Море Имен - Онойко Ольга - Страница 5

– Который обращается с ним как с…

– Послушай меня, Алик. Мы с тобой разъехались. Мы ведь всё с тобой обсудили, ты был «за». У тебя теперь своя, взрослая жизнь, а у нас с Инеем – новая семья. Мы строим новую семью – Лёва, я, Иня. Не надо вмешиваться. Не вмешивайся, пожалуйста, Алик.

Алей так сжал трубку, что пальцы онемели. Он медленно вдохнул и выдохнул, переложил телефон из руки в руку.

– Мама, ты хочешь сказать, что это не моё дело?

– Нет, конечно… то есть…

– Иней – мой брат, – процедил Алей; его начало мелко трясти от нервного напряжения, дыхание участилось. – Родной брат. Он мне роднее, чем Шишову, мама. Я его растил вместе с тобой, пелёнки ему менял, кашкой кормил. Ему десять лет, он взрослый парень, и теперь твой Шишов начинает его воспитывать? У него своих детей нет, что он может понимать?!

– Алик, ты злишься…

– Да, мама, я злюсь. Я злюсь, потому что чужой человек обижает моего брата!

– Он не чужой человек… Алик, он твой отчим.

– Мне всё равно. Мама, почему ты позволила так обращаться со своим сыном?

– Алик! – её голос задрожал. – Он ведь муж мой! Мы повенчаны! Я его слушаться должна! Жена да убоится…

– Мама!

Потребовалось несколько секунд, чтобы совладать с собой. Алей откинул голову на спинку дивана, закусил губу и закрыл глаза. Сердце стучало. Сквозь зубы он произнёс:

– Мама, если ты сама не можешь настоять на своём – звони мне. Пусть Иня мне звонит. Если этот… Шишов ещё посмеет распускать руки, если он… Я приду и поговорю… по-мужски.

– Алик, что ты такое говоришь, – прошептала трубка. – Алик, ты с ума сошёл… не надо, Алик… ты преувеличиваешь, не надо…

В голосе матери было больше горя, чем испуга. Она попыталась сказать что-то ещё, но так тихо, что едва слышные помехи на линии заглушили голос. Оскалившись, со свистом втянув воздух сквозь зубы, Алей помотал головой и поднялся с дивана. Подошёл к окну, открыл форточку – ветер донес весёлые крики с детской площадки.

– Мама, Иня правда в ванной?

– Нет, – покорно ответила мать. – Он у себя в комнате сидит. Он с нами не разговаривает. Алик, – виновато заторопилась она: – но вот ведь у него теперь своя комната есть, Лёва…

– Мама, дай ему трубку.

Та только вздохнула.

«Иня! – донеслось, ослабленное расстоянием, заглушённое помехами, – Иня, открой дверь, это братик звонит. Алик с тобой поговорить хочет!», – и всё стихло.

Потом Весела обреченно сказала:

– Не открывает.

– Ясно, – откликнулся Алей. – Понятно.

– Алик!

– Мама, когда к вам лучше прийти? Чтобы Шишова дома не было?

– Алик… – она явно хотела возразить, но оборвала себя и сказала: – В рабочее время, если сможешь. Я теперь не работаю ведь… а в выходные мы все вместе всегда…

– Хорошо. В понедельник утром я прогуляю институт и приду.

– Алик, а ничего, что ты прогуливаешь… – пролепетала мать.

Он только фыркнул в ответ и уточнил:

– Иня дома будет?

– Нет, у него классный час, два урока.

– Хорошо. До свидания, мама.

– До свидания…

Алей нажал кнопку и пошёл положить трубку на базу. В тесном, мрачном коридоре, над тумбочкой с телефоном он остановился, привалился лбом к холодной стене и медленно выдохнул. Сердце всё ещё колотилось, кулаки сжимались от гнева. Постояв немного, он зашёл на кухню и налил себе чаю. Уже долив молока, обнаружил, что забыл подогреть чайник, в два глотка выхлебал холодный чай, сел на табуретку и тихо выругался. «Инька, – крутилось в голове, – Инька, Инька… я ведь маме сам сказал, чтобы она не волновалась, замуж выходила спокойно… она меня послушалась. Она кого попало слушается! Господи, нельзя было… нельзя человека, который слушается кого попало, так отпускать. Папа, ну почему, почему ты ушёл так рано… почему я тут самый взрослый… Господи, на кой чёрт она крестилась? Господи, что я говорю… чушь какая-то».

