Конечно же, царская гласность пыталась сглаживать подобные острые углы в своих богоугодных делах. Так, оставляя в стороне человеческие жизни, царские хроники превозносили петровский период за то, что «доходы государства при Петре Великом увеличились в три с лишком раза сравнительно с предшествующими царствованиями».[38]

Много душ своих подданных загубил и последний русский царь, которому в наше время очень уж старательно и настойчиво приделывают ангельские крылышки. Если в народной памяти тот же Петр I наряду с эпитетом «Великий» приобрел не без оснований второй эпитет — «Жестокий», то Николая II нарекли, и тоже без особой натяжки, «Кровавым». Так что Керенский в беседе со следователем по особо важным делам Соколовым, высказывая мысль о народном недовольстве самой «царской идеей», был насколько прав, настолько и не прав. К царской власти даже в период ее агонии существовало далеко не однозначное отношение. Еще в 1905 году рабочие, веря в справедливость и человеколюбие «помазанника божия», пошли к нему с верноподданнейшей жалобой и за отцовскими советом и помощью. Еще в 1917 году, в водовороте февральских событий, многие надеялись получить «лучшего» царя взамен обманувшего их прежние надежды. Так что скорее больше правды в том, вопреки утверждению Керенского, что недовольство народа было вызвано не столько «царской идеей», сколько конкретным лицом, воплощавшим эту идею. В нашем случае — Николаем Романовым-Салтыковым-Ангальт-Цербстским-Голштинским или еще каким-нибудь иным, трудно сказать, каким точно. Но настало время поведать более подробно и об этой «темной силе».