Рассеянным движением он открыл холодильник, посмотрел на пустые полки. Надо было чего-нибудь поесть, пусть и не хотелось… В пятнадцать лет, экстерном заканчивая школу, Алей как-то ухитрился упасть, точно девчонка на диете, в голодный обморок – и с тех пор не доверял желаниям и нежеланиям организма. Из еды имелись сосиски, пельмени и полпакета молока. Идти в магазин было невыносимо лень. Тянуло сесть за компьютер, погрузиться в код или в интернет и забыться.

Но на завтра с утра до вечера планировались дела, а вечером обещала прийти Осень. К её приходу надо было успеть убраться в квартире и что-нибудь приготовить, потому что Осень тоже забывала есть. Голодная Осень умела только работать, а Алей рассчитывал на что-нибудь повеселее.

Тут он вспомнил про апельсины.

Когда Лёнька Комаров уговорил его поискать собаку с помощью ассоциативной цепочки, в той оказалось несколько чуждых элементов. Само по себе это ничуть не было удивительно: десять процентов «мусора» в цепочке – результат высокой чистоты, успех даже для мастера.

Но Алей не был мастером.

Он был – лайфхакер.

Взломанных Пределов на его счету было больше, чем у иного мастера – успешных поисков.

Горделивая эта мысль точно отбросила его назад, в прежние времена, и Алей выругал себя. «Всё. Я завязал. Ляна – последняя, – хмуро повторил он. – Больше я этим не занимаюсь».

И больше он этим не занимался. Даже заказчики перестали стучаться. Как лайфхакер Алей ушёл в историю…

…но мусора в цепочках у лайфхакеров не бывает. Их цепочки ветвятся, сплетаются, врастают одна в другую, становясь сетью – большой сетью, которая способна, если посвятить её плетению несколько лет, стянуть собою весь мир – и тогда станет видно, как именно взмах крыльев бабочки порождает тайфуны… Собственно, увлекшись витьём личной паутины, Алей и грохнулся в обморок, забыв о еде. С тех пор воспитывал самоконтроль, обуздывал любопытство.

Впрочем, иногда любопытство было на пользу. Например, сейчас. Идти в магазин лень, а надо; пойти туда не ради покупок, а ради проверки одного из ответвлений гораздо интереснее. Заодно и закупиться можно.

– Ладно, – вслух сказал Алей.

После чего обнаружил, что разуться тоже забыл, – потоптался в уличных ботинках по ковру. Ковёр и так-то забился пылью до потери цвета, а Осень грязи не любила – предстояло пылесосить.

– Ладно, – повторил Алей. – Хоть развеюсь…

Дверь за собой он запирал аккуратно, осознавая каждое движение ключа в скважине, и думал: «Хорошо, что не курю. Так и дом спалить недолго».

Рядом с продуктовым магазином стояла большая, чёрная, на танк похожая машина папы-Комарова. Собственно, магазин тоже был его. «Уж не на учёт ли закрылись?» – заподозрил Алей, ускоряя шаг. В Новом Пухово магазинов, таких и сяких и супермаркетов понатыкали на каждом шагу, а в Старом до соседней лавочки идти было с километр.

Папа-Комаров вышел на крыльцо. За ним просеменила заведующая, старая крашеная блондинка.

– Так ведь девочки… – донеслось до Алея, – устают они, пятнадцать часов на ногах…

– Этих девочек, – тихо ответил папа-Комаров, – пятачок пучок. За хамство увольняем. Передайте девочкам.

Заведующая заулыбалась и закивала.

– Ещё тест-покупателей буду присылать, – предупредил Комаров. Потом заметил подходящего Алея и едва заметно кивнул. Нищий студент, бывший репетитор Клёна, «здравствуйте» не заслуживал.

– Здравствуйте, – сказал Алей в спину Комарову.

Комаров сел в машину и уехал.

Он был такой же рыжий, голубоглазый и курносый, как Лёнька, – вернее, конечно, это Лёнька пошёл в отца. Но характером Лёнька пошёл непонятно в кого. Когда Алей приходил к Комаровым работать, мать Лёньки, роскошная подтянутая красавица, держалась ещё высокомерней, чем Комаров-старший.

С лица завмага пропала приклеенная улыбка. Накрашенный её рот неприятно перекосился, и она скрылась.

Алей вздохнул и шагнул к крыльцу.

Из магазина вышла девушка.

Высокая, ладная, с толстой русой косой, она напоминала Царевну-Лебедь из старого фильма, и двигалась под стать – как плыла. Тяжёлые сумки она несла не без труда – напряжённо разводила руки в стороны, балансируя на острых каблуках. «Коромысло. – Алей улыбнулся. – Коромысла не хватает…» Девушка медлительно, осторожничая, спустилась по крутым ступенькам.